Маленькая птичка - Риа Уайлд

без привязанности, независимо от того, является ли он биологическим или нет. Он растил и заботился о Рен, давал ей все, в чем она могла когда-либо нуждаться, тот же человек, который направил на нее пистолет сегодня вечером.

— Ты убил его, — повторяет она, фыркая.

Понятно. Я сделал это. Независимо от ситуации, он был единственным мужчиной, которого она называла отцом, и я забрал это, оставив ее ни с чем. Семейные узы затмевают его предательство. Тот факт, что он потерпел неудачу, означает, что она смотрит сквозь розовые очки, не в силах полностью понять, что он пытался сделать сегодня вечером.

— Он бы тебя убил.

— Тогда, возможно, тебе стоило позволить ему.

— Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

— Забавно, — огрызается она, — я была в порядке до того, как ты появился. Моя жизнь была нормальной. Сейчас? Теперь это чертов беспорядок, и я внезапно живу в кошмаре, где мой собственный отец хочет моей смерти, а человек, с которым трахаюсь, хотел моей смерти всего несколько дней назад.

Сейчас она слишком возбуждена, слишком эмоциональна, и у меня сейчас не хватает терпения, чтобы справиться с этим.

— Душ. Кровать, — приказываю я.

— Засранец.

— Не дави, Рен.

Она слезает с кровати, слегка вздрагивая, когда кожа на ее ногах растягивается и шевелится, беспокоя ссадины. Она подходит и встает передо мной, наклонив подбородок, чтобы смотреть на меня сверху вниз.

— Я спасла тебе жизнь, — она тыкает пальцем в центр моей груди, — даже если бы он целился в меня, эта пуля попала бы и в тебя, или, может быть, он бы выстрелил в меня, а затем сразу же выстрелил в тебя. Я, черт возьми, спасла тебя, но я должна была позволить тебе умереть. Это имело бы смысл.

— Ты права. — Я хватаю ее за запястье, притягивая к себе. Она тяжело приземляется мне на грудь. — Ты должна была дать меня застрелить, но не сделала этого, и я теперь я в долгу перед тобой.

— Что?

— Ты спасла мне жизнь, я твой должник.

— Тогда отпусти меня.

— Извини, — это искренне, — я не могу этого сделать, даже если бы хотел, чтобы эта война не была сейчас на нашем пороге.

— Из-за тебя.

Киваю, соглашаясь.

Она тяжело вздыхает и начинает прижиматься к моей груди, пытаясь отстраниться от меня. В ней нет борьбы, нет напора, нет жара. Она просто выглядит побежденной, и это при мне.

Чувство вины тяжело сжимается в центре моей груди.

Я был частью этой жизни в течение тридцати одного года, большинство из которых прошли с кровью на моих руках, жизни были разорваны из-за меня, как прямо, так и косвенно, никогда не чувствовал ни капли вины. Никогда не заботился об этом.

И все же эта женщина, эта чертова женщина заползла мне под кожу.

Я чертовски забочусь о ней. И ненавижу это.

— Душ, — приказываю я. — Кровать.

Она смеется без юмора:

— Конечно, босс.

Я смотрю, как она неторопливо выходит из комнаты и направляется в ванную здесь, на верхнем этаже, загипнотизированный движением ее бедер, а затем она хлопает дверью. Я жду, пока не услышу, как включается вода, потом еще немного жду, пока дверь откроется и закроется, и ухожу.

Вернувшись в сарай, Райкер будит парня. Он плачет. Чертова киска.

Я хватаю стул и швыряю его перед ним, внезапный стук заставляет парня подпрыгнуть.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, сажусь перед ним, кладу лодыжку на колено и небрежно сцепляю пальцы за головой.

Это я могу сделать. В этом нет чувства вины.

Мужчина смотрит на меня остекленевшими налитыми кровью глазами:

— Гарри.

— Хорошо, Гарри, мы можем покончить с этим чертовски быстро, просто скажи мне, что ты знаешь.

— Да пошел ты, сволочь.

Я смеюсь.

— Неверный ответ.

Я протягиваю руку Райкеру, который вкладывает мне в ладонь несколько скрепок. Я начинаю их разгибать, расправляя маленькие металлические стержни.

— Что ты делаешь? — Гарри запинается с широко раскрытыми глазами.

— Руки.

— Нет! — Мужчина паникует, когда Райкер хватает его связанные руки и тащит их вперед, заставляя пальцы одной руки растопыриться. — Нет!

— Ты собираешься говорить?

Он не отвечает.

Я помещаю один из стержней под ноготь среднего пальца, слегка нажимая:

— Последний шанс.

— Да пошел ты! — Гарри рычит.

Я дергаюсь вперед, вонзая скрепку так глубоко под ноготь, и уверен, что она касается его фаланги. Он воет, и я перехожу к следующему пальцу, делая то же самое с этим. Кровь и слезы смешиваются. Перехожу к следующему пальцу.

— Подожди! — Гарри плачет, третья скрепка уже на месте. Я немного поворачиваю его, медленно опуская дальше. — Подожди!

— Говори.

— Вы не понимаете, — умоляет он, — они меня убьют.

— Ты все равно покойник, Гарри, однако, как ты уйдешь, полностью зависит от тебя.

Он хмурится.

Я вздыхаю:

— Видишь ли, я просто буду продолжать причинять тебе боль, Гарри, чем дольше твой рот будет молчать, тем дольше это будет продолжаться. Я оставлю тебя в живых, но это будет больно. Хочешь узнать, что я буду делать дальше?

Его глаза широко распахнуты, моля о пощаде. У меня нет жалости к нему.

— Далее я воспользуюсь вот этой штуковиной, — поднимаю с пола овощечистку. Она ржавая и грязная, но лезвие в ней острое. — И я буду сдирать с тебя кожу, начиная с твоих ног, пока не доберусь до твоего лица, если ты не заговоришь. Скажи мне, что мне нужно знать, я сделаю это быстро.

— У меня есть жена, — умоляет он.

— И она все равно останется вдовой. Твой выбор, Гарри.

— Хорошо, — всхлипывает он, — хорошо.

— Хороший парень. — Я киваю, вытаскиваю скрепку, которая все еще ждет, чтобы ее вонзили в его палец, и швыряю ее на пол. — Ну и какого хрена сегодня Бенджамин Лоусон пытался застрелить Рен?

Он