Законодатели - Вера Крыжановская

Подобные речи, несколько изменявшиеся сообразно с обстоятельствами, не преминули оказать свое воздействие: накипь душевная, вызванная отчаянием, стыдом и ропотом, понемногу таяла, и Уржани с радостью замечала, что в измученных сердцах пробуждалась покорность судьбе и добрые намерения. Кроме того, молодые женщины согласились поочередно помогать Авани в храме.

На следующий день сиявший от радости Д'Игомер, пришел благодарить Уржани. Он объяснился с Ситой; та была спокойна, сговорчива, и он надеялся на скорое установление между ними полного согласия.

С этой поры Уржани приступила к многосторонней деятельности и, помимо роли миротворца в домах подруг, помогала Авани. Познакомившись в храме со многими великанами и быстро изучив их язык, она начала посещать их как в городе, так и в ближайших селениях; дикари оказывали ей почтение, и хотя боялись, но безропотно повиновались ей, принимая Уржани как сестру «богини».

Более всего Уржани занялась женщинами и детьми. Она показала им, как плести корзины, передники, веревки и обучила другим несложным ремеслам. Наибольшим же успехом пользовалось искусство делать разные украшения для головы, шеи и рук из перьев убитых птиц и разноцветных камней. Несмотря на отвратительное безобразие дикарей, стремление нравиться зародилось в их девственных душах, и мужчины наряжались не менее охотно, чем женщины.

Послеобеденное время Уржани и Авани проводили вместе, стараясь в долгих беседах коротать грустное время изгнания и заглушать тоску по божественному городу. Различные случайные события доказывали им, что они – не забыты. Так, например, они нашли однажды в своей комнате запас платья, несколько магических приборов и краткое наставление, каким путем вести свои работы.

Между тем Абрасак еще отсутствовал, но Уржани часто говорила о нем с Авани, и обе сожалели о том, что исполинская энергия этого человека и его мощный ум направлены в плохую сторону, а дурные наклонности подогреваются нечистой и бесцельной страстью.

Наконец он вернулся с обоими своими спутниками, видимо, очень довольный результатами поездки.

Он рассказал д'Игомеру, что виденные им великаны гораздо противнее и страшнее здешних их «обезьян»; это были в полном смысле слова чудовища. Снабжены они длинными хвостами, короткими и толстыми конечностями наподобие лап с когтями; а у мужчин есть даже рога. Ходят они зачастую на четвереньках и, встав на ноги, оказываются невероятного роста, а опираются на вырванные с корнем деревья. Питаются они сырым мясом животных, которых убивают камнями или душат.

– Такого низкого уровня умственных способностей я еще никогда не встречал; наши «обезьяны» перед ними ученые. Притом они почти бессловесны, так как нельзя назвать наречием несколько произносимых ими гортанных звуков, – добавил Абрасак.

– Боже мой! Для чего провел ты несколько месяцев среди этих скотов, и на что они нам нужны? Удивляюсь, что они не убили вас троих, – изумился д'Игомер.

Абрасак захохотал.

– Они намеревались, было, это проделать, да я парализовал их электрическими ударами, и это они, наконец поняли. А пользу от них ты сам увидишь, будь уверен. Они снесут стены божественного города, как картонные.

Д'Игомер покачал головой.

– Но как заставишь ты их понять, что они должны следовать за тобой, идти на приступ, разрушить стену и многое другое, если они до такой степени тупы?

– Существует сила, которая укрощает их и привлекает, как огонь насекомых; сила эта – музыка. Хоть на край света пойдут они за моей арфой. Короче говоря, они будут делать все, что я прикажу, как змеи повинуются своему укротителю и безобидны в его руках.

Последовавший затем доклад д'Игомера о положении города весьма взволновал Абрасака. Сердце его сжалось от бешенства и горечи при мысли, что Уржани водворила мир и единение между подругами и их похитителями, а к его любви не нашлось ни жалости, ни извинения.

Происшедшее затем свидание с Уржани было очень бурным. Он укорял ее не только в суровости к нему, но и в том, что она способствовала счастью его друзей, чтобы только выставить еще более унизительным пренебрежение к нему.

– Счастье? О! До счастья далеко, – с грустью произнесла Уржани. – Подруги мои – жертвы произвола и жестокого, гнусного предательства. В божественном городе они не оставили по себе неразрывной связи, а потому я постаралась внушить им покорность тяжкой доле и доброе желание облагораживающе воздействовать на людей, с которыми пришлось сблизиться. Задача эта благородная, но трудная, конечно, видеть же в ней счастье… странно, чтобы не сказать смешно.

