Святая и грешник - Барбара Картленд

И тут Пандора заметила, что в конверте, кроме письма, есть еще кое-что и вынула денежный чек на сорок два фунта. Надо полагать, это все, что осталось от денежных средств отца и матери. Епископ вычел из наследства то, что потратил на похороны ее родителей, и, конечно, некую сумму, которая пошла на ее проживание и содержание во дворце. Ну что ж! Во всяком случае, он не оставил ее совсем без гроша!

С письмом и чеком в руках Пандора медленно поднялась по лестнице, и как только вошла в спальню графа, сразу же миссис Мэдоуфилд доложила:

– Мне кажется, мисс, вы должны узнать, что дамы, гостившие здесь, просили горничных упаковать вместе с их вещами кое-что, этим дамам не принадлежащее!

– Да, я ожидала чего-то вроде этого, миссис Мэдоуфилд, – таков был довольно скупой ответ Пандоры.

– Ну совсем как сороки-воровки, – язвительно вставила миссис Мэдоуфилд, – похватали то, что блестит или что поярче: вышитые накидки на стулья, личные полотенца с кружевами, фарфоровые статуэтки с туалетных столиков – все, что бросилось им в глаза, – помолчав, добавила экономка. – А эта мисс Кинг туда же: спрятала к себе в сумочку три миниатюры из бывшей спальни старой графини.

– Надо было ей сказать, миссис Мэдоуфилд, что этого делать нельзя! – огорченно воскликнула Пандора.

– Нет-нет, мисс! Все обошлось! По счастью, она тогда оставила сумочку на столе и прошла в комнату к другой даме, а я опять миниатюры повесила на прежнее место!

– О спасибо, спасибо вам, миссис Мэдоуфилд! Я знала, что вы меня поймете, как в случае с табакерками!

– А когда мисс Кинг поинтересовалась, где миниатюры, я сказала, что отдала их на реставрацию. И ей, конечно, нечего было сказать!

– Да и в самом деле: что она могла ответить в таком случае! – Подумав, Пандора решила: «Пусть граф считает, что такие дела меня совсем не касаются. Я счастлива, что спасла драгоценное достояние Чартов!»

Не сомневалась Пандора и в том, что старый мистер Фэрроу предотвратит любые хищения из Чартовского особняка в Лондоне.

«Увы, эти актрисы так же вороваты и лишены совести, как Дэлтон и мистер Энсти!» – вынесла она свой приговор и направилась в спальню графа.

О, как хочется обо всем ему рассказать! Но нет, лучше ничего не говорить. Возможно, ее вмешательство в его дела ему не понравится и он ответит, что сам все это хотел подарить Китти и что другие женщины тоже могут взять любую понравившуюся им вещь. Она ведь слышала, как однажды он сказал, что все готов развеять по ветру и оставить наследникам голые стены. Однако, может быть, его ненависть к Чартовскому клану тоже развеялась после ее рассказа, как мама хотела помочь будущему графу? Возможно ли это? Можно ли считать, что его ненависть исчезла? И надеяться, что граф теперь в какой-то мере неравнодушен и к ней? К Пандоре?

И она снова опустилась на колени около его постели. Увы, он по-прежнему был недвижим, все так же хранил молчание, и ее вдруг охватил панический страх: а жив ли он? И она просунула под его рубашку ладонь и потрогала грудь: бьется ли сердце?

Да, оно билось, и это биение отдалось радостью и трепетом в ее собственном сердце и во всем теле, и гораздо настойчивее и сильнее, чем раньше!

– Я люблю тебя, я принадлежу тебе, я твоя, – прошептала Пандора. – Я твоя, независимо от того, желаешь ли ты этого сам или нет. Я никого и никогда не буду любить, только тебя! Ты вся моя жизнь, отныне и навсегда!

Ее слова прозвучали как клятва. Это была клятва не только в любви, но и в верности. Она сложила к его ногам всю себя, целиком и навечно, и каков бы ни был его ответ, как бы граф ни поступил – она будет любить его всегда!

Глава 7

– Спасибо, Фэрроу, увидимся завтра, – сказал граф, – надеюсь к тому времени уже встать на ноги.

– Я тоже надеюсь на это, м’лорд, – ответил Майкл Фэрроу. Он собрал с постели все бумаги – предмет обсуждения, – поклонился и ушел.

Лишь только за Фэрроу затворилась дверь, граф щелкнул пальцами, взглянув на дальний угол спальни, и молниеносно маленькое, проворное, быстроногое создание вскочило на постель, улеглось рядом и лизнуло руку графа, всеми движениями тела выражая безмерную благодарность и любовь. Граф ласково потрепал уши спаниеля:

– Ты, наверное, понимаешь, что наживешь кучу неприятностей, так вольно обращаясь с шелковым одеялом?

Но звук голоса, казалось, только поощрял существо к дальнейшим проявлениям любовного экстаза, с которым оно лизало руки хозяина. Это ощущение стало первым, что почувствовал граф, когда после трех суток горячечного бреда он наконец пришел в себя и никак не мог понять, что происходит. Вот тогда в первый раз он и встретил взгляд карих глаз маленького черно-белого создания.

– Его зовут Джуно[6], – пояснил тихий голос, и Пандора встала со своего кресла у окна.

– А кто вам сказал, что я хочу завести собаку? – сонным голосом спросил граф, но, уже задавая вопрос, знал ответ: это было еще одно звено в цепи, которая должна была соединить его с Чартом.

Пандора ничего не ответила, но стояла и смотрела на него с тем же самым выражением в глазах, что он заметил у Джуно. Между прочим, она объездила всех владельцев собак в окрестностях, прежде чем нашла то, что, по ее мнению, обязательно должно было понравиться графу. И в ту же минуту, когда Пандора впервые внесла Джуно в спальню графа, она убедилась в правильности своего выбора. Эта маленькая собачка, казалось, совершенно ясно, точно и сразу поняла, что от нее требуется, и, подойдя к постели, устремила на господина немигающий взгляд, от которого он и проснулся. И вот граф уже пару дней не способен устоять перед ее мягкой, вкрадчивой настойчивостью, и, вопреки запретам Пандоры, Джуно вскакивал к нему на постель, когда он оставался один в комнате. Обладая более острым слухом, чем граф, Джуно быстро соскользнул на пол и мгновенно устроился в своем углу за секунду до того, как дверь снова открылась.

Это вошла Пандора, держа в руках высокую вазу с белыми лилиями.

– Еле дождалась, когда уйдет Майкл Фэрроу, чтобы принести вам цветы. Они так прекрасны и пахнут божественно!

– И поэтому они подходят меньше всех других цветов для грешника вроде меня, – поддразнил ее граф. – Нет, Пандора, вам бы надо было оставить их у себя. Мне всегда говорили, что такие лилии – символ святости!

Как только немного окреп, граф снова стал ее дразнить, и между ними опять завязалась прежняя словесная дуэль. А когда Пандора поставила лилии на комод, он добавил:

– Фэрроу рассказывал, как вы неустанно трудились с той самой минуты, как меня подстрелили.

Пандора занервничала и несколько напряглась. Она не рассказывала ему ничего о том, как вела себя после дуэли, на том основании, что, по ее мнению, это может заставить графа волноваться. Однако, если говорить совершенно честно, она беспокоилась, как бы он не решил, что она чересчур вмешивается в его дела.