Граждане Рима - София Мак-Дугалл

— Что-то не так? — встревоженно спросила Туллиола.

— Это совершенно неприемлемо, — сказала Макария. — Папа, ты не имеешь права связывать свое имя с подобным субъектом.

— Знаю, — тяжело вздохнул Фаустус. — А что, если это ниточка?

— Тогда пусть обратится к страже, — сказал Друз. — Это не ваша работа.

Фаустус посмотрел на Туллиолу, переводившую взгляд с одного на другого, мгновенно замолчал и пожалел о сказанном.

— Не понимаю, — произнесла Туллиола. — Какая ниточка?

— Человек в его положении… — устало поправил Фаустус.

Макария посмотрела на Туллиолу чуть ли не с жалостью.

— Вот именно, человек в его положении. В лучшем случае у него шок и он сам не понимает, что делает. Ты сказал, что он явно не в себе, верно, Гликон?

— Именно так, госпожа.

— У императора нет свободного времени, чтобы тратить его на подобную чепуху. Но, возможно, все обстоит еще хуже. Возможно, он убил эту женщину.

Фаустус утробно проворчал в знак согласия, но Туллиола так и впилась взглядом в Макарию.

— Как ты можешь говорить такое?

Макария грубо хохотнула.

— Такое случается, не правда ли? Мужья убивают жен, — Туллиола поежилась. — Может, он думает, что папа защитит его. А может, он виноват в том, что случилось с Марком… у него могут быть контакты с одной из этих группировок. Лео не особенно-то заботился о своем окружении.

— Я чувствую… — начал Фаустус. Но затем выпрямился, снова приняв решительную позу. — Нет, стража должна что-то о нем знать. Если они считают, что он не представляет опасности, мы всегда успеем его вернуть. Когда приезжает городской префект?

Макария все еще хмурилась.

— Почему стража не допрашивает его прямо сейчас? Кроме того, сюда не должны забредать люди с улицы. Почему никто не остановил его, Гликон?

— Я сейчас же скажу ему, чтобы убирался, госпожа, — пообещал Гликон, одновременно испытывая облегчение и неловкость.

— Я думаю, нам следует вызвать стражу, — настаивала Макария.

— Нет, — сказала Туллиола.

И снова семья притихла в изумлении, хотя на сей раз Макария тоже выглядела оскорбленной. Фаустус, хоть и соглашался со всем, что говорила дочь, остался доволен.

— Ты права, дорогая, — сказал он, не сдержавшись, — Макария немножко увлеклась.

— Конечно, Макария права, что проявляет бдительность, — осторожно произнесла Туллиола, всегда проявлявшая терпеливость в отношении Макарии, особенно когда чувствовала провокацию; Фаустусу захотелось крепко обнять ее и вручить приз. — Но, мне кажется, неправильно выдвигать подобные обвинения против человека только потому, что с ним что-то случилось… В конце концов, неудивительно, что он подавлен, так ведь, Гликон? Всякий на его месте чувствовал бы себя подавленно. А тебе, Тит, разумеется следует выслушать, что скажет о Варии городской префект, и не отменять встречу. Но с ним могу поговорить я, — она застенчиво опустила глаза. — Если это поможет.

Фаустус задумался.

— Что ж, если тебе нетрудно… — сказал он.

— Даже если ему нечего сказать, не страшно, что я потрачу время попусту, — с улыбкой ответила Туллиола.

— Мы и так уже опаздываем, государь, — позволил себе вмешаться Агеласт. — Вряд ли совещание по финансовым вопросам имеет смысл откладывать.

— Разумеется, нет, — оборвал его Фаустус и даже отважился поцеловать Туллиолу на глазах у Макарии, прежде чем через личный выход покинуть императорскую канцелярию, оставив жену.

Макария с Друзом последовали за ним, причем Макария успела злобно пробормотать:

— Верно, нам в такие дела путаться негоже.

После чистенького, сверхделовитого и светлого внешнего офиса канцелярия Фаустуса показалась роскошно-антикварной. По стенам раскинулись фрески, изображавшие сад, более запущенный, чем любой из дворцовых садов, с завитками жимолости и розовым ломоносом, темными виноградными лозами, а поскольку художник не чувствовал себя стесненным временами года, а может быть, потому, что в виду имелся елисейский или олимпийский сад, пятна белых соцветий виднелись на некоторых из деревьев. Несмотря на свои размеры, помещение выглядело неярко освещенным и укромным уголком среди ветвей и пририсованных теней от них, напоминавших разнообразные малахитовые узоры. Устремив взор на огромный орехового дерева стол императора, Варий на какой-то миг подумал, что канцелярия пуста. Но тут же увидел Туллиолу, стоявшую как белое, неясное отражение богини, окруженной апельсиновыми деревьями, нарисованными на стене за ее спиной.

