«…Или смерть?» Дворовый Катехизис Русского человека - Андрей Кочергин

Так кто мы? Это больно, это ужасно видеть, понимать, что возможно именно на нас оборвется имперская история Великой России. И об этом нельзя говорить уклончиво и приукрашивая действительность. Нельзя строить свою жизнь иначе, как только сказав себе: вперед, без права на отступление, без права на снисхождение, без права на отдых и оправдание себя! Вперед и только вперед – соединять свою волю с Волей Бога! И тогда мы сможем понять, как можно быть готовым отдать свою жизнь за людей, нас не понимающих или даже оскорбляющих нас. Нам нужно принять это решение и следовать ему, никогда не ставя его под сомнение и не отменяя, как это подобает Русскому человеку и солдату. Есть боевой приказ, и выполнение его не подразумевает того, что вы обязательно останетесь живы. С Верой в Бога – хоть на Голгофу (с) и только так.

Отсутствие выбора крайне упрощает выбор, добавляю я обычно и не перестану это делать.

–  Андрей Николаевич, хотелось бы теперь попытаться рассмотреть тот же вопрос, но с противоположной стороны. По каким поступкам, по каким чертам поведения другого человека мы можем судить о том, является ли он нам другом или он просто пользуется нами, нашим расположением и теми благами, которые дает ему наша дружба? Как определить, является ли наш друг действительно другом?

– А как понять, что вы любите человека? Предположим, вы считаете, что любите женщину. Как понять, так ли это на самом деле? Вы что, садитесь, кладете перед собой лист бумаги, разделяете его пополам и потом рисуете справа плюсы, а слева – минусы этой женщины, затем считаете, чего в ней оказалось больше? Плюсов больше – как неожиданно! Да я люблю её! Глупость? Глупость!

Так вот, дружба как проявление Любови – это дар Божий. Как же ее можно перепутать с чем-то еще? Вы либо чувствуете сердечное тепло к этому человеку, либо не чувствуете его, вне зависимости от того, как сильно он старается вам понравиться, потому что сердце не обмануть. И подспудно ощущая нечестность другого человека, вы поневоле будете и рассматривать его не как друга, а именно как человека, который просто пытается заслужить ваше доверие. Это же очень просто.

Порой мы видим людей, которых знаем всего пару минут, но вдруг понимаем, что ждали их всю свою жизнь. Такое тоже бывает.

Отец Макарий с Афона нашел меня по телефону в Германии и стал мне сбивчиво объяснять, что мне срочно-срочно нужно собираться и лететь к нему на Афон. Потому что для меня это крайне важно, да и Братия может в смущение впасть из-за книжек моих убогих, автора хотят видеть. И я собрался и полетел. И более умилительного для меня человека, более жизнерадостного и позитивного, чем батюшка Макарий, я, пожалуй, и не знаю. Мне везет на «сумасшедших»… блаженны нищие духом (с). Они все тянутся ко мне. Что Ванька Охлобыстин – Христа ради юродивый, что братья мои Макарий, Исидор, схимонах Яков, духовный Отец мой иеромонах Илья и иные, очень милые, искренние люди, которые воспринимаются окружающими не иначе, как чудаки, все они пришли в мою жизнь по Милости Божьей.

Это чудачество есть теплота сердца и открытость, искренность и Любовь, которые они готовы раздавать направо и налево, не получая взамен собственно ничего, кроме пугливого удивления толпы, и получая год за годом пинок за пинком, что никоим образом не меняет их отношения к людям. Скорее наоборот, жизнью своей докажут, что чудаками и городскими сумасшедшими окажутся не они, а то безликое большинство, которое попирает доброту и смелость быть открытым и честным!

…В Евангелии от Иоанна читаем: «Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. 44 Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего (Иоанн 8: 43).

Это ли не подлинная форма истинного слабоумия и бесноватости? Не по этим ли плодам узнается дерево. И только лукавый человек способен смешать бесноватого и Христа ради юродивого в одной канаве, «не отличив», кто есть истинный Отец для каждого человека, по делам его, гнусным или праведным.

Мао Цзэдун однажды произнес фразу, я не знаю, что вкладывал в нее он, но я понял ее по-своему. Он сказал: «Чем хуже – тем лучше». Могу смело поставить её в заглавие моей жизни. Это про меня. И про людей, близких мне по духу. Типичное тянется к типичному, подобное – к подобному. И я не удивляюсь, что начав писать главу в своей новой книге, я нахожу произведение Вани Охлобыстина, которое является буквально продолжением того, что пишу я, а он, натыкаясь на мои тексты, говорит, что не может их отличить от своих собственных, даже по стилистике. Аллилуйя. Значит, мы думаем одинаково, живем и мыслим одинаково, у нас общие чаяния. Но понятно, что мне далеко до его гениальности, и как литератор он гораздо меня выше, образованнее и мощнее, что уж тут говорить.

