Ангел тьмы - Калеб Карр

— Редко удаются такие решающие опознания, — заявил Люциус, двинувшись к нам. Он старался сдерживаться, но вид у него был такой, будто он готов выпрыгнуть из своего пропотевшего платья.

— Поразительно, — добавил Маркус. — По одному только наброску! Доктор, если б мы только могли убедить департамент принять эту идею, она изменила бы весь процесс опознания и судебного преследования.

Следом на нас налетели мистер Мур и мисс Говард.

— Итак, доктор, — начала мисс Говард, — это отняло пару дней, но…

— Вы не поверите! — подхватил мистер Мур все с тем же странным смешком. — Это слишком густо, Ласло, вы никогда не поверите, говорю вам!

Доктор нетерпеливо тряхнул головой:

— И не поверю, если никто из вас не сообщит мне, что за чертовщина подразумевается под «этим»! Окажите любезность, Мур, хоть как-то возьмите себя в руки и кто-нибудь, прошу вас, продолжайте.

В ответ мистер Мур лишь отшатнулся в сторону, обхватив руками голову в каком-то измученном изумлении, и попытался сдержать дальнейший смех. Это позволило Маркусу раскрыть нам суть ими обнаруженного:

— Поверите ли вы, доктор, если я вам скажу, что в прошлом году — как раз когда мы с вами расследовали дело Бичема, — женщина, которую мы теперь разыскиваем, работала в доме чуть дальше по улице от вашего?

Я почувствовал, как у меня отваливается челюсть. Судя по лицам доктора и Сайруса, с ними произошло то же самое. Но, несмотря на изумление, было совершенно ясно: все мы поняли, о чем он говорит.

— То есть — в «Доме»? — пробормотал доктор, уставившись на египетский саркофаг невидящим взором. — В «Родильном доме»?

Люциус расплылся в улыбке:

— В «Нью-Йоркском родильном доме». Чьим главным благодетелем был и есть…

— Морган, — прошептал доктор. — Пирпонт Морган.

— Из чего следует, — добавила мисс Говард, — что в тот миг, когда вы с Джоном… развлекались в особняке мистера Моргана, он, по сути, платил этой женщине, чтобы та заботилась о матерях и новорожденных. — И она глянула на мистера Мура, улыбнувшись так, словно была не уверена в стабильности его психики. — Вот что его так развеселило, понимаете, в сочетании с полным измождением. Он пребывает в таком состоянии с того момента, как мы это узнали, и я, признаться, уже не знаю, как его привести в чувство.

Веселье мистера Мура было вполне объяснимо. Возможно, отчасти оно усиливалось облегчением от того, что мы засекли добычу, но основной причиной все же служил тот факт, что эта женщина некогда состояла на службе (пусть и косвенно) у величайшего финансиста, сыгравшего важнейшую и, в каком-то смысле, беспокойную роль в нашем расследовании дела Бичема. Была в этом какая-то поэтическая — и да, уморительная — справедливость. Видите ли, в ходе того расследования мистер Мур с доктором были похищены и доставлены в особняк Моргана, чтобы силой утрясти возможное воздействие того дела на город; однако помимо того, что аудиенция здорово сыграла нам тогда на руку, она оставила у этих двоих не самые приятные воспоминания об одном из наиболее могущественных дельцов, банкиров и филантропов страны.

Помимо других своих благотворительных начинаний, мистер Морган являлся главным источником финансирования «Нью-Йоркского родильного дома» — большого особняка, ранее принадлежавшего мистеру Гамильтону Фишу[18] и располагавшегося, как уже заметил Маркус, всего в полуквартале от дома Крайцлера, на углу 17-й улицы и Второй авеню. Там, по словам не столь милосердных, однако знающих людей, Морган устроил перепланировку, расширив здание с тем, чтобы хватило места для коек всем его любовницам. Как бы там ни было на самом деле, это медицинское учреждение оставалось одним из немногих, что работали с детьми, но доктор с его персоналом не общался: отчасти в силу того, что «Родильный дом» заботился о незамужних и неимущих матерях и их потомстве, что не отвечало специализации доктора, но в основном потому, что руководил им доктор Джеймс У. Маркоу, по случайности — личный медик мистера Моргана.

Невероятный набор совпадений, скажет кто-нибудь; но рожденный в Нью-Йорке знает, насколько мал этот город, и подобные вещи приключаются здесь регулярно. Так что хотя осознание сего заняло у доктора добрых тридцать секунд, с другой стороны — это всего полминуты, по истечении коих он обратил свой ум к практическому аспекту.

