Когда Ницше плакал - Ирвин Ялом

«Я знаю, профессор Ницше, и я не жду от вас излечения, хватит и облегчения. Я хочу получить ваш совет. Я хочу, чтобы вы показали мне, как можно выносить жизнь, полную отчаяния».

«Но я не знаю, как рассказать вам об этом. И я не знаю, что посоветовать одному человеку. Я пишу для человечества, для рода человеческого».

«Но, профессор Ницше, вы же верите в научный метод. Если род, или колония, или стадо поражены неким недугом, ученый начинает с того, что изолирует и изучает единственную особь, после чего обобщает полученные данные применительно ко всему поголовью. Я провел три года, анатомируя крошечную систему внутреннего уха голубя, чтобы понять, как голуби удерживают равновесие! Я не мог работать со всеми голубями. Мне приходилось работать с единичными экземплярами. Только потом у меня появилась возможность обобщить мои открытия для всех голубей, затем для птиц и млекопитающих, в том числе и человека. Вот как это делается. Вы не можете поставить эксперимент на всем человечестве».

Брейер замолчал, ожидая возражений Ницше. Их не последовало. Он был погружен в раздумья.

Брейер продолжал: «На днях вы говорили о том, что по Европе бродит призрак нигилизма. Вы утверждали, что Дарвин превратил бога в атавизм, что мы убили Бога точно так же, как сами и создали его когда-то. И что мы уже не мыслим жизни без наших религиозных мифологий. Теперь я знаю, что говорили вы не совсем об этом — поправьте меня, если я ошибаюсь, — но мне кажется, что вы видите свою миссию в демонстрации того, что на основе этого неверия можно создать кодекс поведения человека, новую мораль, новое просвещение, которые придут на смену рожденным из предрассудков и страсти ко всему сверхъестественному». Он замолчал.

Ницше кивнул, предлагая ему продолжать.

«Вы можете не согласиться с терминологией, но мне кажется, что ваша миссия заключается в спасении человечества от нигилизма и от иллюзий».

Еще один едва заметный кивок Ницше.

«Так спасите меня! Поставьте эксперимент на мне! Я — прекрасный экземпляр. Я убил бога. Я не верю ни во что сверхъестественное, я тону в нигилизме. Я не знаю, зачем я живу! Я не знаю, как жить!»

Нет ответа.

«Если вы собираетесь разработать план для всего человечества или даже для горстки избранных, опробуйте его на мне. Попрактикуйтесь на мне. Посмотрите, что работает, а что нет, — это должно пойти на пользу вашему мышлению».

«Вы предлагаете себя в качестве подопытного кролика? — отозвался Ницше. — Вот как вы предлагаете мне отплатить вам?»

«Я готов рисковать. Я верю в целебную силу слов. Просто вспомнить всю жизнь в компании с таким знающим человеком, как вы, — вот все, что мне нужно. Это не может не помочь мне».

Ницше потряс головой, запутавшись окончательно: «Вы думаете о какой-то конкретной методике?»

«Только это. Как я уже предлагал ранее, вы ложитесь в клинику под вымышленным именем, я наблюдаю за приступами мигрени и лечу ее. Посещая больных, я первым делом буду заезжать к вам. Я буду проверять состояние вашего здоровья и выписывать необходимые лекарства. Далее вы становитесь терапевтом и помогаете мне говорить о моих жизненных проблемах. Прошу лишь о том, чтобы вы выслушивали меня, вставляя любые комментарии. Вот и все. Больше я ничего не знаю. Нам придется по ходу изобретать нашу собственную методику».

«Нет, — твердо покачал головой Ницше. — Доктор Брейер, это невозможно. Должен признать, ваш план заинтриговал меня. Но он изначально обречен на провал. Я писатель, я не оратор. И я пишу не для всех, а для немногих».

«Но ваши книги не для немногих, — быстро отозвался Брейер. — Вы же сами высказываете презрение по отношению к тем философам, которые пишут только друг для друга, чьи труды оторваны от действительности, которые не живут по своим же философским принципам».

«Я не пишу для других философов. Но я пишу для тех немногих, за кем будущее. Я не приспособлен для того, чтобы сливаться с общей массой, чтобы жить среди людей. Мои навыки социального взаимодействия, доверие, забота о других давно уже атрофировались. Если, конечно, они вообще когда-то имели место быть. Я всегда был один. И я останусь один до конца. Я принимаю такую судьбу».

«Но, профессор Ницше, вы желаете большего. Я видел грусть в ваших глазах, когда вы говорили о том, что другие, может, прочитают ваши книги к двухтысячному году. А вы хотите, чтобы ваши книги читали. Я уверен в том, что какая-то часть вас до сих пор стремится быть среди людей».

