Евгений, Джек, Женечка (СИ) - Горышина Ольга

— Надо было в Москве сидеть. Там плитка, а здесь болото.

— А что если я соскучилась по нашему болоту?

Тишина. И мне бы не ойкнуть на очередной колдобине — а Джек будто назло машину не жалеет, чтобы мне по жопе надавать за сказанное. Так котенка б пожалел — животинка и так натерпелась… Мальчик это или девочка — не успела рассмотреть, а что было в объявлении про рыженького, не вспомнить.

Молчит, гаденыш…

— Если ее весной подсыпали, а к июлю так раздолбали, то что будет в сентябре? Или когда дожди пойдут? И как обстоят дела с уборкой снега всю зиму?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Тебе спросить больше не у кого?

— А тебе трудно ответить, что ли?

— Меня здесь три года не было.

— Да здесь за двадцать лет ничего не поменялось!

Джек резко дал по тормозам. Встал посреди дороги. Впрочем, тут обочины не было: высокие заборы да кусты, прижимание к которым оставит на полировке неизгладимый след.

— Зачем эти полумеры?

Он обернулся, сжимая подголовник пассажирского кресла.

— Подсыпка дороги?

Я уже переспросила, когда сообразила, о чем речь. Он не стал уточнять — понял, что я поняла.

— Я развожусь уже лет семь. Это сложно.

— Жене три года.

— Ну… Так бы я четыре года была уже в разводе.

— Разводиться с мужиком и спать с ним, не предохраняясь, очень умно для тридцатилетней бабы… Нечего сказать…

— Раз нечего сказать, молчи! — огрызнулась я.

— Почему ты ее Женей назвала?

Глаза в глаза, и я не собиралась опускать свои: ни первой, ни второй. В руках котенок — зачем мне видеть его беспомощный взгляд. Я не его человек. Я вообще не человек. Я — женщина. Возможно, неправильная…

— Потому что ничего другого не пришло мне в голову…

Смотрит и ничего не говорит. Сомов! Котенок все повизгивает.

— Потому что я постоянно о тебе думала. Ты это хотел услышать? Да, Сомов! Черт тебя возьми! Как же я тебя ненавидела! И я хотела снова звать Женей того, кого я люблю. Сложно понять?

— Сложно принять, — проговорил он. — Что мы теперь будем делать?

Я пожала плечами.

— Жить. Идти вперед. Чтобы открыть другую дверь, нужно закрыть предыдущую, а у моей замок выбит и ее сквозняком туда-сюда носит.

— То есть ты можешь к нему еще вернуться? — Сколько же злости в его голосе. — Ради детей? Или денег? Что тебя держит подле мужика, которого ты не любишь? Привычка?

Я снова пожала плечами.

— Он хороший отец, я тебе уже сказала.

— Послушай, Ярослава, — Джек сильнее сжал подголовник. — Парень скорее примет другого отца, чем другую мать. И мужику легче полюбить чужого ребенка, чем бабе стать доброй мачехой. Твое место в Москве займут, ты глазом моргнуть не успеешь.

Я хмыкнула — горько.

— Это у нас в Москве только так? А в Питере мужики никому не нужны? Год прошел. Чего ж тебя до сих пор к рукам-то не прибрали?

— Сопротивляюсь… Но не обо мне речь. Оставь Ярослава в Питере. Даже если не со мной… Не нужна в его жизни посторонняя баба.

— Он любит отца. Он любит Москву. И вообще… Ему тринадцать. Пять лет и все… А, может, и того раньше… Он вырос. Я положила на него еще шесть лет своей жизни. Больше, увы, не могу… После тридцати пяти довольно сложно найти место без связей. После сорока — практически невозможно. А я не очень верю в то, что Влад не взбрыкнет и не вытурит меня с работы.

— Сколько тебе нужно денег, чтобы не чувствовать себя ущербной?

Не отведу взгляда — даже не надейся! Я не кисейная барышня, чтобы потупиться… Туплю — да, бывает, но не с деньгами.

— Я не хочу с тобой это обсуждать.

— Мне кажется, именно со мной и надо это обсуждать, — прорычал мне в лицо Сомов.

— Джек, не будь идиотом! — повысила я голос. — Мы чужие с тобой люди. И уж точно я не собираюсь прыгать к тебе в койку вместе с детьми.

— А как ты собралась сделать это без детей? Хотя бы без Жени?