–  Андрей Николаевич, какие проступки, на ваш взгляд, следует прощать своим друзьям, а какие нет? Понятно, что по-христиански можно простить любой грех против самого себя, но после каких ошибок или проступков друг остается нам другом, а после каких нам следует отдалить его от себя?

– Вы совершенно правильно уточнили, что есть различные ипостаси нашей реакции на подобные вещи. Первая ипостась духовная, и она самая важная. Важно именно то, что мы почувствуем в душе по отношению к поступку нашего друга. Не важно, что было сделано – важно, что именно мы ощутили по этому поводу. Ведь если гражданин в трезвом уме вдруг совершил соитие с соседской собачкой, хотя и не делал этого ранее, то это вовсе не означает, что этот грех не с ним или случаен.

С духовной точки зрения он действительно зоофил, даже не по факту события, а по факту духовного искушения извращением. Даже если никогда не прикасался и не прикоснется к животным с этой целью. Видимо, червь греха точил его душу долгие годы и он проиграл этому червю.

Нет разницы в грехе свершенном и в грехе помысла, который не побежден. В этой связи разглядывание группового порно – есть участие в групповом порно, сладострастное созерцание киношного убийства есть соучастие в убийстве и садизме! И не врите себе, что это не так!

То есть лукавые помыслы – это опаснейшая вещь. И монахи, как Воины Христовы, стоящие на переднем рубеже битвы с нечистым, иной раз принимают на себя епитимью (др. – греч. επιτιμια, «наказание» – исполнение по назначению духовника, тех или иных дел благочестия) закапывали себя по самое горло, чтобы бороться с помыслами, чтобы думать только о муках своих, а не о той грязи, которая лезет нам в башку, как только мы пытаемся вырваться из цепких лапок диавола и ползем к Богу, утирая сопли на чумазом от искушений лице.

Когда случилось что-то неприятное по отношению к вам со стороны друзей ваших, вы должны понять, что вы это заслужили, вынудив человека поступить мерзко. И вы прощаете его, потому что он сделал это по слабости своей, и вы, хотя бы в молитвах своих, просите прощения у него за то, что вынудили, искусили его поступить мерзко и подло, и просите прощения у Бога за то, что вызвали падение любящего вас человека. Но при этом лично я опираюсь на мнение Шопенгауэра: «Если вас предал друг или слуга, то гоните его или смиритесь: люди не меняются». Если коротко – то предавший однажды предаст вновь.

Поэтому если вы считаете, что друг совершил против вас поступок столь серьезный и циничный, что ставит под сомнение саму вашу дружбу, то можете смело считать, что это повторится вновь, если вы не проявите достаточную жесткость. И тут речь идет не о том, что вам нужно ответить миру симметрично тому, как он поступает с вами. Нет, речь идет о том, что мир и Господь воспитывают нас, и каждый раз мы приобретаем некие новые необходимые нам знания, и мы сами участвуем в воспитании всего окружающего.

Мы не отвечаем плевком на плевок – мы отстраняем от себя плюющего, молясь о милости к нему, перед Богом…

Я приведу поразительный пример. У меня был друг, ныне покойный, Саша Павлов, офицер ГРУ ГШ, в действительности носивший, как мы узнали после его гибели, другую фамилию. Но для нас он как был, так и остался Павловым, который подарил нам слоган наших публичных проектов: «Драться не умею, но очень люблю!»

У него родился поздний ребенок. Он очень мечтал о нем, но его служба и ее реалии были таковы, что он долго не мог себе этого позволить. Родился у него Севастьян. И Саша, будучи человеком уже зрелым, крепко за тридцать, и его супруга, тоже уже, мягко говоря, немолодая девочка, восприняли рождение своего сына с таким восторгом, что всё для него пытались сделать иначе, по-другому, чтобы он рос и воспитывался не так, как они в свое время. По-другому, как-то возвышенно, что ли. И вот Сашка мне рассказывает: «Ты представляешь, я вот сижу, а Севка подходит и как дал мне кулачком по морде! А я терплю. А он еще раз дал и еще. А я всё равно терплю, потому что супруга сказала, что он познает мир». Я говорю: «Ты представляешь, что ты сделал сейчас? Ты только что наврал маленькому человечку, что если он ударит мужчину, отца по лицу, то ему за это ничего не будет. Что он вправе это сделать потому, что ему стало скучно, ему не весело или у него собственные детские печали. Ты только что наврал, что ему ничего за это не будет и поверь, что он запомнит это надолго».