– Почему же ты не желаешь взять на себя не менее почетную миссию облагородить меня? Могу уверить, что в этом случае тебе легче будет со мной, нежели, например, хотя бы с Рандольфом.

– Я замужем и люблю Нарайяну, а твоя наглость – завладеть именно женой своего благодетеля – делает тебя вдвойне отвратительным. Кроме того, слишком велико разделяющее нас расстояние очищения и посвящения, – кротко ответила Уржани.

Абрасак мрачным взглядом пристально посмотрел на нее.

– Значит, мне остаётся одно – принудить магов выдать все злобно скрытые от меня тайны, которые поставили бы меня на один уровень с тобой. Я хочу властвовать над миром, куда они привели меня: быть богом и повелителем для низших народов, которые просвещу, и как единственную награду за войну и мои старания хочу твою любовь. До сегодня всегда было так: я получал то, чего желал.

Уржани не ответила ничего, и Абрасак вышел мрачный, как грозовая туча.

Он все еще не считал себя окончательно побежденным, хотя все дальнейшие его попытки овладеть молодой женщиной хитростью или насилием оставались по-прежнему тщетными. Уржани была окружена словно какой-то невидимой стеной, и ему пришлось, затаив злобу в душе, отказаться от бесплодных нападений.

Кипя враждой, он снова деятельно взялся за приготовление к войне; но в особенно мрачные минуты он стал посещать Авани, и ее спокойный взгляд, неизменно дружеский прием, гармоничный и глубокий голос благотворно и успокоительно действовали на него.

Однажды он предложил Авани прийти с арфой и играть в то время, когда она восседала на троне как благодатное божество.

– Это послужило бы нам огромной помощью, и я была бы тебе глубоко благодарна. Но захочешь ли ты играть и петь мелодии по моему указанию, имеющие особо врачующую силу?

– Уж если я хочу помогать тебе, то ясно, что подчинюсь твоим указаниям, – добродушно ответил Абрасак. – Позволь, однако, заметить, что я не совсем невежда в науке гармонических вибраций и разных их воздействий.

– Отлично, тем большую пользу принесешь ты в этом благом деле.

Таким образом, между Абрасаком и прекрасной пленницей понемногу установились дружеские отношения. Однажды, когда он казался особенно мрачным, нервным и раздражительным, терзаемый по-видимому затаенной злобой, молча следившая за ним Авани неожиданно спросила его:

– Что с тобой? Не случилось ли чего неожиданного?

– Ничего неожиданного нет, но я виделся с Уржани и говорил с нею. Меня опьяняет ее небесная красота; но бешеная злоба из-за того, что она ненавидит меня и презирает, а мерзкие тираны города магов воздвигли между нами преграду, которую мне не преодолеть, наполняет душу мою каким-то странным чувством, причиняющим мне, однако, почти физическое страдание.

Авани покачала головою:

– Ты ошибаешься. В Уржани нет ни ненависти, ни презрения к тебе, а одно лишь сожаление; но она бессильна помочь тебе. Посуди сам, достойно ли твоего знания и пройденного уже посвящения, первое условие коего состоит в том, чтобы победить в себе зверя, питать лишь животное чувство к чужой жене?

Перед тобою обширное поле деятельности: двигать вперед низшее человечество, дать просвещение и мудрые законы этой девственной земле. Разве такая миссия не может удовлетворить самое высокое честолюбие?

И маги могли бы помочь тебе в деле руководства первобытными массами, которые ты хочешь поднять против них. Неужели ты не понимаешь всего безумия объявить войну людям божественного города, этим исполинам знания, могущество коих равносильно могуществу стихий? Берегись, чтобы маги не обратились против тебя! Тогда они сломят тебя, как соломинку, и обратят в прах. Поднявший меч – от меча погибнет. Покорись, верни свободу Уржани и, может быть, тогда они простят тебя.

С минуту Абрасак молчал, а потом вызывающе покачал головой:

– Благодарю за слова, подсказанные тебе дружеским ко мне чувством. Может быть, ты права; временами и я сам спрашиваю себя, не безумие ли все мое предприятие? Но отступить не могу, я сжег корабли! Их обидное по отношению ко мне пренебрежение разожгло мою гордость и непреодолимое желание померяться с ними силами.

Я хочу отомстить за презрение и подниму против них миллионы великанов, приступом возьму их город, одолею и вырву у них скрываемые от меня тайны. О, дорого заплатят они за преграду, воздвигнутую между мной и любимой женщиной.