Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн

— Так вот, дела «Социального клуба» пошли прахом после истории с этим засранцем.

— Почему? Как это случилось?

— Ох, трудно объяснить. — Он тяжело вздохнул. — Да… не самые приятные воспоминания. Хаммонд был мерзавцем и заслужил все, что с ним случилось, поэтому мы решили на его примере продемонстрировать, что такое справедливость. Ради него мы очистили Город, и в течение трех лет он был его единственным обитателем.

— Три года. — проговорила я.

— Приличный срок. — согласился Маккей. — Я считал, ему хватило бы и двух. — Он фыркнул и коротко хохотнул, а затем посмотрел на меня с удивлением. Будто по-прежнему чего-то не мог понять. — Мне даже стало жаль этого подонка. Представляешь? Мне. Разумеется, я никому не мог в этом признаться. Ты — первый человек, кому я об этом говорю. Но я не могу представить себе более жестокого поступка, чем несколько лет держать человека в изоляторе. В какой-то момент я это осознал.

— Что случилось? — спросила я, не зная, хочу ли услышать ответ.

— Хаммонд стал сходить с ума, — сказав он. — Дела у него шли совсем плохо. Он двинулся рассудком. Прежде он был психически здоровым, но в изоляторе начат меняться и терять человеческий облик. Когда наблюдаешь все своими глазами, это невольно наталкивает на некоторые мысли. Представь, ты заходишь к нему в камеру и видишь, что он весь покрыт дерьмом и все вокруг в дерьме. Его оставляют так на целую неделю, и ты начинаешь тихо ненавидеть его за это. Или даешь ему еду, а он тут же кидает ею в тебя. Поэтому мы стали приковывать его, прежде чем накормить. А потом просто посадили на цепь, чтобы не набросился на нас. Тогда мы и назвали его Нищим. У него были болячки по всему телу и длинные ногти. Но самое ужасное, что когда он разговаривал с тобой, казалось, что он пребывал в другом мире. Этот мир полон демонов, а сам он герой, который должен спасать хороших людей. Помню, словно это было вчера, он рассказывал, что Господь, которого мы считаем Богом, это на самом деле зло, а настоящий Бог заперт в другой Вселенной. И что он, Нищий, должен свергнуть злого Бога, который правит теперь миром, и спасти нас всех, исправить несправедливость. Даже если ради этого ему придется нас всех убить.

Полнейший бред, но он верил в него. Иногда рассказывал мне, что стены превращались в огонь. Или что к нему приходили демоны, которые смеялись над ним и пытали. А однажды сказал, что самый главный демон сидит в углу камеры и ждет, когда я уйду.

Вдруг, к моему изумлению, Маккей расплакался, и я почувствовала себя еще более виноватой.

— Знаешь, Кали, как мне было тяжело… Я стал сидеть с ним всю свою смену. Пытался помочь не сойти с ума окончательно. Просил, чтобы он держался, постарался пережить следующие восемь часов. А потом ему будет лучше. В человеческом обществе он немного приходил в себя. Умный был сукин сын. Иногда неожиданно начинал шутить, и я потом целую неделю думал, не играет ли он со мной. Но когда в следующий раз спускался туда и заглядывал ему в глаза, снова оставался и сидел с ним, а порой даже светил фонариком на стену, через которую, по его словам, к нему приходили демоны.

Рей спрятал лицо в ладонях. Я почувствовала, что должна утешить его, и обняла за плечи. История потрясла меня. Я и представить не могла, что Рей откроет мне подобные вещи.

— Я вышел из клуба, — сказал он, поднимая голову и стирая все: и слезы, и горе. — Больше не хотел в этом участвовать. Вскоре Хаммонд исчез, а клуб прекратил свое существование. Оказалось, я не единственный, кто составлял Хаммонду компанию. Половина надзирателей переживали из-за случившегося. Другие оказались жестче и держались до конца. Они перевели Хаммонда в другую тюрьму, отправили в Калифорнию, где у него была первая судимость. Примерно через год после этого некоторых лидеров «Социального клуба» обвинили в небольших правонарушениях. Меня это не удивило. Но во время следствия один из них вышиб себе мозги. Другой взял свой «пикап» и решил заняться подледным ловом на озере Донг, хотя был конец марта и весь лед давно стаял. Третьего посадили в тюрьму. Для бывшего надзирателя, который не особо церемонился с зэками, когда находился по другую сторону решетки, это хуже смерти.

Рей поднес ко рту стакан, но обнаружил, что он пуст, и посмотрел на меня с улыбкой.

— Теперь ты все знаешь. Всю историю до конца. И меня не интересует причина, по которой ты хотела ее услышать. Просто запомни все, что сказал. Я и так расплачиваюсь за грехи двадцатилетней давности.

