Русская басня - Николай Леонидович Степанов

б приманчивость людьми не управляла,

            К чему б тогда годился свет?

Куда б и не идти, теперь иной идет:

                    Приманчивость ведет.

       А эта мысль мне вот с чего припала.

Я видел, лошадь воз с каменьями везет,

            И очень лошадь уж пристала.

            Воз сена впереди идет;

            То, чтоб до сена ей добраться,

Она, хоть через мочь, везти и надседаться,

            И так вперед все шла да шла,

Пока воз с камнями до места довезла.

ЛОШАДЬ И ОСЕЛ

Добро, которое мы делаем другим,

             Добром же служит нам самим,

             И в нýжде надобно друг другу

             Всегда оказывать услугу.

Случилось Лошади в дороге быть с Ослом;

             И Лошадь шла порожняком,

      А на Осле поклажи столько было,

Что бедного совсем под нею задавило.

«Нет мочи, говорит, я, право, упаду,

                   До места не дойду».

И просит Лошадь он, чтоб сделать одолженье

             Хоть часть поклажи снять с него.

             «Тебе не стоит ничего,

А мне б ты сделала большое облегченье»,—

                   Он Лошади сказал.

«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!» —

             Сказавши, Лошадь отказалась.

Осел потуда шел, пока под ношей пал.

                   И Лошадь тут узнала,

Что ношу разделить напрасно отказала,

                   Когда ее одна

С ослиной кожей несть была принуждена.

СТРЯПЧИЙ И ВОРЫ

Какой-то стряпчий был всем стряпчим образец.

                          Такой делец,

Что стряпческими он ухватками своими

            Пред всеми стряпчими другими

Взяв первенство, к себе всех ѝстцев приманил;

            И, словом, так проворен был,

Что часто им и тот оправдан оставался,

Который сам суду в вине своей признался

И суд которого на казнь уж осудил.

            В покраже двух воров поймали,

И должно по суду воров за то казнить;

                    А это воры знали.

Однако как они о стряпчем тож слыхали,

Что, если за кого возьмется он ходить,

Бояться нечего, то стряпчего сыскали,

            Сулят ему, что за душей,

     Из краденых и денег и вещей,

                    Лишь только б их оправить,

А пуще бы всего от смерти их избавить.

Ведь тяжко умирать, как есть кому чем жить!

Надеясь от воров подарки получить,

            Стал стряпчий за воров ходить,

И выходил, что их на волю отпустили,

Всех вообще судей заставя разуметь,

            Что их напрасно обвинили:

     Вот каково старателя иметь!

            Как скоро их освободили,

В дом стряпчего снесли они, что посулили.

                           Благодарят

            И впредь дарить его сулят.

            Как это все происходило,

Что стряпчий от воров подарки принимал

И с ними в радости на счет их пировал,

            Уж на дворе не рано было;

            И стал гостей он унимать

            Остаться переночевать;

А гости будто бы сперва не соглашались,

            Однако ночевать остались.

            Лишь только в доме улеглись,

            За промысл гости принялись:

Не только что свои подарки воротили,

Еще и стряпчего пожитки расщечили,

Потом до сонного дошли и самого

И в барышах ему бока отколотили,

            Оставя чуть живым его.

Кто плутнями живет и плутням потакает,

                   От них и погибает.

СТРЕКОЗА

Все лето Стрекоза в то только и жила,

                    Что пела;

              А как зима пришла,

Так хлеба ничего в запасе не имела.

И просит Муравья: «Помилуй, Муравей,

      Не дай пропасть мне в крайности моей:

Нет хлеба ни зерна, и как мне быть, не знаю.

Не можешь ли меня хоть чем-нибудь ссудить,

Чтоб уж хоть кое-как до лета мне дожить?

А лето как придет, я, право, обещаю

              Тебе все вдвое заплатить».

              «Да как же целое ты лето

Ничем не запаслась?» — ей Муравей на это

«Так, виновата в том; да что уж, не взыщи;

              Я запастися все хотела,

              Да лето целое пропела».

«Пропела? Хорошо! поди ж теперь свищи».

              Но это только в поученье

                    Ей Муравей сказал,

                    А сам на прокормленье

              Из жалости ей хлеба дал.

ДИОНИСИЙ И МИНИСТР ЕГО

               Изволь, пожалуй, отвечать

                     Так, чтоб и не солгать,

                     И правду не сказать.

О Дионисии, я чаю, всякий знает,

            Известно всем, каков он был.

Слух о делах его и ныне ужасает;

А каково ж тому, кто при тиране жил?

И я не рад, что я об нем заговорил.

            Не знаю, как бы поскоряе,

            Сказав об нем, что понужняе,

                     Оставить мне его.

            Раз у министра своего

                     Потребовал он мненье,

Когда какое-то, не помню, сочиненье

            В стихах дурных он написал,

Да с тем, чтоб он ему всю истину сказал.

Министр привык всегда без лести изъясняться,

И сам тиран его за правду почитал

            И часто за нее прощал.

«Стихи,— он отвечал тирану,— не годятся».

Но тут не мог тиран от злости удержаться:

Под караул отдать министра приказал;

            Сам переделал сочиненье.

Спустя дней несколько министра он призвал,

            Чтоб вновь его услышать мненье.

Министр ему