Румпельштильцхен - Эд Макбейн

— Вечером в субботу.

— В «Зимнем саду»?

— Да.

— И письмо к тому времени было уже у вас.

— Да.

— И к тому времени вы уже знали, что она хочет сделать вас опекуном над дочерью, если с ней вдруг что-нибудь случиться?

— Да, знал.

— И что, вы это обсуждали с ней вечером в субботу?

— Нет.

— В таком случае, о чем же вы говорили?

— Вообще обо всем: о ее выступлении, о негативной рецензии в утренней газете. И Элисон… она должна была приехать ко мне на выходные в конце февраля, на празднование дня рождения Вашингтона, какое-то время мы говорили об этом. И… ах, да, кажется, что мы все же говорили про опекунство. Ведь она написала мне об этом в письме, так я, значит, поблагодарил ее и сказал, что я весьма польщен оказанным мне доверием.

— А в тот вечер вы затрагивали в разговоре вопрос ее завещания?

— Ее завещания? Нет, сэр.

— Из этого следует, что Викки не обсуждала с вами своего завещания, датированного четвертым января, то есть тремя днями раньше того момента, когда она написала и отослала вам письмо, в котором шла речь об вашей опеке над Элисон?

Кениг взглянул в мою сторону.

— Значит, есть завещание? — спросил он. — Вы нашли ее завещание?

— Да, ответил я.

— Ну и что там?

— Извините, мистер Кениг, — снова заговорил Блум, — но вы не ответили на мой вопрос. Скажите мне, пожалуйста, а накануне убийства, обсуждала ли ваша бывшая жена с вами составленное ею завещание?

— Нет уж, это вы меня извините, мистер Блум, — раздраженно заговорил Кениг, — но я уже ответил вам на ваш вопрос. Я уже сказал вам, что ни о каком завещании у нас и разговора не было, вообще ни о каком, ни о ее, ни о еще чьем-либо.

— А вам было известно о существовании подобного завещания?

— Нет, не было.

— И вы что, совсем не проявляли любопытства на сей счет?

— Нет, я не любопытен.

— Выходит, что ваша бывшая жена пишет вам письмо, в котором просит вас позаботиться о дочери, если с ней вдруг что-нибудь случится, а вы со своей стороны даже не поинтересовались относительного того, а предприняты ли необходимые юридические действия, с тем чтобы ее подобное желание осуществилось?

— Я посчитал, что для этого вполне достаточно того письма. Ведь там были четко изложены намерения Викки, я был уверен, что большего от меня никто требовать не станет. Я знал, что мистер Хоуп был здесь исполнителем ее последней воли, и поэтому я и решил, что мне остается лишь только…

— Как вам стало известно об этом?

— Что? — не понял Кениг.

— Что мистер Хоуп назван в завещании исполнителем?

— Ну это… об этом было сказано в письме.

— Нет, мистер Кениг, там ничего подобного не было. Я уже раз сто перечитал это письмо, и точно знаю, что там нет ни слова о том, что мистер Хоуп был выбран ее в качестве своего душеприказчика. Единственное, что там сказано, так это что в случае чего вам необходимо лишь обращаться к…

— А я как раз это и имел в виду. Ведь если мне следовало обратиться к юристу по имени Мэттью Хоуп, то, очевидно, он и должен быть исполнителем по…

Кениг замолк на полуслове. Он посмотрел вначале на Блума, потом перевел взгляд на меня. Я промолчал.

— Исполнителем чего? — терпеливо переспросил Блум.

— Ее завещания.

— Так вы же сами только что сказали, что вам ничего не было известно о существовании завещания.

— Это так.

— Но вы тем не менее предполагали, что мистер Хоуп был исполнителем по завещанию, в существовании которого вы сами вовсе не были уверены, так вас следует понимать?

— Вы знаете, что я имею в виду.

— Нет, не знаю. Так что же вы имеете в виду? Скажите, вы знали, что завещание существует или вы не знали о нем?

— Понимаете, теперь, когда я начинаю размышлять над этим, мне иногда кажется, что я и раньше догадывался, что у нее было завещание.

— И как вам стало известно о нем?

— Ну… по-моему, я сам спросил Викки об этом. Когда мы разговаривали после ее шоу вечером в субботу.

— И она сказала, что у нее действительно есть завещание.

— Да.

— А она не рассказывала вам, о чем конкретно там шла речь?

— Только о том, что по нему я должен буду стать опекуном над личностью и имуществом свой дочери.

— И это все.

