Медальон льва и солнца - Екатерина Лесина

– Ныло. – Никита, взяв из коробки печенье, сунул в рот. Сладкое и с шоколадом, а он соленое любит, крекеры, и с маслом сверху. И шпротину.

– Я, в общем-то, не об этом, я о другом хотела сказать. Сегодня твой домик обыскивали. Директриса. Она мне наврала, что за прислугой присматривает, а на самом деле – обыскивала. И по телефону с кем-то говорила, требовала слушаться. А потом добавила, что любит.

– Кого?

– Не знаю. Мне сказала, что дочку, но… не верю я. И еще одна странность… он не должен был приходить, это просто неприлично, понимаешь? Жена умерла, а он ко мне, да еще с цветами.

– Кто?

– Юра этот, муж Даши. Видел? Такой бритоголовый, с кривым носом. Он сегодня появился, сказал, что меня ждал, на прогулку напросился, а когда вы на горизонте появились, сразу исчез. Дела у него срочные, встреча какая-то… Дай печенье.

– На. Сок будешь?

Она кивнула и, сев на кровати, подтянула одеяло. Стакан с соком Марта поставила на одно колено, а коробку с печеньем – на другое. К соку она долго принюхивалась и пила маленькими глоточками, а крошки от печенья собирала с одеяла в ладонь и ссыпала в коробку. На нее приятно было смотреть.

– Значит, он приходил к тебе? С цветами? И на свидание приглашал?

Марта кивнула и еще раз, а на третий вопрос промычала что-то невразумительное, прикрыв набитый рот ладошкой.

– И вы стояли, разговаривали, пока не появился я?

– Фы! – Марта, проглотив печенье, торопливо запила его соком. – Вы, я хотела сказать. Я заметила, а потом Юра, ну и…

– А я не заметил.

– Ты был занят, – с некоторым ехидством заметила Марта. – Ты у нас гулял. С Танечкой… она, бедолажка, ногу подвернула, так, кажется? А ты как раз мимо проходил, какой замечательный счастливый случай…

– Вот именно, счастливый случай. – Все вдруг предстало в совершенно ином свете. Ну или не все, а кое-что. Но опять же правильно и логично.

– Слушай, а если она, ну, Танечка, любовница этого Юры? Если это я их разговор тогда подслушал? И теперь они боятся, что их найдут. А когда найдут, обязательно заподозрят в убийстве.

– И что?

– И то, что для отвода глаз они решили подстраховаться. Якобы у нее роман со мной, а у него – с тобой, понимаешь?

Марта кивнула и, поставив пустой стакан на стол, с некоторым сомнением произнесла:

– Ладно, допустим, тогда при чем тут ты и я? В смысле то, что нас с тобой направленно травят? А их, получается, не травят? И зачем им убивать Дашку, если ее тут бы отравили и она сама потом умерла бы?

– Понятия не имею, – совершенно искренне ответил Жуков.

Марта заснула. Странно, что он не заметил, когда именно. Задумался, а она, наверное, ждала, когда он сообразит, объяснит, что к чему, и заснула. Длинные тени ресниц на щеках, будто темные царапины на белой-белой коже. Свет ночника касается ее лица осторожно, опасаясь разбудить, соскальзывает на узкую ладонь, потом на подушку и оттуда, по узкому кружеву пододеяльника, на пол.

Никита осторожно, стараясь не шуметь, поднялся, поправил одеяло, хотя поправлять его необходимости не было и, подняв сандалии, на цыпочках вышел из комнаты.

А ведь и вправду не складывалось… или складывалось? Танечка отчаянно пыталась завязать знакомство, и этот сегодняшний фокус с ногой. Это ж надо было таким дураком родиться, чтобы поверить!

– А что мне еще оставалось делать? – шепотом спросил Жуков у отражения на оконном стекле, то не ответило. – Ну не бросать же ее там?

Без Марты думалось плохо, медленно и натужно, или это ночь была виновата? Душная, жаркая, пропитанная тяжелыми запахами цветов, сена и пота на разгоряченной, все никак не остывающей коже, разбитая комариным звоном и влажноватым мерным шлепаньем о стекло тяжелого мотылька. Свет внутри комнаты отделял ее от внешнего мира, делая ночную черноту вязкой и непроницаемой.

На полу, у самого дивана, сумка Марты, большая, белая, с ярко-красными ручками, аляповатыми, как цыганские серьги. Ручки раскинулись в стороны, выставляя серое холщовое нутро. Внутри пусто, ну да, он же, когда таблетки искал, все прямо на пол вывернул. Собрать бы надо. Белый платок, синий тюбик помады, и еще розовый, и белый с золотом, щетка для волос, коробка с таблетками – ни этикетки, ни маркировки. Их на всякий случай в сторону, может, повезет отдать на проверку… Отливает золотым ручейком цепочка, и кругляш медальона тут же. Забавная штуковина, на верхней крышке геральдический лев то ли держит, то ли подпирает лапами солнце. Сам медальон старый и поцарапанный, а цепочка, наоборот, новенькая, переплетенная тройной косичкой, и вторая при ней, простая. Наверное, ценный, если сразу на двух, может, бабкин или прабабкин…

Полюбовавшись полустертым оскалом львиной пасти и волнообразными изгибами солнечных лучей, Никита положил медальон с цепочкой в боковой карман сумки. Марта расстроится, если пропадет.

