Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

Наконец, когда придворные трубадуры и дамы были в сборе, король передал бумагу Агнесс, настаивая, чтобы та сама выбрала наилучшего чтеца.

Польщенная оказанной ей честью королева бегло проглядела написанное и передала текст своей второй фрейлине, госпоже Француазе ля Мирсье, объясняя выбор тем, что раз текст писан женщиной, то и воспринимать его будет легче, если он будет читаться женским голосом. Кроме того, дама ля Мирсье обладала громким, выразительным и приятным тембром, который прекрасно сочетался практически со всеми струнными музыкальными инструментами, так что для большего эффекта королева могла попросить одного из придворных музыкантов тихо аккомпанировать чтице, что, несомненно, удвоило бы удовольствие от представления.

Сделав глубокий реверанс и поблагодарив королеву за лестный для нее выбор, семнадцатилетняя Француаза громко объявила название произведения: «Лилия». После чего начала читать:

– «Когда я поняла, что где-то в глубине меня пустила корни белая, звездная лилия, я очень испугалась, ведь раньше лишь шелковые лютики ползли к свету из темноты вечной ночи моей души. Я выщипывала их, зажмурив глаза, а потом протирала свежие ранки розовой водой забвения.

Всем известно, что у лилий длинный и крепкий корень. Сейчас он обвивает властным движением изгибы сосудов, проникая в каналы крови, охватывает позвоночник, подобно зеленой лиане, и ползет все вперед и вперед, не ведая запретов.

Темнота моей ночи чуть-чуть рассеялась, это белый бутон высвободил свой свет. Путаясь, спотыкаясь на каждом шагу, шарила я в пустоте, ища тебя. Тебя мое солнце, мой светлый месяц!

После того как ты оставил меня, забрав свой свет, настала вселенская ночь. О, Филипп – солнце небосвода моего! Казалось, вечная ночь похитила мое зрение, но это всего лишь глаза приучались смотреть внутрь». – Француаза остановилась на мгновение, испуганно бросив взгляд в сторону королевы, ища ее поддержки или приказа немедленно остановить чтение.

Вопреки всему Агнесс была не рассержена неуместным признанием в любви бывшей жены Филиппа. Нет, скорее она была очарована красотой образов соперницы. Раздумывая над тем, как бы она сама ответила опальной королеве, если бы им пришлось сойтись с ней на поэтическом турнире, Агнесс невольно погрузилась в приятные грезы.

Не дождавшись приказа, Француаза глубоко вздохнула и продолжила чтение, в то время как поймавший на себе взгляд королевы трубадур Артур де Луз тихо поднялся со своего места и, встав за спиной у нежной Француазы, начал тихо перебирать пальцами струны светлой лютни.

– «Ты взял меня за руку. Я посмотрела на тебя незрячими глазами – в них отразилась лилия.

“Значит, правда”, – подумал ты, а вслух сказал: – Ты должна избавиться от цветка.

– Нет!

– Понимаешь, это лилия, а лилии в людях не растут. У нее очень длинный стебель и вскоре он вырвется из тебя, сияя на весь мир. Тогда ты погибнешь, потому что нельзя нести в себе лилию.

– Я понимаю. – Глаза жгло. Я нащупала в кармане бесполезные щипчики.

…Я сидела на берегу озера, бросала камешки – они были хрустальные, голубые и желтые, возможно, что и драгоценные. Озеро дало мне имя Лильяна. Мой цветок излучал свет как луна, или луна была как лилия.

Я нашла в себе зло и вернулась к тебе.

– Я согласна, убей мой цветок!

Ты смотрел на меня как безумный.

– Почему я? Это твое дело!

– Как?

– Не знаю как. Попробуй руками.

– Ты хочешь, чтобы я сама уничтожила свой цветок? Чтобы я вырвала его из себя?!

– Именно.

– Нет.

“Рви его зубами, царапай ногтями в ритме барабанов танцующих сарацин, ори! Но не смотри, не останавливайся, кружись в танце смерти. Не переводи дух, копи стон, выплесни вопль в треск разрывающегося неба”, – раздавалось со всех сторон. Я бежала, и ветер хлопал меня по щекам мокрыми крыльями, а я знала лишь одно: во что бы то ни стало надо спасать свой цветок. Надо спасать цветок! Шаги отдавались гулом, пока под ногами еще была земля», – голос Француазы оборвался, точно обладательница его и вправду начала свое невероятное вознесение, в то время как звуки лютни еще некоторое время звенели в тихо внимающем рассказу зале.

Некоторое время все пребывали в оцепенении, пораженные непонятными строками и образами.

– Конечно, королева Энгебурга безумна!

– Безусловно, она сумасшедшая!

– Сдурела в монастыре! – раздалось сразу же несколько голосов.

– Постойте! – Агнесс медленно поднялась со своего места. На ней были расшитая золотыми нитками белая туника и изумрудное сюрко. Рыжие волосы спускались по плечам и выглядели на зеленом фоне потоками золота. – Позвольте, Ваше Величество, высказать нам свое мнение после ужина, когда придет время пения прекрасных канцон и у нас будет шанс ознакомить с этим произведением рыцарей любви, не присутствующих на совете, каждый из которых сочтет себя глубоко оскорбленным, узнав, что такое важное совещание прошло без него. Конечно же я не обязуюсь собрать всех галантных рыцарей Франции, но постараюсь пригласить сюда хотя бы тех, кто сейчас находится в Компьене. После можно устроить поэтический турнир и выбрать королеву красоты, если на то будет воля Вашего Величества.

– Что до меня, то я уже давно выбрал свою королеву красоты, – улыбнулся жене Филипп. – И не откажусь от нее за все золото мира! Что же до ее речей, то я готов признать их правильными. Глупо нам обсуждать сей поэтический труд без знающих свое дело поэтов. Поэтому я поручаю королеве самой возглавить совет, для того чтобы определить, безумна ли Энгебурга Датская. И если это окажется так, то ее следует препроводить в место, где ей смогут оказать помощь в ее недуге. Да и нам, если, конечно, это так, придется предпринять кой-какие меры. – Он подал руку Агнесс, и вместе они вышли из зала, сопровождаемые звуками труб.

Глава 40. О том, как королева Агнесс руководила поэтическим штурмом

Едва оставшись одна, королева тут же приказала собраться у нее всем дамам и рыцарям своего окружения. Те, кто слышал прочитанное фрейлиной, обсуждали между собой услышанное. Другие спешно пересказывали это только что прибывшим. Стараниями нескольких пажей были изготовлены копии рассказа, которые также читались во всех комнатах дворца.

До ужина оставалось несколько часов, так что Агнесс справедливо опасалась, что времени может не хватить. Тем более что задуманное ею было кардинально противоположно тому, чего ждал от нее король. Эта мысль страшила Агнесс и одновременно с тем наполняла ее душу пьянящим восторгом. Впервые за восемнадцать месяцев совместной жизни королева считала своим долгом пойти против воли короля и господина.