Раннее - Сергей Бушов

мраморного парапета, глядя на Лужники, на блестящие в темноте купола Новодевичьего монастыря, освещённые разноцветными прожекторами высотки, и я чувствовал, как земля качается у меня под ногами, как смотровая площадка плывёт вперёд, в Москву-реку, словно гигантский корабль, раздвигающий носом пространство…

– У меня это… – пробормотал я. – Пиво опять кончилось…

– Пива в море много, – задумчиво сказал Виктор Сергеевич. – То есть, в мире, я хотел сказать. Я даже иногда думаю, что всё я выпить не смогу…

Мы двинулись вдоль берега реки, не торопясь, и я с сожалением ощущал, как с каждым шагом из меня улетучивается небольшая часть опьянения, выдуваемая из головы прохладным ветерком. Начинало рассветать…

6

Следующий работающий киоск мы нашли, если не ошибаюсь, на Ленинском. Виктор Сергеевич подал мне новую вожделенную бутылку с зелёной этикеткой и произнёс:

– "Балтика" номер один. Очень хорошее светлое пиво. Четыре целых четыре десятых. К сожалению, редко продают. Все больше "тройка" да "девятка"… У этого, конечно, недостатки тоже есть. Оно немного жутковато… жидковато, я хотел сказать. Водянистое, если прислушаться. С другой стороны, имеет интересный эффект, который я не замечал у других сортов пива. Оно как бы согревает изнутри, причём постепенно, начиная с живота… Впрочем, может, это моё субъективное воспаря… вопрося… ну, вы поняли.

Мы шли с ним бок о бок. Он с каждым шагом покачивался из стороны в сторону, и казалось, что он наслаждается не пивом, а самим процессом ходьбы, собственным существованием и растворением в окружающей реальности.

– Солнышко, – он ткнул пальцем в воздух, и я увидел над зданиями справа край солнечного диска, похожего на огненную дырку в светлеющем небе. – Я люблю Солнце. Знаете, я в стольких песнях спутал Солнце и сердце, что перестаю понимать, где одно, где другое…И мне кажется, что если моё Солнце остановится, то и сердце потухнет… Или наоборот… Ну, не знаю, что наступит первым…

Он казался счастливым. Улыбка ползала по его лицу, то касаясь глаз, то спускаясь на самый подбородок, то размазываясь по губам и заставляя их вытягиваться в длинную ровную дугу. А я, признаться, уже устал. Ноги гудели. Кроме того…

– Э… – сказал я. – Виктор Сергеевич… Вы не подержите мою бутылку? Я быстро…

– В кусты, что ли? Так я тоже пойду. Здесь как раз есть классное местечко, за ракетами… то есть, за "ракушками", я хотел сказать.

Мы свернули во двор, обогнули рядок гаражей-времянок, и Виктор Сергеевич указал на железный буртик на одной из них:

– Отличное место для бутылок. Я здесь не первый раз уже это самое…

Мы расстегнули ширинки и начали своё черное дело. Меня охватило ощущение лёгкости и почти что счастья…

– Ну так вот, – сказал Виктор Сергеевич, застёгиваясь. – Я всё-таки поехал в училище и поступил. С первого раза, под апартаменты комиссии. Аплодисменты, я хотел сказать. Такой голос – редкость. Мягко говоря. Но сколько волка ни корми, всё равно подохнет. Очень скоро преподаватели поняли, что со мной всё не так просто… Я продолжал делать ошибки, забывать и путать. И ошибки мои были всё страшнее с точки зрения идиото… идеологии, то есть. Примеров было много… Какой бы вспомнить поярче? Ну, вот, к примеру, Гимн РССС я как только не перевирал… То "Союз порешили республик голодных", то "Партия Ленина сильно дородная". Жуть, в общем. Или даже то, что вроде безобидно, но тогда так не казалось. Я, даже, пожалуй, целиком спою…

Виктор Сергеевич отпил немного пива, остановился у берёзы и, отбивая такт ногой, громогласно и с непередаваемой душещипательной интонацией запел:

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И удивятся генералы,

Как изуродовало нас.

И полетят тут телеграммы

Родных, знакомых известить,

Что сын их, в общем-то, вернётся,

И даже в целом будет жить.

В углу заплачет мать-старушка,

Слезу рукой смахнёт отец,

И дорогая не узнает,

Какой у парня был конец.

И будет дальше он учиться

Над кипой пожелтевших книг,

С красивым орденом в петлице,

Да только больше не мужик.

– Скандал, в общем, – подвёл он итог. – Вот так я и доказывал все годы учёбы, что всё это делаю не порочно и что такой у меня сплав ума…

Он умолк. У него кончилось пиво. Мы вывернули из двора и зашагали по тротуару в сторону центра. Слева покачивалось здание Президиума Академии Наук с золочёной верхушкой, а я всё не мог понять, почему оно не удаляется, а парит вместе с нами, словно провожая… Видимо, я просто пьянел и мне мерещилось Бог знает что… Ленинский проспект затягивало лёгкой дымкой, и я всё время старался двигаться за широкой черной спиной моего спутника, чтобы не отстать, чтобы не остаться одному в этом густеющем тумане, начинающем казаться нереальным, мистическим, наполненным волшебным сиянием, казалось, исходящим от Виктора Сергеевича…

7

– А сейчас, Саша, – Виктор Сергеевич сделал загадочное лицо, – я вам покажу самое плохое бутылочное пиво, что я пробовал в жизни. Он подошёл к коричневой палатке, приютившейся возле Дворца Молодёжи, а я стоял, прислонившись к столбу, и натужно силился вспомнить, как мы сюда попали, если всё время шли не в ту сторону.

Виктор Сергеевич вернулся ко мне с двумя бутылками пива, на каждой из которых было крупными буквами написано "ТП". Он извлёк из кармана брюк открывашку, и я впервые заметил, какая это очаровательная конструкция.

Открывашка представляла собой штампованную железяку в виде буквы "Г", которая накидывалась на пробку сверху, зацеплялась за её противоположный край, и делала лёгкий "чпок".

– Пиво "Тульское", классическое, – объявил Виктор Сергеевич. – Попробуйте, не побрызгайте. Четыре с половиной градуса, а вкус… Закачаешься. Хочется выпить тогда, когда сам на себя злишься и желаешь себе смерти…

Я принял предложенную бутылку и отпил немного. Вкусовые рецепторы у меня к этому времени работали уже не вполне уверенно, но мне показалось, что я пью жидкую грязь вперемежку с блевотиной. Пиво представляло из себя коричневую жижу, покрытую сверху тонким налётом белёсой пены…

– Да, я с вами согласен, – произнёс Виктор Сергевич, поддержав меня за локоть. – Пить невозможно. Но если вы хотите ознакомиться со всем аккомпанементом русского пива, то попробуйте и это. Конечно, и пена должна быть не такой. Она должна сползать по стенкам, оставляя сверху ячку…то есть, большие ячейки, наполненные воздухом…

Нас обступили зелёные деревья, и я почувствовал под собой жёсткую крашеную скамейку. Отхлебнул ещё. Меня стало подташнивать. Я на всякий случай откинулся назад и прикрыл глаза. А Виктор Сергеевич тем временем продолжал говорить.

– …