Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд

дрожали не только нечестивцы. Французские ветераны, разнеженные приятным размещением в Италии и Южной Германии, уже учились ненавидеть землю недоступных гор, бесплодных равнин, грязных, кишащих клопами деревень и кровожадных туземцев, которые не упускали случая перерезать французу горло или ударом ноги сбросить солдата со скалы. Французам, возможно, приходилось бороться с варварскими дикарями в джунглях, но даже египетские ветераны не могли припомнить опыт, подобный здешнему. Риском для жизни мог обернуться отход на пятнадцать шагов от передового поста или выпитый стакан вина, поднесенный кем-либо еще помимо французского буфетчика. Количество раненых нарастало, а потери в рядах армии были огромными. В Сарагоссе гражданский гарнизон делал зарубки на своих пулях, чтобы добиться нанесения вызывающих агонию ран, и взрывал целые кварталы своего города, чтобы не уступить ни пяди его территории. Жозеф мог посещать бои быков, покровительствовать Церкви, проводить впечатляющие королевские церемонии только там, где французы имели возможность охранять его, но его добрая воля растрачивалась понапрасну на людей, чья ненависть к оккупантам была занесена в катехизис, по которому священники обучали их детей. Еще в самом начале борьбы Наполеон писал своему брату из Бордо: «Позаботься, чтобы не нарушать дух армии, отказывая в разрешении мстить испанцам. Невозможно пока проявлять снисхождение к бандитам, которые убивают моих раненых и совершают надругательства над ними». А позднее, после сдачи Сарагоссы, он добавлял: «Я читал статью в „Мадридской газете“ о захвате города. Автор восхваляет его защитников… несомненно, чтобы придать мужество защитникам Валенсии и Севильи! Вот уж своеобразная политика! Держу пари, что нет ни одного француза, который бы крайне не презирал защитников Сарагоссы. Люди, которые позволяют себе такие высказывания, еще более опасны, чем сами повстанцы!»

Но вскоре Наполеон был вынужден рассматривать Испанию как интермедию и предоставить Жозефу делать все, что тот мог в постоянно ухудшавшейся ситуации. Ободренная примером Испании, Австрия приступила к еще одной попытке сбросить свои кандалы. И после того как Наполеону удалось отогнать дерзкого сэра Джона Мура с полдороги к берегу Северной Испании, он передал преследование Сульту и поспешил через всю Европу к Дунаю с самой большой частью Великой армии. Ему больше не пришлось вернуться на полуостров, хотя война тянулась еще шесть лет. Жозеф продолжал там править, но только в пределах досягаемости барабанов французской кавалерии.

Было бы просто по изучению записей первых месяцев правления Жозефа в качестве короля всех испанцев признать его неумелым, бездеятельным глупцом с хорошими намерениями, но это было бы несправедливо. В последующие несколько лет — вплоть до того момента, когда он должен был по доброй воле покинуть Испанию, — Жозеф проделал определенный путь к оправданию себя как человека и как возможного правителя. И если бы его задача не была столь безнадежной с самого начала и до конца, его правление могло бы оказаться важной вехой в продвижении Испании к терпимости и просвещению. Но случилось так, что он потерпел поражение, и это произошло не столько из-за его собственных ошибок, сколько из-за взаимодействия ряда факторов, которые включали неудачу, жадность и эгоизм со стороны его советников, постоянные вмешательства Парижа и, наконец, фанатизм большинства его подданных.

Он вновь водворился в Мадриде в январе 1809 году и провел большую часть этого года и несколько месяцев следующего в попытках умиротворить страну. Когда же его миротворческая политика провалилась, он, как это обычно бывает, всячески старался убедить своих подданных, что его намерения были присущи впередсмотрящему администратору, а не узурпирующему власть тирану, как это им представлялось.

Вначале военное положение улучшалось, хотя оно еще оставляло желать много лучшего. Различные маршалы, каждый из которых осуществлял полунезависимое командование, осели во многих частях страны и получили инструкции следовать политике, определяемой центральным правительством, но солдаты фортуны, вроде Сульта, Виктора и Ожеро, поднявшиеся до высшего командования из рядовых, не были склонны приносить в жертву свои амбиции и личное обогащение ради национальной политики, и их жадность и неспособность к сотрудничеству внесли значительный вклад в длинный ряд французских катастроф на полуострове. Номинально Жозеф все еще осуществлял верховную власть, но в стране, подобной Испании, где французские контингенты были разделены большими расстояниями, труднопроходимой территорией и стаями партизанских бойцов, взаимодействие было бы затруднено даже в том случае, если бы маршалы пытались осуществлять его по своей доброй воле. Но доброй воли и не было, всего лишь повседневные проявления алчности, ревности и эгоизма, а в результате, как этого и можно было ожидать, возник хаос.

Дела не пошли лучше при активизации британских и португальских войск под искусным, но слишком уж осторожным командованием Веллингтона. Само присутствие этой небольшой, но хорошо оснащенной армии было источником бесконечного подстрекательства для испанцев. Терпя все новые и новые поражения в открытом поле, национальные силы могли восстанавливаться, набирать рекрутов, перегруппировываться и снова наносить удары по изолированным французским корпусам. Если бы военный гений, подобный Наполеону, объединил командование и поставил бы на колени ссорившихся между собой маршалов, то, вне сомнений, Веллингтон был бы сброшен в море. Но Наполеона занимали другие дела, к тому же он периодически уединялся со своей новой австрийской женой в Париже, и, когда Массена, самый крупный стратег среди маршалов, получил достаточное количество солдат и высшее командование на поле боя, было уже слишком поздно. Британцы хорошо обустроились, а испанцы познали ошибочность проведения крупных сражений против хорошо дисциплинированных войск. Иногда сам Жозеф вступал в бой, и под Талаверой вместе с маршалами Журданом и Виктором он нанес большие потери британцам, однако не разбив их до конца. Кадис так никогда и не был захвачен, а в кампаниях Веллингтона по отражению ударов французов его противники обычно не могли противостоять разрушительной мощи британских залпов, и все заканчивалось взаимным отводом сил.

«…Не думаю, что какой-либо мужчина был когда-нибудь более несчастен со своими родственниками, чем я!»

Летиция, стоическая корсиканская мать Наполеона, которая рассматривала всю его авантюру как временную и сберегала деньги на случай неизбежного провала. Она пережила большинство своих детей, но никогда не хотела бы вернуться во Францию, если только приглашение не было бы распространено на всю семью

Жозеф, Наполеон и Луи в бытность молодыми людьми

Люсьен, единственный член семьи, над которым никогда не доминировал Наполеон. Он жил несколько лет в Англии в качестве провинциального джентльмена, но воссоединился со своим братом после Ватерлоо

Жозеф, старший