Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест

понял, что она вытягивается легко. Тогда я перекинул крючок на другую скобу. Я вылез наверх так и перевешивая крючок со скобы на скобу, а потом вытянул и сам котелок, весивший довольно тяжело для моих детских рук и спины.

Идея пристегнуть крючок на колодезный ворот и вытащить серебро с помощью простейшего подъёмного механизма мне пришла тогда, когда я едва не надорвал свою спину. Самое забавное было то, что котелок и сам бл сделан из бронзы и был закрыт бронзовой крышкой. А монетки мне привиделись от того, что крышка была покрыта пятнами тины. Той самой тины, которую я постеснялся собирать в лужах.

Крышка котелка имела небольшую ручку «грибком», через которую несколько раз была перекручена медная проволока, прижимающая крышку к верхней кромке котелка. С трудом раскрутив толстую медную проволоку, когда-то «отожжённую» и мягкую, а теперь снова восстановившую упругость и жёсткость, я наконец-то открыл котелок. Открыл и присвистнул.

Котелок был полон золотых монет. Взяв одну и вглядевшись я «узнал» «корабельник» царя Ивана Третьего, которые он раздавал, как мне подсказал мой «демон», как награды. Я настолько растерялся, что не стал «затыкать» свой внутренний голос и узнал от него, что почему-то в будущем таких монет не находят в больших количествах. И я вдруг понял, почему. Они в будущем так и лежат в этом колодце. Это я здесь их нашёл, а «там» их так и не нашли. Засыпали, наверное, колодец, и всё.

Наконец я запутался в своих и чужих мыслях и просто отключился, глядя на сверкающее в свете масляных лампад золото и слушая лекцию «демона» о времени царя Ивана Васильевича — деда нынешнего царя. Это было так интересно, что я даже задремал.

Отметив, что под внутренний «голос» можно хорошо засыпать, я оделся и задумался, куда перепрятать клад? Ничего не придумав, я прикрыл котелок пустым мешком из под поташи и оставил в «лаборатории». А сам закрыв дверь на замок, побежал во дворец.

Царь изволил отдыхать после утреннего разговления и мне пришлось около часа проторчать в своей бывшей спальне, наказав рындам доложить обо мне царю, как только подаст признаки бодрствования. Те уже знали, что государь меня жалует и принимает в любой час, а я его без особой надобности не тревожу, а потому к моей просьбе отнеслись с пониманием.

Примерно часа через полтора в мою дверь осторожно стукнули и я вышел. Дежуривший у дверей царя сын боярский Семён из моих дальних родственников Кошкиных-Яковлевых махнул мне рукой, подзывая.

— Проснулся государь. Позвал дьяка посольского. О тебе доложили. Сказал «зовите». Крут ты Фёдор Никитич!

Я махнул на него рукой и вошёл в спальню к царю.

— Чего у тебя снова? — спросил Иван Васильевич, улыбаясь. Он уже знал, что расшифровка тайнописи продвигается успешно, а от того встретил меня приветливо.

— Клад, что ли нашёл?

— Нашёл, — сказал я и раскрыл оба кулака.

Глава 17

Рот Ивана Васильевича удивлённо приоткрылся.

— Откуда это у ямчужного мастера такое богатство?

— Да, похоже, не его это клад, а того, кто в этих хоромах до него жил.

— Жили там много кто. После матушки, там твои сродственники Захарьины-Юрьевы обитали, пока не отстроили себе терема. Матушка старый дедов дворец сломала, начала строить этот, а жила в тех хоромах, пряталась, боялась, что отравят. Она, говорят, не любила высоких теремов и чужих людей во дворце. Да всё одно не убереглась.

Он покрутил монеты.

— Се наградные корабелы. Я по сию пору такими одариваю правых людей. Честь великая такой иметь, а ты, вона… Много в том кладе?

Я показал руками.

— Вот такой котелок.

— Много. Это, небось, тысяча штук. Даже у меня столько уже нет. Что будешь делать с богатством таким?

— В казну сдам, а ты дашь мне взамен серебра?

— Столько и серебра много. Пол Москвы купить можно. Зачем тебе столько серебра? Ограбят поди. Оставь в казне, и бери, когда потребуется.

Царь хитро смотрел на меня и улыбался. Я же посмотрел на царя серьёзно.

— Ты, государь, сначала дай серебро, чтобы я подержал его в руках, а потом я его верну в казну.

Царь хмыкнул и жестами обеих рук подозвав меня ближе, положил мне свои тяжёлые руки на плечи и посмотрел в глаза.

— Привыкаю я к тебе, Федюня. И привыкаю к чудесам, что вокруг тебя деються. Этот клад по праву мой, потому что найден в моих хоромах. Да и спрятан моей матушкой. Ты ладно сделал, что сказал о нём, ибо утаив, преступил бы закон. Ежели бы ты нашёл его в поле или бору, тогда, да. Он был бы твой. Нет такого закона клады не копать. Однако донесли бы на тебя и воеводы мои клад бы отобрали.

Царь рассмеялся.

— Зело радеют они о государевой казне.

Я «повесил нос».

— За честность твою награжу я тебя серебром. Не полным котелком, конечно же, трети тебе хватит. Тут… Рублей десять будет. Куда тебе больше? Жаль, мал ты, а то наградил бы и корабельником, что бы ты на груди носил.

Я несколько обиделся на то, что меня обделили в серебре, но услышав про «медаль на пузо», воспрянул духом.

— А ты грамоту напиши, что одариваешь меня и серебром и золотом. Я когда подрасту, в казне получу.

— Ладно, напишу грамоту. А теперь ступай с рындой и передай ему остальное золото. Семён! — крикнул царь.

Рында приоткрыл и заглянул в дверь.

— С ним пойдёшь, принесёшь, что он даст.

— Слушаю и повинуюсь, государь.

— Я с ним вернусь, — сказал я. — Мало ли…

Царь рассмеялся и потрепал меня по голове.

— Постричься, что ли на лысо? — подумал я. — А с другой стороны… Как тогда царь станет проявлять своё расположение? Похлопыванием меня по лысой голове? Не-не… Уж лучше так.

Мы с Семёном вернулись в подвал моего дома.

— Погоди немного, — попросил я, а сам прошёл вовнутрь.

Вытащив из печи медную проволоку, снятую с котелка, обдал её водой и снова завязал, закрепив крышку.

— Тяжёлый, — покачал головой Семён, взвешивая котелок в руке. — Что тут?

— Извини, Семён Яковлевич, не велено говорить.

— Ну, не ямчуга, же?

— Меньше знаешь, лучше спишь.

— Старый котелок, — задумчиво произнёс рында-сын боярский и вдруг, словно прозрел. — Неужто клад нашёл?

— Ага! Золото-бриллианты! — сказал я и хмыкнул. — Пошли уже, государь ждёт!

Государь от увиденного богатства не возбудился, а лишь ткнул в него пальцем и сказал:

— Считай!

И высыпал всё богатство на ковёр, с благостной улыбкой прислушиваясь к золотому перезвону, я принялся считать, выставляя