Полярник - Александр Бруссуев

— А кто такой Лех Валенса?

— Слушай, господин моторист! Тебе — что, заняться нечем? — ставлю точку над нашей беседой я.

Урка мигом испаряется, задумывая очередную смелую выходку. Сломать его не могут никакие зверские рожи старших товарищей, никакие робкие жалобы капитану — ничто. Время ему становиться штатным механиком. Я даже перед своим отъездом на дембель такую рекомендацию ему выдал в письменной форме. Дерзай, студент! Надеюсь, что не под моим руководством!

Единственная радость в проходящих днях была, конечно же, встреча с твердой землей. Правда, очень редкая радость. Стоянки наши в портах исчислялись часами.

За два часа в гренландском порту Нарсак можно было увидеть только горы, не очень высокие, но маргинально мрачные. Между горами и водой фьорда на абсолютно лишенной деревьев земле стояли одноэтажные домики. Глядя на их разноцветную окраску, можно было смело уверовать, что мы видели самые веселые места во всем Нарсаке. На склонах крохотными пятнами угадывались домашние животные, бродившие туда-сюда в поисках пропитания. Исключив коров, свиней и буйволов, мы пришли к выводу, что это не кто иные, как овцы, поставленные бездушными хозяевами перед выбором: либо пытаться есть мох, камни и помет леммингов, либо топиться в кристально чистых ледяных водах Гренландского моря. За четыре визита сюда нам ни разу не попалась овца-утопленница. Зато айсберги радовали взгляд в изобилии — большие и малые, белые и иссиня — голубые. Утолившие свои амбиции еще 14 апреля 1912 года, они держались поодаль от судового хода, устроив своеобразный коридор. Урки, выбегавшие на палубу фотографироваться, кричали и улюлюкали ледяным горам. Мы же сохраняли молчание, посматривая на осколки вселенских льдов, как на неповоротливые, но чрезвычайно опасные сюрпризы природы.

А на подступах к острову вовсю резвились киты. Пускали фонтаны, хлопали о воду хвостами — словом, вели праздный образ жизни. Иногда проносились стремительные касатки. У них задачи более простые: кого бы схавать. Они, деловые и решительные, как гестаповцы. Киты их опасаются.

Ньюфаундленд предстал перед нами лишь только как живая декорация фильма «Идеальный шторм». Скупая северная природа, но не такая, как на нашем севере. Здесь даже деревья, в том числе и сосны — великаны, носили отпечаток безумной ярости ветра, несколько раз в день меняющего свое направление. Палубная команда усердно следила за его порывами, но все равно швартовы рвались, застигнутые врасплох. Капитан, и так-то по жизни не отличающийся адекватностью поступков, поддавался истерике, бегая по пароходу и отдавая распоряжения, противоречащие друг другу. Палубные урки дергались, закатывали глаза и совершали ошибки. Их погрешности были довольно безобидными: порвались четыре швартова из шести заведенных, свернули набок судовой трап вместе с электрической лебедкой, его опускающей, навалились привальником на причал, погнув фальшборт. Мастер колотился мелкой дрожью и говорил Ди-ди, тупо проводящему отведенные ему вахтенные часы в кресле судового офиса с телефонной трубкой в руке:

— Ты — позор Советского Союза!

Ди-ди нисколько не смущался, ведь у него в портмоне — диплом капитана:

— Я — гражданин Украины!

Капитан воздымал руки, как Отелло, учуявший запах Дездемоны, и убегал. По пути ему попадался я:

— Он — позорный пережиток коммунизма!

Я избавлял его от потери времени для уточнения и отвечал:

— Зато я — доблесть и гордость!

Мастер скрывался в недрах настройки, охваченный боевым безумием конкистадора среди дикарей.

А Исландия нас всегда радовала. Во-первых, тем, что жители ее до сих пор помнят нашего первого президента, который однажды не вышел из самолета, чтобы поздороваться с их премьер — министром. Ассоциации с другими гражданами, никоим образом не связанные с этой правительственной выходкой, почему-то остались неблагоприятными. Мы им не нравимся на уровне госструктур. Оттого и пристальное внимание со стороны исландской таможни и чрезвычайные сложности с выходом на берег.

Во-вторых, тем, что погода здесь менялась просто на глазах. Я сначала думал, что так не бывает: хлещет противный дождь из бескрайних свинцовых туч, вдруг за несколько минут налетает ветер, разгоняя непогоду по сторонам, выглядывает солнце и становится даже жарко. Но через полчаса с ближайших плоских, как стол, вершин гор спускаются совершенно черные облака, и начинает идти снег. Температура ощутимо и быстро скатывается к нулевой отметке. Посмотришь на календарь — а там всего лишь вторая половина сентября. Не иначе, как сюда слился из Средиземья злобный волшебник Саурон. Вот и быкует, падла, как захочет. На него бы Чумака напустить, да граждане России здесь не в чести. Или Чумак теперь имеет подданство другой страны?

Хорошо еще в Америке быть, если не налетают карательные органы костгарда (береговой охраны). Но такого не бывает — прибегают, как миленькие, в любую погоду, в любой день недели. Мучают, истязают, пресыщаясь своей значимостью. Зато потом, после их ухода, уже никакой Америки не нужно: домой бы сходить позвонить, да поплакаться, как следует.

В Канаде совсем хорошо: приходит странная орда то ли таможенников, то ли отряда по борьбе с наркотиками. Бегают свиньей друг за другом и ищут контрабанду. Изгаляются, как и положено ментам, упиваясь властью.

Стоянка у нас в канадском Галифаксе была всего ничего — не более трех часов. И все это время толпа парней в бронежилетах, обвешанных с ног до головы всякими полицейскими прибамбасами, проводили в активном обыске. Да еще и задержали судно на полчаса из вредности. Ничего, конечно, не нашли, уселись в свою передвижную лабораторию и уехали, крайне раздосадованные.

А началось все с того, что эти люди в черном провели досмотр моей потрепанной штормами каюты в моем отсутствии. Виноват, конечно, был Ди-Ди, поленившийся подняться с таможенниками и, пригласив меня, открыть дверь для доступа поисковой бригаде. Когда я узнал об обыске, дело уже было свершившимся фактом: все содержимое шкафов было перевернуто вверх дном и унылыми кучками валялось на палубе, на моей постели поверх белья чернели презрением следы от форменных ботинок. Возмущаться смысла не было — хороших манер этим людям не прививают, а заложенные в садиках и школах — беспощадно выкорчевываются.

Неприятно было то, что в отсутствии должного надзора со стороны хозяина каюты, они могли напакостить: забрать что-нибудь, или, наоборот, оставить. Такие случаи бывали даже на моей памяти, когда таможенники в Эстонии подрезали сто долларов у третьего штурмана, отсутствующего при обыске.