— А ты уверен, что мне в твоей койке будет хорошо? — спросила с нескрываемой издевкой.

— И ты решила сразу проверить, да? Мы, кажется, уже не в том возрасте, когда то, что в трусах важнее того, что в голове.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но еще и не в том, когда это совсем не важно. Я не собиралась искать в Питере мужика. Не прямо вот сейчас… И ты прав, ты мне не посторонний, но увы… Мы выросли, и я действительно не знаю, что у тебя в голове.

— В твоей-то каша… Я знаю, — усмехнулся Джек и отвернулся.

— Не отворачивайся!

— Тебе в пыли стоять нравится? И слушать кошачьи вопли? Может, я тебя домой уже отвезу? Мне еще в город ехать, если забыла…

Я ничего не забыла — даже сказать лишнего. Господи, ну чего я выделываюсь? Можно ж было выдать голую правду: я в разводе, дети не в курсе, потому что у меня проблемы с работой и свекровью. Про проблемы с сыном я уже сказала. И вообще — у меня маленький ребенок, и я не знаю, как привести в дом мужика. И более того — не знаю, нужен ли мне мужик. А ты… Ну, так блин — ностальгия, не более того. Нужно с вами, Евгений Владимирович, для начала хотя бы познакомиться. Для начала? Для начала непонятно чего.

— Поехали… Остаться не предлагаю. На эту ночь у меня аж три ребенка, но я справлюсь…

— Я бы не остался, даже если бы ты предложила. Но в субботу я приеду. Полчаса с гитарой, так полчаса… Заваришь витаминного чайку, не откажусь… Без всякого намека. Просто ты завариваешь его очень вкусно.

— Женя, только не говори про меня матери, ладно?

— Дурак, что ли… — теперь он не только глянул в зеркало заднего вида, а даже подмигнул. — Не скажу. Не бойся.

А я боялась. Только совсем не тети Тани. Я боялась себя. Боялась, что в ностальгическом бреду и с хроническим фиаско в постели, совершу роковую ошибку. С Джеком. Или с Владом. А пострадают больше всех дети.

38. Дурында

Целоваться на прощание мы не стали. Для начала — не хотелось, хотя бы мне. Во-вторых, целоваться под окнами спальни сына — акт безумства, которому не песни поют, а по факту которого у виска крутят. А в висках сейчас стояло жалкое мяуканье спасенного на мою беду котенка.

Мы распрощались до субботы простым кивком головы, хотя и не давали друг другу согласия ни на что. Слишком разные у нас с Джеком желания. Его — выказать заботу настоящего мужика: Сомов уехал, лишь когда я закрыла калитку. С той другой стороны, где меня ждала моя нынешняя жизнь, а не прошлая или будущая, эфемерная, которая рассыпалась по дороге пылью — и не золотой, а самой что ни на есть обыкновенной.

Я опомнилась? Нет, мне стало еще больнее — и за упущенные в жизни возможности из-за наглого предательства родственничков, и за то, что я могу потерять сейчас, связав жизнь с Сомовом, спустя двадцать лет, которые дались мне с превеликим трудом. Пусть остальные думают, что все время я жила за широкой спиной — они не знают, что эта спина раздавила мои юношеские мечты, пусть заодно и показала красивый взрослый мир. И этот мир рассыпется, словно карточный домик, сразу, как только человек, подаривший мне сильную спину, повернется ко мне этой самой спиной.

Влад честный человек и обман не съест. А он не дурак, чтобы поверить, что я не знала о том, что Сомов вернулся. Но ведь это правда! Я не знала… Но иногда правда выглядит как чистейшая ложь.

— Мам, ты где была?

Ярослав вышел на веранду, как только я на нее поднялась. Одет. Полностью. Не спал — значит, видел, как мы с Джеком приехали вместе. Или хотя бы слышал — в тишине машину не пропустишь.

— Котенка спасала, — показала я сыну сверток.

Тут и врать без нужды — алиби пищит у меня в руках.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Откуда?

— Из мотора Женькиной машины! Все прелести деревенской жизни в одном флаконе. Ну чего ты стоишь?

Я улыбалась от безысходности и одновременно от счастья, что пришла не в пустой дом и не к надувшемуся подростку, которому вынь и положь билет на Сапсан.

— Возьми ключи от Лесовичка. Я бросила все пустые коробки в багажник. Принеси одну. И, смотри, Берьку, не выпусти!