Варий стоял неподвижно, дрожа от унижения и гнева. Туллиола подошла к нему, с улыбкой протягивая руку. Прежде чем она успела приблизиться вплотную, Варий сказал:

— Не хотелось бы тревожить вас. Я ухожу.

— Пожалуйста, не уходите, Варий, — произнесла Туллиола, — я понимаю, вы разочарованы.

Ему пришлось ответить на рукопожатие, неловко прижав локтем коробочку с нугой и бумаги. Второй раз за день он прикасался к женской коже и снова почувствовал безжизненную стылость и оцепенелость, странным образом обволокнувшие теплые пальцы Туллиолы. Голос его прозвучал судорожно, искаженно:

— Вы очень добры, что встретили меня. Но я пришел сюда с единственным намерением — видеть императора. Только императора, и никого более. Глупо было надеяться.

Независимо от того, что он собирался делать дальше, все планы заканчивались тем, чтобы рассказать Фаустусу все от начала и до конца, иначе оставалось просто вернуться домой и ждать, пока стража не приедет арестовать его.

— Нет, нет, конечно, не глупо, — возразила Туллиола. — Он впервые вынужден вам отказать. Сегодня у него гораздо больше дел, чем обычно, уверена, Гликон уже говорил вам… но причина не только в этом… Он не знает, что ему делать. Не знает, чем помочь. И кроме того… — она в нерешительности замолчала, явно не уверенная, что не проболталась, и после этой паузы голос у нее упал и она слегка покраснела. — Скорее, это инстинктивное. Видите ли, все здесь настолько… привыкли, что дела делаются определенным образом. А он, то есть мой муж, он боится показаться… ну, вы понимаете. Подвластным эмоциям, колеблющимся. И особенно сегодня.

— Понимаю, госпожа Туллия, — ответил Варий, хотя сам думал далеко не так. Больше всего его удивило, что она может так явно быть озабочена взаимопониманием с Фаустусом; они с Гемеллой иногда задумывались над тем, как могла Туллиола продаться (именно так полагали они) человеку вдвое ее старше, и единственное, что приходило им в голову, была ее полная безмятежность, позволявшая не замечать этого.

Туллиола чувствовала себя неудобно на толстом ковре, но она подняла глаза и снова улыбнулась.

— Это всегда звучит так, будто речь идет о ком-то другом. Называйте меня Туллиола.

Варий кивнул, но на сей раз постарался вообще избежать имени.

— Все равно… — сказал он.

— Все равно, — решительно прервала его Туллиола, — если это действительно важно, если это касается Марка, то он примет вас, Варий, я уверена.

Варий ответил не сразу. Потом пробормотал:

— Я уже сказал, это важно.

— И касается Марка? Наверное, ведь вы были там, правда? Пожалуйста, Варий, скажите, что с ним?

Варий проглотил слюну.

— Нет, меня там не было.

— О, — сказала Туллиола, смущенно и разочарованно, — я думала… — Она подошла к зеленой кушетке и села. — То есть у меня и в мыслях не было… И, конечно, вам страшно и тяжело говорить об этом. Извините. Я совсем запуталась. Конечно, я ничем не могу утешить вас, я про Гемеллу. Но мне так хотелось бы.

Никто до сих пор не упоминал имени Гемеллы.

— Благодарю, — сухо, официальным тоном ответил Варий. У Туллиолы был такой вид, будто она слушает его, хотя Варий молчал. Немного погодя, он чуть приблизился к ней.

— Если вы думаете, что он вас послушает… — отважился он, — пожалуйста, скажите ему во что бы то ни стало.

Туллиола кивнула, но одновременно начала нервно крутить на пальце одно из своих колец.

— Но в таком случае я должна верить, что ваше сообщение действительно важно… что все эти ужасные вещи, которые говорят люди, неправда…

— Я не убивал ее, — сердито ответил Варий и сразу же понял, что ему следует быть более осторожным. Туллиола подперла голову рукой.

— Просто не знаю, что делать, — сказала она еле слышно.

— Я сказал вам.

Она беспомощно махнула рукой:

— Ничего вы мне не говорили. Вижу, вы мне не доверяете: я даже не спросила почему и не стану, но он не будет слушать, если у меня не найдется, что ему рассказать… Макария… — Туллиола замолчала, затем снова заговорила, осторожно подбирая слова. — Никто не даст ему слушать.

— Да, — ответил Варий, — но вы должны все рассказать ему наедине.

Туллиола снова выпрямилась и положила руку ему на рукав.