Семен

Идея поговорить с Бальчевским принадлежала Веньке, он же и телефон добыл, и сумел дозвониться и, более того, договориться о встрече.

Офис Георгия Сергеевича располагался на третьем этаже новостройки, невысокой, какой-то непонятной архитектуры, точно сложена из разноцветных детских кубиков, выкрашенных в бежево-розовые цвета. Блестели чернотой стекла, выходящие на улицу, блестела чистотой стоянка, блестели выставленные рядком авто, и пол в холле тоже блестел, переливаясь искусственным глянцем. А вот в самом кабинете Георгия Сергеевича ничего блестящего не было: строгая роскошь приглушенных тонов и сдержанных линий.

Сам Бальчевский оказался высоким худым типом в деловом костюме, черном в узкую белую полоску. Белый воротничок рубашки, аккуратный узел галстука и запонки на манжетах привели Семена в уныние. Как-то сразу почувствовалась его собственная неуместность и несостоятельность.

– Добрый день. Не могу сказать, что рад вас видеть, но присаживайтесь. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

– Кофе, – Венька с независимым видом плюхнулся в черное низкое кресло.

– А вам?

– Чай. – Семен присел на диван. Мягкий. И тянет откинуться, развалиться вольготно, расслабиться. А расслабляться некогда, работать надо.

– Итак, чем могу быть полезен? – поинтересовался Георгий Сергеевич, дождавшись, когда подадут чай. Сам он не пил ничего, и это обстоятельство тоже раздражало Семена. Венька, державший фарфоровую чашечку с преувеличенной осторожностью, спросил:

– Никита Жуков вам знаком? Что вы про него можете рассказать?

– Жуков? А что Жуков? Опять чего-то натворил? Господи, когда же он наконец угомонится-то? – Георгий Сергеевич, поставив локти на подлокотники, сцепил руки. – Вы из уголовного? Что? Морду кому-то набил?

– Нет, – Венька не торопился с ответом.

– Тогда что? Только не говорите, что этот урод с наркотой связался!

– А что… – Семен начал было, но вовремя замолчал. Нет, конечно, Жуков мало походил на наркомана, но и виделись-то они всего пару раз. А Бальчевскому виднее.

– Удивлены? А удивляться нечему. Тут же запросто, да, запросто… один пьет, другой нюхает, третий колеса глотает, четвертый, не приведи господи, колется… творческие личности. А ты за ними нянькой бегаешь, уговариваешь, сопли подтираешь, проблемы улаживаешь, следишь, чтоб выходки этих уродов им же не навредили. Имидж…

– И что с Жуковым?

– А ничего. Точнее, ничего такого, что бы сильно выбивалось из общего списка. Алкоголик и бабник с завышенным самомнением и звездной болезнью. Нет, не подумайте, что я жалуюсь. На них жаловаться бесполезно, по сути, те же дети, заигравшиеся и не желающие расти… но вообще хотелось бы все-таки узнать, чем он вас так заинтересовал… – Бальчевский широко улыбнулся, блеснув золотым зубом. Надо же… а с его возможностями и керамику поставить можно…

– Жуков нас интересует как свидетель. Скажем, вот насколько можно доверять его словам? – Венька поставил чашку на стол, вытер руки и губы бумажной салфеточкой, которую, скатав в разноцветный шарик, аккуратненько пристроил сбоку на тарелочке. – Понимаете, в санатории, где отдыхает Жуков, совершено преступление, вот и…

– И он горит желанием помочь следствию? Герой… – Бальчевский произнес это с явной иронией.

– А что, считаете, следствию помощь не нужна?

– Такая? Нет. Честно. И теперь я даже рад, что вы додумались прийти сюда. Жуков… нет, он неплохой человек… точнее, понятия плохой и хороший – не совсем то. Он – фантазер. Прирожденный. Искренний до невозможности. Нет, Жора, это не я вчера устроил пьяный дебош с купанием в фонтане. Нет, Жор, я не спал с той девицей, я ее впервые в жизни вижу. Нет, Жор, я не обзывал его имбецилом! И вообще не знал, что он контракт предложить хочет… – Георгий Сергеевич, смутившись, замолчал, поправил галстук. – И сам же верит в то, что говорит. Поэтому если Никита чего и видел, то вам навряд ли вот просто так удастся понять, где у него правда, а где – выдумка. Не со зла, просто из желания покрасоваться… Ну и еще один моментик наличествует. У Жукова серьезные проблемы с алкоголем. Я его лечиться уговаривал, а он… обычная песня – захочу и брошу. С кем бы другим давно распрощался. Жуков уже почти и не зарабатывает, он – вчерашний день, если вообще не позавчерашний, ни дисков, ни концертов, ни гастролей, так, подпевки в клубах, корпоративы, и то… – Бальчевский махнул рукой. – Плюнуть бы на него, но… начинали-то вместе, вот и терпел. И в пансионат этот его отправил в надежде, что образумится.