Время вороньих песен - Мара Вересень

Мы ехали. Я моргала и всякий раз, открывая глаза, видела, что ехать остается все меньше, и все меньше у меня оставалось сил…

Он пересел ко мне, повернулся, и проплавив глыбу, просунул горячую руку между обитой бархатистой тканью стенкой экипажа и моей спиной и сжал плечо. Притянул к себе и обнял всю меня сразу. Вместе с коленями и страхом. Без особого трепета, но уверенно и надежно, так же, как нес. 

Я дрожала, хлюпала носом и извозила слезами рукав его пальто. А он просто держал, и от горячих рук становилось меньше страха. Или от слез. Не знаю… Потом он достал очередной платок, вытер мне лицо и всучил батистовый лоскут в руки, чтобы мне тоже было, что держать, потому что все остальное он держал сам: меня и трость.

Вошел в дом, поднялся по лестнице, избавил меня от верхней одежды и уложил на кровать. Набросил угол покрывала на ноги, постоял, глядя поверх меня в окно, и пошел к двери.

– Спасибо, – сказала я, и голос не дрожал. 

Он остановился в пороге резко, будто мои слова камнем ударили в спину, посмотрел через плечо – острый нос клювом, темный глаз и встрепанные жесткие волосы.

– Вам не за что меня благодарить, госпожа Арденн.

Ушел неслышно, даже ступенька не скрипнула, а она, третья снизу, всегда скрипит, если не знаешь куда стать.

 Я так и уснула в платье, комкая в руке платок с монограммой на уголке. От платка пахло, как от варенья, чем-то терпким с легкой горчинкой и одновременно сладким. Впервые сны не пришли, хоть я и ждала. 

А может это как раз и был сон. Чтобы не забыть. Чтобы вспомнить. Чтобы снова быть...

Живой дом это сущее наказание, как по мне. Как только ведьмы со своими управляются? Или живой и возрожденный это разные штуки? Казалось, что звук от стука в дверь транслируют мне в мозг напрямую, а я в ванной и на мне из всей одежды – халат на голое тело. 

Дверь никто не выносил, просто стучал громко, а значит, это был кто-то другой. Зачем стучать, если звонок есть?

Ага, вот и звонок… 

Спустилась я не слишком быстро, но зато вполне соответствуя приличиям. Собственно, после происшествия в Управлении прошло несколько дней и хоть кто-нибудь да должен был обо мне вспомнить.

– Доброе утро, госпожа Арденн. Извините за ранний визит, потом я буду занят, – чопорно и обстоятельно объяснял полуэльф, которого я пару раз видела на дознании в УМН. – Дознаватель первого ранга Нарин. Я ваш новый надзирающий офицер. Вас несколько ограничили в перемещениях. При подходе к границе зоны вас оповестит печать. За границу вы можете выходить только с сопровождающим. На все досудебные процедуры, где понадобится ваше присутствие, вас так же будут сопровождать. Копию постановления вам пришлют курьером. До свидания.

– До свидания, – ошеломленно проговорила я, но шустрый тип уже скрылся в экипаже с гербом Управления и мертвой лошадью в качестве тягловой силы. Брр…

Я морщилась, мурашки бегали, а в голове зрели вопросы и план. План созрел быстрее. Я решила проверить границы дозволенного. А там и вопросы можно задать. Если получится.

Не помню точно, когда у меня заныла рука, кажется, еще на выходе из парка, но сначала я отвлеклась на знакомую шляпу, потом переходила дорогу, потом думала, как ближе будет пройти к Управлению, и только потом, когда я была уже почти у цели, стало очень больно. На меня налетел темный вихрь, толкнул за угол, и все выцвело, сделавшись серым и зыбким. 

Передо мной стояло… чудовище с синеватым черепом вместо лица и уходящим за горизонт плащом из мрака и тени и держало прохладной костистой рукой за запястье, на котором золотом проступали обручи печати. Поверх руки вилась тьма, мешая золотистым сполохам прорваться, а чудовище приложило палец к несуществующим губам, взяло меня за плечи, затем стало совсем темно, а потом резко светло. 

Все произошло очень быстро, меньше чем за минуту. Вот я в паре шагов от Управления, а вот – в простенке между домами практически прижимаюсь к Холину. Его рука все еще обхватывала мое запястье.

– Что… вы делаете?

– Глушу вашу печать. Что за безумный поступок? Хотите в тюрьме суда ждать? – Север упирался свободной рукой в стену над моей головой, и от его взгляда хотелось съежиться и стать еще меньше. – Будем надеяться, что из-за того, что там сейчас творится, ваш проступок не заметят или примут за сбой. Я провел нас тенью, почти по грани, это должно было сбить сигнал, а остатки я глушу сейчас. 

– Разве это не нарушение?

– Нарушение, – чуть улыбнулся некромант, – но хотите секрет? Все темные нарушают. Все. Без исключения. Главное, чтобы не доказали, что ты нарушил, или что это именно ты нарушил. Идемте.

Он приобнял меня со спины, не отпуская запястья, будто в танцевальном па, и мы вышли на улицу, как парочка пылких влюбленных. Моя трость в его другой руке смотрелась удивительно органично.

– Что вам нужно было в управлении, Малена? – он говорил тихо и склонялся к лицу, будто шептал нежности подружке. 

– Мне заменили надзирающего офицера. Я хотела поговорить с Пештой. И… вы не могли бы немного держать дистанцию? Вы меня смущаете. 

– Бросьте, вы меня прилюдно раздели, потрогали, – он хмыкнул, – где понравилось, и не только потрогали. Поздно смущаться. Или опасаетесь, что теперь уже я стану реванша требовать? В эту игру можно играть долго. Тем более, за одно и тоже дважды не накажут. А поговорить нельзя.

– Почему мне нельзя с ним поговорить?

– Вам – можно, это ему нельзя с вами говорить. – Север увлек меня чуть в сторону, и спустя минуту мы сидели за столиком под навесом уличного кафе, а мое запястье было свободно. – Правила не пустой звук. И я, и он… Мы перешли границы дозволенного. Просто вы… Он никогда прежде не позволял себе ничего подобного, хотя возможностей было предостаточно, никогда не о…

– Что же вы замолчали? Никогда не опускался? 

– Я не это хотел сказать.

– Неужели?

– Ваши с ним отношения это ваше личное…

– У нас нет…

– Зачем же вы так желаете с ним поговорить?

– Мне нужно кое-что спросить.

– Спросите у меня.

– Предварительное слушание…

– Было вчера.