Белый шайен - Сергей Юров

Остаток дня и всю ночь я был в бреду. Временами жар отступал, и я находился в сознании, но скоро мрак снова окутывал разум.

Во второй половине следующего дня я почувствовал себя лучше. Голова перестала кружиться, ощущение слабости таяло, лоб лишился жара. Я уделил внимание ранам. Они покрывались тонкой коркой. Это порадовало меня.

Я достал из сумки пеммикана и съел немного, наблюдая, как койоты и утратившие боязнь стервятники вместе потрошат тушу гризли. Лишь изредка какой-нибудь койот огрызался на наглого пернатого падальщика.

Я начал думать о своем положении, напившись воды и устроясь на отдых в тени кустов диких слив.

До Паудер-Ривер было безумно далеко. Со сломанной ногой придется добираться до нее вечно. Сто миль — чепуха для здорового, полного сил человека, для калеки они — бесконечный путь. Оставаться здесь было подобно самоубийству: в высокие предгорья зимняя стужа приходит рано.

Я должен был убираться отсюда, не теряя времени. Пусть даже ползком или прыгая на одной ноге.

Я посмотрел на левую ногу. Она сильно распухла и посинела в месте перелома. Я осторожно прощупал его, невзирая на боль.

— Берцовая кость неправильно срастется, если я не сумею вправить ее, — обеспокоился я вслух, принявшись разглядывать местность в поисках чего-то такого, что помогло бы мне управиться с переломом.

Мне на глаза попались два валуна, бок о бок торчавших из земли. Это было то, что надо. Я притащился к валунам и просунул между ними сломанную ногу. Ухватившись за ствол стоявшей рядом осины, я резко дернулся назад и на несколько мгновений потерял сознание от сильнейшей боли. Переведя дух, я проверил работу. Нужна была еще одна попытка. Обливаясь потом, я снова повторил рывок. Даже теряя сознание, я почувствовал, что кость встала на место.

Приходя в себя, я лежал на земле и слушал, как ссорятся хищники.

Следующей задачей было наложение шин. Мне требовался нож. и я пополз к гризли или. вернее, к тому, что осталось от него, прихватив «спенсер». Но трусливые койоты тут же ретировались, а падальщики взмыли в воздух.

Вытащив нож, я оглядел медвежьи останки. Хищники потрудились на славу: его внутренности были съедены, бока истерзаны, глаза выклеваны.

Мой взгляд упал на длинные коричневые когти, причинившие мне столько страданий.

— Будет память об этой великой схватке, — пробормотал я, отрезая когти. — Получится неплохое ожерелье.

Положив когти в парфлеши, я подполз к осине, срезал с нее кучу твердых прямых веток, обложил ими ногу и перевязал полосками из куска медвежьей шкуры, который был вырезан заранее.

Шины были готовы.

— Еще бы костыли!.. Ну, хотя бы их подобие.

Я внимательно осмотрел осину и увидел на ней две толстые ветви, изогнутые у основания.

— Есть! — воскликнул я радостно.

Но для того, чтобы добраться до них, мне нужно было подниматься. Держась правой рукой за ствол, я кое-как встал на здоровую ногу. Справившись с головокружением, я не сразу, но все же срубил ветви томагавком.

Опустившись и передохнув, я удалил с веток отростки, зачистил более тонкие концы. Толстые же, изогнутые как револьверная рукоятка, сами просились в подмышки. Затем я попробовал встать на костыли. Они были нужной длины и достаточно крепки. Я помолился и сделал первый робкий шаг, вслух поздравив себя. Только израненные плечо и спина от напряжения зажглись болью. И тогда, сунув нож в ножны, заткнув за пояс томагавк и повесив на шею сумку с карабином, я отправился в самое долгое в жизни путешествие.

Оно было жутким. Каждый шаг вымучивался мной. Все тело горело огнем. По временам я ложился на правый бок и полз, чтобы дать отдых уставшей опорной ноге. Уставала правая рука — я просто останавливался и забывался сном.

Но мне необходимо было двигаться. Набрав сил, я продолжал мучительный путь. Иногда мне казалось, что это не я ползу в дикой глуши — изувеченный, одинокий. Казалось, что это дурной сон, который вот-вот кончится.

Часто, отдыхая в какой-нибудь рощице, я думал о Лауре. Господи, могла ли она представить, какие на мою долю выпали испытания? Может, и нет. Но я знал наверняка, что мысленно она со мной, что молится за мое спасение, ждет меня. Это давало мне силы. Я был еще жив, хоть в зловещем положении, но жив. Я вышел победителем в гонке и в схватке с гризли не за тем, чтобы мои кости белели на солнце предгорий.

Мои передышки становились все продолжительней, раны заживали, но очень медленно. Когда выпадали жаркие дни, идти или ползти было невмоготу, и я забирался в тенистые места в ожидании прохлады. А ближе к сумеркам снова отправлялся дальше.

Я все время держался притока Танг-Ривер. Вода была под боком и жажды я не испытывал. Без влаги мое путешествие, наверное, превратилось бы в ад.

Порой на пути попадались хищники, но они ни разу не осмелились напасть на меня. Вид моего спенсера отгонял их прочь. Карабин оттягивал мне плечи и шею, но расстаться с ним было бы равносильно смертному приговору.

В один из дней моего изнурительного пути, отдыхая в зарослях диких слив, я услышал отдаленный конский топот, приближавшийся с северо-запада.

Может быть, табун мустангов скакал к водопою? А если это военный отряд?..

Я прижался к земле, сосредоточив взгляд на левом берегу ручья. Стук копыт становился все ближе, и вскоре я разглядел около тридцати индейских всадников. Обнаженные до набедренных повязок, расписанные боевой раскраской, со щитами, копьями и ружьями, они находились на Тропе Войны. Высокие черные мокасины воинов, их торчавшие вверх чубы, вымазанные белой и красной глиной, совиные перья в прическах, а также особые головные уборы с жестко установленными перьями, подсказали мне из какого они племени. Черноногие или сик-сики, приостановив бег коней, переправлялись у меня на глазах на южный берег ручья. Можно было не сомневаться в том, что они вышли в боевой поход против своих злейших врагов, кроу.

Я не рискнул их окликнуть. В лучшем случае, они сняли бы с меня скальп, в худшем — прикончили. Поэтому я тихо лежал в кустах, пока они не скрылись в южном направлении.

С этого момента я решил двигаться только по ночам, чтобы не нарваться на очередной военный отряд краснокожих. Днем я спал, набираясь сил, а ночью или ковылял на одной ноге, или полз, обливаясь потом.

Скоро я потерял счет дням и ночам. Припасы кончились, и приходилось питаться, что называется, подножным кормом — кореньями, иногда — дикими плодами. О мясе нечего было и мечтать: выстрелы из «спенсера» могли услышать.

Но время шло. Раны уже не болели так, как в первые дни после схватки с гризли. Я начал пробовать наступать на сломанную ногу, опухоль с которой постепенно сошла на нет. Борозды от когтей на голове, плече и спине покрылись толстой заживляющей коркой. Они чесались, и кое-где по краям корка стала отслаиваться.