Город пахнет тобою - Imanka

 Сейчас я так четко чувствовала его боль, его страх, почти животный ужас. Дело даже не в боли физической. Дело в неопределенности, в том, что рухнули планы, что обязательства не выполнены, что будет колоссальная неустойка, а, следовательно, глобальная финансовая дыра. Он винит себя, что подвел кучу народа, что не смог, не оправдал. Ему стыдно. Одиноко. Страшно. Как мне сейчас. Мне казалось, что я кожей чувствую его растерянность — будущее погрузилось в темноту, словно какой-то злой шутник выключил свет. Он потерял свой путь, упустил путеводную нить, за которой следовал с такой надеждой. Вся его жизнь — это сцена, все его эмоции — это зрители, все его счастье — в этих криках и аплодисментах. Он боится жить дальше, он не видит света. И хочется быть рядом, держать за руку, смотреть в глаза и повторять: «Мы справимся!». Мы… Мы больше не существует…

 Я долго думала об этом. Прикидывала различные варианты. Просчитывала последствия. Что я теряю? Ничего. Совсем ничего. Просто мне так будет спокойнее. Зачем? Для себя. Хочу почувствовать его. Всего лишь почувствовать. Я скучаю, я так скучаю по нему. Хотя бы просто почувствовать его дыхание. Я расслабилась и закрыла глаза. Сейчас нужна тишина, ни звука, чтобы не отвлекало. Теперь надо увидеть себя в кресле. Надо как бы выйти из тела и полететь туда, куда рвется душа. Отпустить душу. Я «бродила» по гамбургской квартире, почти физически чувствуя прикосновения к предметам. Я пыталась «увидеть» его, моего любимого мальчика, представить, как он сейчас одет, что делает, какое у него настроение. Я «нашла» его в нашей комнате. Он лежал на краю кровати, растрепанный, неумытый, нечесаный, мятый. Пустой взгляд и отключенный звук у телевизора. Я опустилась рядом с ним на колени, принялась гладить по волосам, прижалась губами к мизинчику. Сейчас я бы была рядом с тобой, заставляла улыбаться, вытаскивала бы на улицу, мы бы много гуляли. Я бы крутилась вокруг и делала твою жизнь чуточку ярче… Увезла бы тебя далеко от города, где нет людей, где есть свежий воздух и тень деревьев. Я не нужна тебе больше.

 Я смотрела на трубку, лежащую рядом. Я ведь ничего не теряю. Совсем ничего. Руки уже набирали знакомый номер. Сейчас день. Их никого нет дома. Ну что делать дома двум парням? Правильно. Нечего. Меня трясло. Скулы сводило. Во рту пересохло. Сердце внутри словно оторвалось и скачет каучуковым мячиком по всему телу. Я ничего не теряю. Только вот, кажется, ноги отнимаются от волнения. Зажала микрофон так, чтобы ни звука, ни ползвука слышно не было. Они примут меня за фанатку. Да, они не догадаются, что это я. На том конце сняли трубку. Я чуть не умерла от страха. Тишина. Билл? Билл! Я ждала, что он сейчас нажмет отбой, представляя, как раздосадовано и раздраженно подожмет губы. Ловила мгновения его дыхания, обливаясь горючими слезами, прижимаясь щекой к телефону, словно могу так почувствовать его тепло.

 Мальчик, мой мальчик, — гладила его мысленно по голове, пряча прядки за уши. — Что же ты наделал, мой мальчик?..

 Он гладил в ответ по щекам, вытирая слезы большими пальцами. Ласково улыбался, обнимал и целовал в висок.

 Вернись.

 Нет, дело даже не в том, что ты обозвал меня черте как и изменил. Это произошло при постороннем человеке, это случилось перед твоим братом. Это было унизительно и отвратительно.

 Я не могу без тебя. — Прижимает сильнее, тянется губами к губам.

 Я не могу.

 Пожалуйста. Мне не хватает тебя.

 Не могу…

 Вернись.

 Его губы соленые на вкус. А под носом так же мокро, как и у меня. Его руки держат крепко, словно он боится, что я вот-вот растаю. Я и сама сейчас сойду с ума от его дурманящего запаха и такого родного тела.

 Вернись, умоляю.

 Это всего лишь моя фантазия…

 В дверь кто-то настырно звонил. Я с трудом оторвалась от трубки. Рыдаю в голос. Ухо мокрое. Соплями и слезами залита вся водолазка. Заставила себя первой повесить трубку. Прости, мой родной… Прости… Я не могу. Это всего лишь моя фантазия. Я не могу… Прости…

 — Кто? — спросила я, не опознав существо по ту сторону дверного полотна.

 — Мария, это я, фрау Марта. Можно?

 Чтоб тебя…

 Я открыла дверь.

 — Мария, добрый день. Мой Бог! Деточка, что с тобой? Что с тобой? Тебе нужна помощь?

 — Нет, фрау Марта. Все хорошо.

 — Штефан вас обидел? Что-то случилось?

 — Нет, Штефан бесконечно добр ко мне и терпелив. Это личное, фрау Марта. Я кино смотрела жалостливое. Расплакалась, как идиотка, — из последних сил улыбалась я. — Простите… — закрыла дверь, не позволяя ей войти. Зачем вы помешали мне раствориться в нем? Хотя бы мысленно… Я так скучаю по нему. Я хочу к нему. Хочу быть рядом.