Ницше прямо, без движения сидел на стуле.

«Помните, вы рассказали мне историю про Гегеля на смертном одре? — продолжал Брейер. — О том, что понимал его один-единственный студент, да и тот понимал его неправильно. Закончили вы словами о том, что вы на своем смертном одре не могли бы назвать ни одного студента. Так зачем ждать двухтысячного года? Вот он я! Ваш студент сейчас перед вами. Я буду студентом, который будет слушать вас, потому что моя жизнь зависит от того, пойму ли я вас».

Брейер замолчал, чтобы отдышаться. Он был очень доволен. Готовясь к этому разговору вчера, он смог верно предугадать все возражения Ницше и нашел ответы. Ловушка получилась очень элегантной. Ему просто не терпелось рассказать обо всем Зигу.

Он знал, что на этом ему стоит остановиться: в конце концов, первая задача заключалась в том, чтобы сегодня Ницше не сел в поезд до Базеля, но не удержался и добавил: «И еще, профессор Ницше, я помню, как вы сказали, что ничто не мучает вас сильнее, чем находиться в долгу перед кем-то, не имея возможности отплатить чем-то адекватным».

Ницше мгновенно отозвался злым голосом: «Вы хотите сказать, что делаете это для меня?»

«Нет, я просто вспомнил. Да, мой план сослужит вам определенную службу, но не об этом я думал! Я мотивирован исключительно на служение себе. Мне нужна помощь! Достаточно ли вы сильны, чтобы помочь мне?» Ницше встал. Брейер затаил дыхание.

Ницше шагнул к Брейеру и протянул ему руку. «Я согласен», — сказал он.

Фридрих Ницше и Йозеф Брейер заключили сделку.

ПИСЬМО ОТ ФРИДРИХА НИЦШЕ ПЕТЕРУ ГАСТУ

4 декабря 1882

Мой дорогой Петер,

Наши планы меняются. Снова. Я целый месяц проведу в Вене и в связи с этим должен с сожалением отложить нашу поездку в Рапалло. Я напишу, когда более точно буду знать свои планы. Столько всего случилось, по большей части это было интересно. У меня небольшой приступ (который был бы монстром на две недели, если бы не вмешательство вашего доктора Брейера), так что сейчас я слишком слаб и могу лишь вкратце сообщить тебе новости. Остальное потом.

Спасибо, что нашли мне этого доктора Брейера — довольно любопытный человек, — думающий, научный терапевт. Разве это не удивительно? Он готов рассказать мне все, что ему известно о моем заболевании, и — что еще более удивительно, — все, что ему не известно!

Это человек, который искренне хочет посметь, и я уверен, что его очень привлекает во мне то, что я смею сметь. Он осмелился сделать мне самое что ни на есть удивительное предложение, и я принял его. Он предлагает госпитализировать меня в следующем месяце в клинику Лаузон, где он собирается изучать мое заболевание и лечить меня. (И все это за его счет! То есть, мой дорогой друг, тебе не придется беспокоиться о моем благосостоянии этой зимой.)

А что я? Что я должен предложить ему в ответ? Я, который уже и не надеялся получить когда-нибудь выгодную работу, я получаю предложение быть персональным философом доктора Брейера в течение одного месяца, предоставляя ему персональное философское консультирование. Его жизнь мучительна, он подумывает о самоубийстве, он попросил меня помочь ему выбраться из этой чащи отчаяния.

Ты, наверное, сможешь оценить иронию судьбы: твой друг призван заглушить зов сирены смерти, тот самый друг, которого так манит эта рапсодия, тот самый друг, который в последнем письме упоминал о том, что дуло пистолета выглядит не так уж и плохо!

Дорогой друг, я сообщаю тебе об этом договоре с доктором Брейером, надеясь на полную конфиденциальность. Никто больше не должен знать об этом, даже Овербек. Ты единственный, кому я доверяю эту тайну. Я должен обеспечить хорошему доктору полную конфиденциальность.

Наш странный договор прошел долгий сложный путь. Для начала он предложил консультировать меня в рамках курса терапии! На редкость неуклюжая отговорка! Он делал вид, что его заботит исключительно мое благосостояние, что его единственное желание, единственная награда — это увидеть меня здоровым и счастливым! Но мы-то все знаем об этих поповских лекарях, которые возлагают свою слабость на других, а потом лечат их только для того, чтобы сделать себя сильнее. Слышали мы о «христианском милосердии»!

Разумеется, я раскусил его и назвал вещи своими именами. Он не сразу смог взглянуть в глаза правде — назвал меня слепцом и подлецом. Он клялся в самых высоких устремлениях, источал лживое сочувствие и комичный альтруизм, но нужно отдать ему должное: в конце концов он нашел в себе силы прямо и честно попросить сил у меня.