Калифорния на Амуре - Анонимус

И тут случилось нечто удивительное, даже фантастическое. Вместо того, чтобы броситься и разорвать тигрицу, тигр опустился на снег, прижался нему и пополз к ней, всем видом демонстрируя миролюбие и покорность.

Шерсть на загривке у Альмы вздыбилась, она от неожиданности попятилась назад. Однако тигр все так же лежал, глядя на нее снизу вверх и не смел подняться. В желтых глазах тигрицы попеременно отображались страх, недоумение, изумление, а он все лежал и смотрел на нее…

И вдруг она как будто прозрела, как будто разглядела что-то – такое знакомое и милое ее тигриному сердцу. В этом большом мощном хищнике, одним ударом лапы способном свернуть голову лошади, она узнала своего детеныша, тигренка Большелобого, с которым их разлучили много месяцев назад.

И это действительно был он.

Когда тигроловы поймали мать в сети, Большелобый затаился неподалеку и ждал. Он сам не понимал, чего он ждет и на что надеется. Инстинкт подсказывал ему, что надо бежать, бежать как можно скорее и дальше, но любовь к матери и голос крови останавливали его. Если бы он мог передать свои чувства в словах, он бы, наверное, сказал, что мать жива, а раз так, ей можно помочь, и поможет ей не кто иной, как он, Большелобый.

Много дней и ночей он крался за телегой тигроловов, пока они не передали мать старому Чжану, который посадил ее в клетку и отвез в Желтугу. К счастью, подвода с тигрицей передвигалась медленно, так что Большелобый успевал и поохотиться, и отдохнуть, и снова догнать телегу. Иногда он терял ее из виду, и даже нос не мог подсказать ему, в какую сторону везут мать. И тогда он доверялся голосу крови, голосу сыновней любви, и тот всякий раз выводил его в нужном направлении. За долгие месяцы путешествия он вырос, повзрослел и из подростка превратился в сильного молодого тигра, который готов был дать бой кому угодно. Но не это было его целью, его целью было освободить мать, и снова быть с ней рядом, как это было совсем недавно, когда они с сестрой только-только родились.

Он знал, что мать его находится на прииске, однако было очень трудно к ней подобраться. По ночам по прииску ездили вооруженные всадники, лаяли собаки, а клетку с тигрицей старый Чжан обычно закрывал огромным куском парусины, так что разглядеть Альму было трудно. И когда Большелобый иногда все же пробирался к клетке, мать рычала на него из клетки, не узнавая его запах и не желая вступать в контакт.

Но вот позапрошлой ночью ему повезло. Он вышел из леса и тенью пробрался на Орлово поле мимо спящих собак и глупых всадников. Старый Чжан забыл накрыть клетку с Альмой защитной тканью, и она спала прямо под немеркнущим оком луны. Возле клетки Большелобый увидел двух человек, которые о чем-то переговаривались, глядя на тигрицу. Сначала тигр решил, что они хотят сделать что-то дурное его матери и приготовился броситься и, если понадобится, растерзать обоих. Однако они не тронули Альму и вскоре ушли – сначала один, а затем и второй.

Дождавшись, пока двуногие уйдут, Большелобый прокрался прямо к клетке. Тигрица к тому моменту уже заснула и не почувствовала, как он оказался рядом.

Большелобый, несмотря на молодость, был очень умный тигр. Много дней он шел по пятам за людьми, не обнаруживая себя, и хорошо изучил их повадку. Он знал, что клетку с Альмой запирают двумя способами. Первым способом был ключ, и тогда открыть клетку мог только тот, кто ее закрыл. Вторым способом был засов. В этом случае изнутри клетку открыть было нельзя, но можно было отодвинуть засов снаружи, и ключа при этом не требовалось.

Он много раз видел, как это делали люди и решил, что он и сам на такое способен. Теперь пришел час проверить его догадки. Стоя возле клетки, он поднял могучую лапу и стал толкать ей тугой засов. Он немного нервничал и все оглядывался назад – не явятся ли собаки или вооруженные винтовками всадники? – а оттого никак не мог попасть точно в задвижку огромной своей могучей лапой. Но в конце концов одна из попыток все-таки завершилась успешно, и засов был отодвинут. Большелобый взглянул внутрь и увидел горящие в темноте желтые глаза Альмы – тигрица проснулась и молча наблюдала за ним.