Глава 10

 Когда ты привыкаешь к определенному району, то вскоре начинаешь замечать окружающих людей. Ты гуляешь с одними и теми же людьми в парке, и через некоторое время узнаешь, что вон та овчарка — агрессивная и не любит мелких собак, вон тот питбуль — добрейшей души существо и обожает детей. Вон идет старикан с мопсом и от него лучше держаться подальше, иначе потом не отвяжешься. А вон та экстравагантная фрау с русской псовой борзой — несколько не дружит с головой, выдает себя за русскую графиню, которая осчастливила Берлин своим визитом лет десять назад. Она любит рассказывать, как в России ложками ела икру, ходила в дорогих манто из бобров, жила в поместье, ездила на ярмарки на «тройках», а по выходным они сгоняли холопов и те устраивали им театр. Бред, который несла фрау Екатерина, может быть, не выглядел бы настолько нелепо, если бы я не заговорила однажды с ней по-русски. Русского фрау Екатерина не знала. Вообще не знала. И окончательно она во мне разочаровалась, когда выяснилось, что халуев в России нет уже почти сто лет, графья у нас не живут в поместьях, а уж ездить на «тройках» на ярмарки — так и вообще моветон. Собственно, эти люди и стали моей компанией для прогулок в последние дни. Кто бы мог подумать, что я превращусь в заядлого собачника? Саша творила со мной чудеса. Все-таки фрау Марта оказалась права, выпроваживая меня на улицу со словами, что от всех невзгод хорошо помогают прогулки на свежем воздухе. Теперь я вежливо раскланивалась с новыми знакомыми, с другими резво расходилась в стороны, чтобы наши собаки не сцепились, а иногда мы гуляли вместе и обсуждали «собачьи дела» — корма, врачей и плохо приклеенные стразики на ошейниках. Все-таки гулять с псинкой — еще та наука.

 Но были и другие. Таковых я насчитала три человека. Мне казалось, что они следят за мной. Не все сразу, обычно по одному, реже по двое. Стоило мне появиться в парке, как они тут же рисовались где-то рядом. Я часто встречалась с ними взглядами. Сначала не обращала на это никакого внимания, а потом стало как-то не по себе. Они плавно перемещались по моему маршруту — то один, то другой, то третий, или по парам попадались на встречу или шли позади, делая вид, что праздно прогуливаются. Я стала бояться уходить на дальние дорожки, предпочитая многолюдные хорошо освещенные места. Я замечала их в продуктовом магазине, куда мы с Сашей ходили за покупками. Видела в кафе, где мы любили выпить кофе у фрау Эльзы (ну то есть я пила кофе, а Сашу угощали каким-нибудь субпродуктом с кухни). Они были везде — белобрысый парень в серой, неприметной одежде, невысокий шатен, похожий на Йоста, и русый пацанчик, лет двадцати, в спортивном костюме. И я не могу сказать, что пришла в дикий восторг, когда маленькие камешки-события сложились в голове в одно целое. Кто за мной может следить? Люди Билла? Это глупо. Ну, допустим, они меня выследили, и что? Какой смысл ходить за мной хвостом несколько дней? Кто-то из консульства? ФСБ? И в чем шутка? Разве мы делаем с Сашей что-то такое, чтобы за нами наблюдали «люди в черном»? Бред какой-то. Кому за мной надо следить? Если все-таки это Билл, то почему он до сих пор не предпринял никаких шагов к примирению? Даже не попытался. Нет, конечно же, я его никогда не прощу. Я лучше съем перед загсом свой паспорт, как говорится. Даже если он извинится, то все равно ничего уже нельзя исправить. Во мне будет жить страх, что он еще раз так сделает, в любой момент унизит перед всеми самыми жестокими словами. И тогда это точно меня убьет. Нет, я, конечно, понимаю, что Билл будет очень извиняться, раскаиваться и всячески пытаться загладить вину. И я, как порядочный человек, обязана буду принять, простить и забыть, ибо отказ никто и никогда не примет, вычеркнуть несколько недель колоссальной депрессии, болезни, слез, чужого человека и полную беспомощность, и опять стать с ним ласковой и нежной. Не слишком ли просто? Я не готова к этому. Я не смогу заставить себя простить его. Есть вещи, которые невозможно стереть словами «извини — прости». Что мне с его извинений? Сейчас я учусь заново жить без него. Да, это не получается, все равно я просыпаюсь и засыпаю с болью в сердце и со слезами на лице. Но вот уже днем удается отвлечься, я даже вполне искренне улыбаюсь окружающим. Изредка смеюсь. Но так и дети начинают ходить не одним днем. И я смогу. А если это люди Билла, то я докажу ему, что свято место пусто не бывает. Я счастлива, любима и рядом со мной другой. И ему совершенно не обязательно знать, что каждая моя клеточка по-прежнему любит его сильнее жизни. Я счастлива с другим, Билл Каулитц! Я счастлива! Прислал следить за мной своих ребят? Ну что же. Приходи смотреть.