Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938 - Михаил Бабушкин

Негостеприимно встретило нас Белое море. От южного шторма разгулялись холодные серые волны. Палуба опустела. На капитанском мостике круглосуточно, не покидая его, ходят штурманы. Они зорко вглядываются в туманную даль, изредка заходят в рубку, где по карте отмечают путь корабля и проверяют правильность курса. Путь в горле Белого моря небезопасен. Море таит здесь много подводных камней и отмелей. Недаром моряки называют горло Белого моря «кладбищем кораблей». Приходилось и мне видеть, как погибают здесь иностранные зверобойные суда. Льды давят эти боты, как скорлупки. Люди, если им удается спастись, выходят на берег, и море сразу же стирает все следы кораблекрушения.

«Садко» недавно тоже лежал на дне этого моря. В его трюмах жили морские животные, палубу покрывали заросли морской капусты. Герои-эпроновцы подняли «Садко».

И вот идет теперь наш корабль, разрезая волны Белого моря, идет на север, в высокие широты Северного ледовитого океана.

Нордкап… Остров Медвежий… Зюйдкап – южный мыс Шпицбергена… Таков наш маршрут. От Зюйдкапа мы сворачиваем на запад, ко льдам Гренландии.

На всем пути нас сопровождает густой туман. Море штормует. Иногда, беснуясь, оно катит через палубу ледокола высокие зеленые волны. Но научные станции не срываются. Корабль идет все вперед и вперед. И вот на горизонте показались льды. Ледокол еще не остановился, а люди спешат; опережая один другого, они занимают места около приборов. Через пять-шесть минут электролебедки начинают сматывать с барабанов тросы. В глубину моря спускаются батометры, вертушки для измерения скорости течений, планктонные сети, тралы. Я, как всегда, дежурю на главной лебедке, с которой опускают на дно моря огромный трал биолога. Корабль волочит этот трал по дну, и он захватывает донных животных, морские звезды, моллюски. Иногда в трал попадают пучеглазые глубинные рыбы удивительной яркокрасной или фиолетовой окраски. Этот «цех» корабля привлекает больше всего внимания.

Вот уже трос вытягивает обратно драгу. Животный мир, населяющий морское дно, вместе с илом, песком и камнями появляется перед нашими глазами. Каких только диковинных животных мы не увидели в эти дни! Как богата жизнь в наших северных морях!

Станция выполнена. Но это далеко еще не последняя, их будет много за наше плавание. Мы заканчиваем плавание по чистой воде, перед нами лед, сплошной лед. За несколько дней, пока мы пробиваемся в нем, люди немного отдыхают. Во время плавания по чистой воде в продолжение двух недель мы останавливались для станций через каждые тридцать миль. Путь от станции к станции занимал всего два-три часа. За это время научные работники едва успевали привести в порядок свои записи, разобрать улов, залить банки формалином и спиртом, наклеить этикетки. А потом опять станции, станции, станции… Каждый день восемнадцать-двадцать часов беспрерывной тяжелой работы на ветру, в шторм.

Теперь тридцать миль во льдах занимают у нас много часов. Иногда судно совсем останавливается, чтобы выждать, пока разойдутся льды.

Заходим в Айс-фиорд – ледяную бухту Шпицбергена. После непродолжительной стоянки у Баренцбурга выходим дальше, к северу. Самолеты испытаны для предстоящих ледовых разведок. Приходит и наша очередь включаться в работу экспедиции.

Над семью островами

У Семи Островов – к северу от Шпицбергена – путь преградили льды. Дальше итти нельзя. Корабль сильно загружен, угля взяли доотказа. Отправляясь из Баренцбурга в путь далекий и тяжелый, мы знали, что придется биться со льдами и угля понадобится порядочно; взять же его по пути негде. С «угольщиком» условились встретиться только в Русской Гавани, на Новой Земле. Но до этой встречи еще далеко.

Из-за большой нагрузки ледовый пояс судна сидит глубоко в воде. В лед приходится входить с большой осторожностью, чтобы не продавило обшивку корабля.

Мы, признаться, не ожидали, что так рано встретимся со льдами, и надеялись обойти Шпицберген с севера без особых затруднений. А вот сейчас встретили такой плотный и тяжелый лед, что приходится думать: как его преодолеть?

Выбрали полынью, чистую от льда, и спускаем на нее самолет для воздушной разведки…

Мы плывем уже около месяца. У нас на «Садко» два пилота: Геннадий Власов и я. Каждому хочется лететь. Плавать хорошо, но, по-моему, это не для нас, пилотов. В море простору хоть отбавляй, а кажется тесно, и до того тесно, что грудь давит, в горле чувствуешь какой-то ком, голова болит. Смотреть на море становится противно… Волны лезут на корабль одна за другой, ударяются о борт, заливают палубу. Море кругом кипит, пенится. Картина, слов нет, красивая, как. у Айвазовского. Но, честно сознаюсь, смотреть на нее не хочется, тянет в каюту. Койка кажется такой уютной и удобной. Уже нет тяжести и тесноты в груди, нет отвратительного кома в горле и головной боли, которые сопутствуют морской качке. Монотонные удары волн теперь убаюкивают. Забываешься…

Во время шторма даже звонок, приглашающий к столу в кают-компанию, не столь желанный, как в те дни, когда стоит тихая погода или корабль идет во льдах.

Тоскливо жили мы, два пилота, два человека воздуха, пока судно шло по чистой воде. Неудивительно, что у обоих росло страстное желание поскорее вырваться в воздух. Но лететь нужно только одному. Кому же из двух придется остаться на палубе и с завистью смотреть, как его товарищ наслаждается воздушными просторами?

Решили тянуть жребий. Приготовили записки. Я вытащил «полет». Власов остается на корабле.

Не скрою: хотя я и очень хорошо отношусь к Геннадию Власову, но эгоистическое чувство в ту минуту взяло верх – я был несказанно рад, что полет достался мне.

Со мной летит в качестве наблюдателя капитан «Садко» Н. М. Николаев. Берем карту, намечаем маршрут. Все готово. Даю газ.

Какая прелесть! Нет, кажется, на человеческом языке слов, чтобы выразить те чувства, которые испытываешь, вырвавшись на свободу после месячного добровольного заключения в каюте. Все намеченные ранее расчеты и маршруты летят в преисподнюю: ледовая обстановка, раскрывшаяся перед нами, заставляет нас в пути изменить план полета. Мы поворачиваем на восток, берем направление к мысу Платен.

Под нами плотные торосистые льды в восемь-девять баллов. Справа вдоль берега виднеется полоса разреженного льда, но скоро она кончается и снова идет торосистый семи-восьмибалльный лед, который заполняет все пространство между островами и мысом Платен. Дальше лед разреженный. Итак, «Садко» надо пройти пятнадцать-двадцать миль в тяжелых льдах, а дальше будет лучше.

Пролетаю возле мыса Платен. В стороне видны острова Карла. К северу – острова Фойн и Рекс.