Большелобый издал негромкое нежное мурлыканье, приглашая мать выйти из заточения и бежать с ним в лес, на волю. Тигрица, однако, даже не пошевельнулась. Может быть, она не узнала подросшего сына, может быть, опасалась, что все это – очередная подлая каверза людей, которые поначалу разлучили ее с детьми, а потом заключили в клетку.

Видя, что тигрица не торопится выйти, сын решил ей помочь. Он наложил могучую лапу на прутья, зацепил их когтями и потянул дверь клетки на себя. Скрипнув негромко, та отворилась настежь.

И тут случилось нечто такое, чего никак не ждал Большелобый. В один прыжок Альма вырвалась из клетки, рявкнула на остолбеневшего тигра и огромными прыжками помчалась по Миллионной улице в сторону прииска. Преодолев оцепенение, тигр побежал следом за ней, однако тут проснулись приисковые собаки, выбежали на улицу и стали ужаснейшим образом брехать на Большелобого. Он не боялся собак – это были скандальные, прилипчивые и трусливые существа, – но на их лай могли явиться люди с ружьями.

Пришлось изменить направление и бежать в другую сторону. Следы матери он, конечно, потерял и потом целых два дня бродил по лесу, пытаясь отыскать ее. Время от времени он подавал голос, приводя в трепет приискателей – Большелобый надеялся, что мать услышит его зов, узнает и отзовется.

В какой-то миг ему даже показалось, что он вышел на след Альмы, однако рядом с тигриными увидел он собачьи следы. Это вполне могло быть, если, например, Альма охотилась на одичавшую собаку или, напротив, собака вместе с людьми шла по следам тигрицы. Однако возле собачьих не было человеческих или лошадиных следов, более того, собачьи и тигриные следы шли рядом, как будто тигр и собака вместе прогуливались по лесу. Это изумило и озадачило Большелобого: по его мнению, такого никак не могло быть, и он не пошел дальше по следу, а вместо этого взялся скрадывать стадо диких свиней.

Большелобый ошибался и понял это после того, как неожиданно для себя вышел к месту, где к старой пихте был привязан Загорский. Изумленный непривычным положением человека, Большелобый некоторое время размышлял, как ему поступить. Можно было просто пройти мимо, но инстинкт требовал от него уничтожить человека – тем более, что тот, кажется, был совершенно беспомощен.

И вот, когда он взялся за дело, неожиданно явилась косматая брехливая собачонка, которая прыгала вокруг него и вводила тигра в чрезвычайное раздражение. Улучив момент, он ударил ее лапой. Страшные его когти скользнули вдоль густой гладкой шерсти и, кажется, не принесли собаке заметного вреда. Однако сам удар был такой силы, что оглушил врага. Собака на время потеряла способность сопротивляться, и могла только ползти по снегу и жалобно скулить. И вот когда Большелобый двинулся к ней, чтобы разорвать на части, внезапно появилась тигрица и заслонила ее своей грудью.

И вот тут-то и случилось чудо. Большелобый вспомнил, как вел он себя, когда был еще тигренком и лег на снег, пополз к Альме и перевернувшись на спину, открыл ей беззащитный живот, как делает всякий котенок рядом с матерью, чтобы она вылизала его с ног до головы.

И она узнала его, и замурлыкала в ответ, и лизнула. И он поднялся со снега и стал с упоением ласкаться к ней, лизать ей голову, морду, уши и шею. И так они лизали друг друга некоторое время, а потом поднялись и, не обращая внимания на Загорского, двинулись прочь.

Надворный советник с некоторым изумлением смотрел на то, как развивались события. В каком-то смысле все это можно было назвать чудом, и, видимо, чудом это и было.

Впрочем, чудо это не спасло его, но лишь отсрочило гибель. Да, прямая опасность смерти от тигриных зубов миновала, однако возникла новая. Тигр, ударив его, не нанес ему сильных ран и не задел внутренних органов – его защитила дубленая куртка – однако сильно поцарапал. Теперь из глубоких царапин на животе обильно сочилась кровь. Его норвежский свитер плотной вязки в нижней части уже промок насквозь, а кровь все не думала останавливаться. Оставалось надеяться, что на холоде мокрый свитер быстро залубенеет, прилипнет к ранам и кровь рано или поздно свернется и остановится.