— Да. Хотя, постойте-ка. Она еще сказала, что их дом и все, что в нем находится, завещаны Элисон, и что я должен надлежащим образом заботиться обо всей собственности Элисон.

— Ага. А как же траст?

— Какой еще траст?

— Траст, учрежденный Двейном Миллером в 1965 году.

— А почему вы считаете, что я должен был спрашивать у нее еще и об этом трасте?

— Мистер Кениг, а вы вообще знали что-либо о существовании подобного траста?

— В принципе… да, знал.

— А вам было известно о том, что срок по трастовому соглашению истекает во вторник на будущей неделе?

— Мне было известно, что срок по трасту истекал по достижении Викки возраста тридцати пяти лет.

— А это как раз вторник, двадцать второе января.

— Как вам будет угодно.

— Но вы же знали, когда у нее день рождения, не так ли?

— Мне кажется…

— Вы сколько лет были с ней женаты?

— Семь.

— Ну так должно же вам быть известно о дате ее рождения?

— Да, я знал, когда у Викки день рождения.

— Значит, вам все же было известно, что день двадцать второе января был днем ее рождения.

— Да, я об этом знал.

— И выходит, что вам также было известно, что в этот же день истекает срок по трастовому соглашению.

— Да.

— А теперь, мистер Кениг, ответьте мне, пожалуйста, было ли вам известно заранее, что по тому ее завещанию вы должны были получить одну четвертую часть от суммы основного капитала и аккумулированного дохода по нему? Викки рассказывала вам что-нибудь о том, что подобное условие было включено ею в завещание?

Кениг взглянул в мою сторону и глубоко вздохнул.

— Да, я об этом знал, — признался он, — Викки говорила мне об этом. Но данный факт вовсе не означает…

— Мистер Кениг, а теперь я прошу вас хорошенько подумать, прежде чем вы ответите на мой следующий вопрос. Как вы считаете, как вам кажется, что теперь будет со всеми этими деньгами, учитывая тот факт, что Викки умерла еще до того, как истек срок трастового соглашения?

— Я не знаю. Я этот документ в глаза никогда не видел.

— Вы имеете в виду само трастовое соглашение?

— Да, я его ни разу в руках не держал. И Викки, кстати, тоже. Мы с ней знали только, что этот ополоумевший старый… что ее отец рассказывал ей.

— И что же он ей говорил?

— Что по достижении тридцати пяти лет ей причитаются кое-какие деньги.

— А он ни разу не говорил, сколько это должно быть в цифровом выражении?

— Нет.

— Но вам все же наверняка было известно, что это должна быть довольно внушительная сумма, ведь доходы звезды той величины…

— Я не знал, сколько. И вообще, у меня сложилось такое впечатление, что большую часть доходов Викки он просто-напросто перекачивал на свой собственный банковский счет. Я уже говорил вам, что никогда не видел этого траста, трастового соглашения, и мне вообще не было ничего известно о том, что с него должна была поиметь Викки. Я знал лишь то, что она сможет наконец получить свои денежки, когда ей исполнится тридцать пять лет.

— И выходит, что вы не имели абсолютно никакого понятия о том, что станется с этими деньгами, если получится так, что ваша бывшая жена умрет, так и не дожив до своего тридцатипятилетия.

— Мне и в голову не приходило, что она может умереть.

— Но ведь тем не менее, это все-таки произошло.

— Да, Викки больше нет.

— И все же, как по-вашему, что теперь будет с этими деньгами?

— Викки говорила, что 75 % она завещает Элли и 25 % — мне.

— Это то, что Викки говорила. Ну а сами-то вы как думаете, что в том соглашении может быть сказано на сей счет?

— Понятия не имею.

— А вы не задумывались еще над тем, что будет с деньгами, если и Элисон тоже вдруг умрет?

— Я не знаю.

— Вы думали том, что все это может достаться Двейну Миллеру?

— Я не знаю.

— Или может быть, мистер Кениг, вы считаете, что все это теперь должно достаться вам?

— Я вижу, сэр, к чему вы клоните.

— И к чему же, по-вашему?

— Что это я убил свою собственную… — он внезапно замолчал. — Мистер Хоуп, как я понял из того, о чем здесь говорилось в самом начале, я не обязан отвечать на вопросы, если только я сам этого не захочу?

— Да, это так.

— И я могу прекратить допрос прямо сейчас, если захочу?

— Да, можете.

— Тогда я уже захотел. Мне хотелось бы прекратить все это.

— Хорошо, — сказал я. — Мистер Блум, вы сами все слышали.

— О'кей, — отозвался Блум. — Благодарю вас, мистер Кениг.

— Я уже могу идти?