— Так вы говорите, она работала там в прошлом году? — Взгляд доктора остановился на Маркусе. — Я понимаю, после этого ее уволили или она уволилась сама?

— В каком-то смысле и так, и эдак, — ответил Маркус. — И в каком-то смысле сие покрыто завесой тайны. — Из стопки бумаг в руках он извлек одинокий лист. — Сегодня доктора Маркоу на месте не оказалось, а когда мы застали его дома, он отказался нам помогать. Мы бы могли нажать на него, навестив в официальном порядке, однако нам показалось, что распространение незначительных сумм среди сестер окажется эффективнее. Так и вышло — и вот, что мы обнаружили. — Он продемонстрировал доктору страницу, испещренную записями. — Для начала, все сестры, работавшие там в прошлом году, безошибочно опознали женщину на рисунке. Ее имя — Элспет Хантер.

Маркус на мгновение остановился — но мгновение это было долгим и хорошо мне знакомым по делу Бичема. Когда охотишься на неизвестного и безымянного субъекта — даже не будучи на сто процентов уверенным в его существовании, — в тот миг, когда многочисленные описания и догадки превращаются в живого человека, тебя охватывает зловещее пугающее чувство: ты вдруг понимаешь, что ввязался в гонку с немыслимо высокими ставками и выйти из игры уже не имеешь права — только победить или быть побежденным.

— Что-нибудь еще из ее прошлого выяснить удалось? — спросил доктор.

— Сестры о ней ничего не знали, — ответил Маркус, — однако нам все же удалось заполнить некоторые пустоты в ее деле.

Люциус со значением взглянул на доктора.

— Вся папка — в штаб-квартире.

— Вот как… — вздохнул доктор. — Преступное прошлое, не так ли?

— Скорее просто обвинения, — продолжил Маркус. Но не успел он открыть рот, зал захлестнул рой детей, подгоняемых несколькими гувернантками: все немедленно учинили жуткий тарарам по пути к саркофагам.

Глядя на них, доктор мгновенно бросил:

— Наверх, — и мы как один рванули по одной из чугунных лестниц в центре на другой этаж, к художественным галереям. Продвигаясь через залы той же торопливой рысью, мы в результате дошли до экспозиции, посвященной американской живописи, — там было пустынно.

— Прекрасно, — подытожил доктор, быстро пересекая паркетный зал и устраиваясь на смотровой банкетке перед громадным полотном мистера Лойце «Переправа Вашингтона через Делавэр».[19] Дернул головой в сторону, заслышав чьи-то шаги, однако то оказался по-прежнему клохчущий мистер Мур. — Продолжайте, Маркус, — велел доктор.

Тот извлек еще несколько страниц из свой стопки.

— Мы… позаимствовали эти материалы на Малберри-стрит. Доктор Маркоу, по всей видимости, написал донесение на миссис Хантер — к слову, она замужем, — после того, как несколько других сестер высказали подозрения касательно опекаемых ею пациентов.

Заслышав последние слова Маркуса, мистер Мур придвинулся к нам ближе, весь подтянувшись настолько внезапно, что нам стало подозрительно: столь быстрая перемена значила, что близится что-то действительно ужасное.

— Вам лучше приготовиться, Крайцлер, — сказал он, одним тяжким вздохом избавившись от остатков веселья.

В ответ доктор лишь предостерегающе поднял руку.

— Пациентов? — переспросил он. — Вы говорите о матерях?

— Не о матерях, — отозвалась мисс Говард. — Об их детях.

— По всей видимости, — продолжил Маркус, — за те восемь месяцев, что сестра Хантер провела в «Родильном доме», она присутствовала при необыкновенно высоком числе детских смертей… главным образом новорожденных, несколько недель от роду.

— Смертей? — вырвалось у доктора — тихо, но словно бы в изумленном разочаровании. Будто ему дали клочок информации, никак не укладывающийся в уже сложившуюся мозаику идеи. — Смертей… — повторил он, на мгновение переводя взгляд себе под ноги. — Но… как?

— Точно затрудняюсь ответить, — сказал Маркус. — Полицейские отчеты оказались не слишком подробны. Чего не скажешь о самих сестрах. Они утверждают, что дети… там было четыре случая, по которым они едины во мнении, и несколько более спорных… в общем, сразу после родов все дети были совершенно здоровы, но вскоре у них обнаруживались проблемы с дыханием.

— Необъяснимые затруднения, — вставил Люциус, — в итоге прогрессировавшие в цианоз.

— Чё? — буркнул я.