Я поблагодарила Рея, и он попросил принести ему бутылку бурбона «Кентукки» и оставить его одного. Я выполнила просьбу.

24

По дороге в Дитмарш на заседание суда я попыталась дозвониться Руддику. Он не ответил, и я почувствовала себя потерянной. В тот момент мне очень хотелось поговорить с ним. Получить ответы на мучившие меня вопросы. Я старалась сосредоточиться на дороге, но мысли путались, и желудок сводило от всего, что я недавно узнала.

Неожиданно мой сотовый зазвонил, однако номер показался мне незнакомым. Я по-прежнему избегала неожиданных звонков, учитывая интерес прессы к истории Хэдли, но в этот раз не удержалась и ответила. Услышав голос Руддика, облегченно вздохнула.

— Я кое-что выяснила о «Социальном клубе Дитмарша», — сообщила я ему.

Я стала рассказывать о том, что сто лет назад так назывался музыкальный коллектив, а в пятидесятых его реформировали и превратили в своего рода «народную дружину», прекрасно понимая, как глупо звучат мои объяснения. Затем упомянула об Эрле Хаммонде и Городе. Тогда он перебил меня и спросил, что я имею в виду.

— Хаммонд был одним из заключенных. Он отбывал срок лет двадцать тому назад. Участники «Социального клуба» отправили его в изолятор на три года после того, как он убил надзирателя. Затем его перевели в другую тюрьму, и вскоре после этого «Социальный клуб» был расформирован.

Руддик признался, что ничего не понимает.

— Подожди, объясни подробнее. Какое отношение этот заключенный имеет к Кроули? Не вижу никакой связи.

Его вопрос поставил меня в безвыходное положение. Я не могла придумать быстрого и достоверного объяснения, почему прежде ничего не говорила о комиксе Кроули и о Нищем. Поэтому рассказала ему о Джоше и смотрителе Уоллесе, а также о нашей необычной поездке. Сообщила о Нищем и о значке радиоактивности, который видела на обложке комикса. И еще также рассказала о драке во дворе между Элгином и Кроули, которая имела какое-то отношение к комиксу.

— Ты был прав, когда говорил, что класс терапии искусством может стать нашим «спортклубом». И возможно, Хаммонд имеет к этому непосредственное отношение.

Я замолчала. Мне хотелось, чтобы он все понял, обдумал и смог задать еще какие-нибудь вопросы. В глубине души я ожидала услышать похвалу в свой адрес, но, к моему удивлению, Руддика не особенно заинтересовали мои отрывочные сведения.

— Хорошо. А где теперь комикс?

Пришлось признаться, что не знаю. Да… ну и оплошность же я допустила в свое время. Ведь он был у меня в руках, а я не сохранила.

— Тогда, возможно, нам стоит повнимательнее присмотреться к человеку, который ведет группу терапии искусством, — сказал Руддик. — И выяснить, что ему известно.

— Ты имеешь в виду брата Майка? Думаю, что смогу с ним пообщаться. Мы уже встречались раньше.

Итак, мы определились с дальнейшими действиями. Я отключила связь и, осознав, что еду слишком быстро, ослабила педаль газа. Несколько секунд спустя я увидела коричневую полицейскую машину и поняла, как мне повезло. Полицейские иногда не выписывают нам штраф из чувства солидарности между нашими ведомствами, но порой бывают очень капризны, поскольку не воспринимают нашу службу всерьез.

Когда я приехала в Дитмарш, мной вновь овладела тревога из-за предстоящего суда, о котором я на время забыла. Этот процесс казался мне таким смешным и ничтожным в сравнении со всеми ужасами, творящимися за этими стенами. Мне чудилось, что это даже не я, а кто-то другой идет по тюремным коридорам, боясь не опоздать на слушание.

Уоллес встретил меня у дверей в маленький зал суда, находящийся в административном корпусе, и спросил, где мой адвокат, которого должен был предоставить профсоюз. Я замерла от удивления, осознав вдруг, что не восприняла всерьез его предложение. До сих пор не могла поверить, что мой поступок подвергся тщательному расследованию, что надзирателя могут вызвать на допрос по делу о применении насилия при задержании заключенного. Это все равно что арестовать хирурга за то, что он вызвал кровотечение у пациента, или судить солдата за то, что он стрелял во врага.

— Вы считаете, в этом есть необходимость? — спросила я.

— Я не люблю повторять дважды.

Он удалился с сердитым видом, и я почувствовала, как во мне закипает ярость. Этот мерзавец отгрохал дом за миллион долларов и еще смеет отчитывать меня.