Перпендикулярность - Анна Любарская

— Ты в порядке! — она не плакала сейчас, но по красным глазам все стало понятно.

— Мам, прости, нужно было сказать, что семнадцатый человек после отдыха. Но я был уверен, что смогу еще парочку вывести.

— Ничего. Так, давай, идите! Не тяни! — всхлипнув, она быстро сжала его плечо и отошла. Махнула рукой в сторону подобравшихся ближе сотрудников, которые до этого тактично держались в стороне.

Леша задержался, посмотрев в сторону капли. Вроде бы, такая же, как и вчера.

— Пробовали подобраться к выключателю? — он кивнул в сторону трубы и сердцевины аномалии.

— Пробовали, но передумали. По мере приближения, где-то на расстоянии метра от видимой поверхности, резко меняется направление гравитации и ее сила. Начинает затягивать. Еле утащили от нее наших экспериментаторов, — она показала на парней с перевязками и шинами. Запись в том кольце-флешке.

— Ладно. Близко, значит, подходить нельзя.

Он развел руки, показывая тому, чья очередь подошла, что готов вести его наружу.

Выведя сотрудника лаборатории из высотки, Леша глазами нашел Романа Сергеевича и изложил все, что узнал от мамы. Тот внимательно выслушал, привычно сделав звуковую запись на планшете и отправив ее своим. Поинтересовался Лешиным самочувствием, и они поехали в институт за восемнадцатым человеком.

На этот раз дело шло чуть легче. Алексей приноровился к модификатору, и по-новому чувствовал тело в зоне действия аномалии и во время пересечения ее видимых границ. Но отвлекало мельтешение его прозрачных копий, которые начали появляться раньше, после третьего за этот день человека. Ему приходилось тратить силы на то, чтобы держать фокус внимания и не отвлекаться.

Да и к боли в теле во время преодоления видимых границ привыкнуть было куда сложнее. Но он договорился с собой, что после того, как победит чертову аномалию, доучится до каникул, а потом рванет куда-нибудь. И Нику пригласит. В голове защелкали варианты поездок в Крым, на Байкал, Камчатку, в Сочи, Калининград… Леша остановил себя, сказав мысленно, что выберет потом. Вот чего захочется в тот момент, то и выберет. А если Ника не сможет или не захочет, Дуську прихватит, она не откажет!

К моменту, когда вывел двадцать восьмого человека, усталость уже въелась в тело и голову. Но на вопрос Романа Сергеевича, не стоит ли перенести на завтра вывод Ильи и мамы, только раздраженно отмахнулся. Сил на пиетет не осталось.

Зона действия аномалии в лаборатории встретила его десятком прозрачных копий и ощутимым покалыванием в теле. Продираться сквозь видимую границу было в разы тяжелее. Казалось, что она сгустилась, искры слепили и пекли глаза. Глухая боль в теле заставляла шумно дышать, с трудом удерживаясь от стона. Перепад пульса прошел не сразу после появления горячего ощущения от модификатора к груди.

Алексей мысленно попросил, сам не понимая кого, чтобы обошлось без отклонений от привычной схемы действий. И вывалился в нормальное пространство лаборатории. Мама сидела за столом и закачивала что-то на телефон с одного из компьютеров. Увидев сына, улыбнулась так буднично, будто он зашел на кухню, пока она готовила завтрак.

— Тут есть еще наши ценные мысли и наблюдения, не вошедшие в ту флешку, — пояснила она, — Тебе помочь с Ильей?

— Я раньше уколов не делал, — смущенно пробормотал будущий космо-врач.

— Вот. Есть над чем поработать, — рассмеялась мама, — Ладно, давай свой препарат, уколю его.

Лежащий на скинутой на пол одежде Илья завозился. Руки его уже были связаны спереди. Ноги также обмотаны проводом. Они подошли к нему вместе. Мама хотела наклониться, но тот внезапно заговорил:

— У меня теперь две памяти, понимаете? Две памяти, как это так? Я же не могу быть двумя людьми?

Леша присел рядом на корточки:

— И что ты помнишь?

— Я — ученый! Гражданин России. Мне нравится жить здесь. Я не люблю вспоминать детство. В детстве мне было плохо. А здесь — хорошо. Когда мы переехали, все изменилось. А еще, я — школьник. Я живу в серой зоне, хожу в школу, учу уроки. И меня учат ненавидеть. На отдельных уроках. Родители о них не знают.

— Ненавидеть?

— Вас, Россию, всех, кто живет здесь!

— Ты жил здесь, и ненавидел?

— Нет! Мне нравилось жить здесь! Я полюбил Россию! Я не помнил о школе, о ненависти. Но вспомнил внезапно! Несколько месяцев назад. И память раздвоилась! И я раздвоился! Я хочу снова стать единым. Хочу снова любить! — он сморщился и заплакал, лицо исказилось страданием.

У Леши сжалось сердце. Так невозможно играть. Ему стало жутко. Что сделали с этим человеком? И когда, в детстве! Мама вздохнула:

— Мы разберемся с этим. И если это возможно, тебя вылечат. А пока я сделаю укол, и мой сын выведет тебя в нормальный мир. Почти все наши уже там.

Илья продолжал всхлипывать. Мама уколола его в предплечье, он вздрогнул, но не пытался воспротивиться. Лишь слезы катились по щекам. Они подождали несколько минут, и проверили действие лекарства. Илья подчинялся командам и погрузился в состояние мрачного спокойствия. Развязав его, Леша снова проверил, как тот слушается. Получалось. Он четко объяснил ему, что нужно делать. Илья старательно кивал.

Они пошли. Иногда Леша чувствовал, как тело Ильи напрягается, но тот не пытался мешать. Несколько раз он вялым тихим голосом задавал вопросы о происходящем. Леша спокойно отвечал на них. После рассказа Ильи у него не получалось испытывать к нему ничего, кроме жалости. Под конец перехода, Леша поймал себя на том, что верит Илье. Он подвергся какому-то психическому воздействию, его запрограммировали. Кто и зачем? Это обязательно выяснят. Но если это было в детстве, то прошло уже лет двадцать.

Илью приняли медики и военные, когда они вышли. Леша вернулся в Институт за мамой. Ощущения в теле ухудшались, идти стало еще сложнее, но он решил, во что бы то ни стало вытащить ее сегодня. Роман Сергеевич уже не пытался отговорить. И лицо его приняло довольно обеспокоенное выражение. Леша предположил, что уровень развития аномалии уже слишком сильно угрожает планете. Но не решился спрашивать.