НЛО - Люди в Черном - Александр Варакин

И не достаточно: вот он запечатлел реальную, объективную картинку, но в конечном-то итоге — мы же с вами рассматриваем и обсуждаем ее! И что же? Вы видите запечатленный фотоаппаратом куб, а я — пирамиду…

Дорогой читатель может не искать других независимых судей. С каждым из них, объективнейших по самой своей сути, произойдет то же, что и с фотоаппаратом: в финале рассуждать будем опять — вы и я. Результат — наши с вами условные выводы. И, сами понимаете, такой печальный результат получается, если коснуться не только зрительных, но слуховых и других образов (если хотите, объектов), в том числе и осязательных. Мы с вами никогда не договоримся, пока множество условностей не примем на веру. И уж тогда рассуждать придется с учетом этой обязательной предварительной договоренности об одной и той же системе понимания объектов восприятия.

Никто из самых-рассамых материалистов не сможет ничего существенного возразить против этого идеалистического вывода: мы просто вынуждены жить на веру, и объективная реальность, как таковая, то есть та среда, в которой мы условно живем, условно существует. Только потому, что мы так договорились.

"Тарелки" существуют даже еще более вероятно, чем мы с вами: ведь многие их видят впервые, ни с кем предварительно не уславливаясь, а рассказы о наблюдениях — совпадают до деталей с другими рассказами столь же "непорочных" (не предупрежденных) наблюдателей. Следовательно, НЛО, как разновидность объективной реальности, более реальны, чем что-либо иное, привычное.

Но этот вывод, конечно, условен, хотя и верен безусловно.

И мы непосредственно приблизились сейчас к вопросу о рациональном и иррациональном, позитивистском и непозитивистском подходах. По большому счету, эта глобальная тема о науке и религии. Но ее мы коснемся или рассмотрим полнее — потом.

А пока надеюсь, что читатель достаточно отвлекся, и потому вернемся непосредственно к НЛО.

ГЛАВА XXI. "ШУТКИ" С ОБРАТНЫМ ЗНАКОМ

Странные бывают у меня железнодорожные встречи. Например, однажды, в 1978 году половину ночи ехали мы с летчиком гражданской авиации, и он порассказал о том, как именно служил в Североморске знаменитый Гагарин. А еще — про его однополчанина космонавта Шонина, который был тоже — из той, первой группы подготовки, однако его не пускали в космос, покуда не женится. К 1978 году Шонин, конечно, давно слетал — стало быть, женился…

Или на том же маршруте Москва — Саранск беседовал я с потомком одного из имажинистов, от которых Сергей Есенин очень быстро "отошел". Имажинист, не ставший знаменитостью (кстати, ни одной знаменитости у них и нет, и термин остался, может быть, лишь благодаря Есенину), поселился в небольшом городке Ардатове (Мордовия). Туда-то, к себе домой, и возвращался потомок (кажется, внук), фамилии которого я, к сожалению, не только не помню, но и не спросил, поскольку был очень молод.

Так вот этот-то человек и рассказал мне удивительную историю о Есенине (я получил ее, считай, из вторых уст). Как известно, пронзительный русский лирик был не прочь "заложить за воротник", но обсуждать с читателем именно эту тему я не намерен и касаюсь ее только потому, что в этом событии то, что составляет "веселие Руси", является доминирующим. А может быть, и главным. Правда, не могу назвать ни года, ни места действия (предположительно Москва, предположительно год 1924-25, незадолго до смерти поэта). Но речь — не больше и не меньше, как о "Чёрном человеке"! К сожалению, тоже только предположительно: рассказчик таких выводов не делал, от деда их тоже не слышал, и история будет донесена мною почти в том виде, в каком я ее получил от попутчика.

Однажды поэт (предок рассказчика, — назовем его хотя бы П.), живший уже в Ардатове (тогда это была Симбирская губерния), приехал по своим делам (в Москву?) и посетил Сергея Александровича. Тот был в приподнятом настроении, встретил П. на пороге и, обозвав "свиньей" (вероятно, это было ласкательное прозвище, которым П. гордился: так С. Есенин выказывал человеку свое расположение), пригласил к столу. Пока П. раздевался (значит, была зима, весна или осень), он слышал странные звуки, доносившиеся в прихожую из комнаты, куда ушел Сергей Александрович. Правда, П. не особенно удивился этим звукам, поскольку по состоянию знаменитого поэта было видно, что в комнате вовсю идет то самое, что есть "веселие Руси". Однако ни гости, которых П. не было видно, ни сам поэт подобных звуков издавать просто не могли — независимо от того, в какой степени опьянения каждый из них находился. Звуки были похожи на некую морзянку, но и то сравнение весьма приблизительное…

П. вошел, наконец, в комнату и был потрясен: за столом сидели Есенин и двое маленьких зеленоватых существ, похожих на людей, но явно не-люди. Третий такой же "человечек" (ростом, по словам моего попутчика, примерно с ученика-пионера) валялся в углу комнаты на полу, прикрытый пледом вероятно, пьяный. На столе стояла водка, была еще какая-то красноватая жидкость, которую предок назвал "бензином" — так она резко пахла. Еще было много всякой закуски и какие-то непонятные желеобразные куски, под которыми лежала "прозрачная серебристая бумага", очень тонкая и прочная, видимо, не пропускающая влагу. Надо понимать, имеется в виду не что иное, как современный целлофан?.. Или, может, что-либо подобное. Как потом обнаружил предок (П.), "человечки" пили именно ту самую пахучую жидкость, а закусывали своим "желе"…

— Садись, старик! — широким жестом пригласил Сергей Александрович гостя на табуретку и добавил: — Не боись, это не ты, а я до чертиков напился. Славные ребята!..

П. с опаской прошел к столу и присел на табуретку. Никто из "чертиков" не выказал ни малейшего интереса к новому гостю. Как сказал предок моему попутчику, у него создалось ощущение, будто "им не жарко и не холодно" от его прихода. Возможно, они уже были по-своему пьяны?..

Преодолев отвращение и непонятный животный испуг, приезжий постепенно привык и стал изучать "человечков" внимательнее. К тому же, он выпил сразу стакан водки и закусил воблой, которая, как он вспоминал, была очень жирной и истекала ароматным соком. Запьянев, приезжий быстро освоился и преодолел неприязнь. "Человечки" были уродцами (в нашем понимании): непомерно большая голова на тщедушном тельце, выпуклый лоб, почти полное отсутствие носа и рта — и огромные кошачьи (так сказал попутчик) глаза. Те звуки, что из прихожей показались П. странными, издавали именно зеленоватые "человечки" так они общались между собой. Ни особой мимики, ни выражений "лиц" гостей великого поэта П. не отметил. Наоборот, они сохраняли одну и ту же застывшую мину. Только глаза с вертикальными щелями-зрачками как бы пульсировали — возможно, своими глазами-плошками (еще один термин моего попутчика) они так выражали эмоции, подкрепляя сокращением зрачка свои птичьи звук-к-к-к-ки.

Вдруг П. заметил, что Сергей Есенин, отрываясь от разговора с ним, время от времени переключается на тех двоих, что еще не упали под стол. П. не сразу догадался, что Есенин отвечает на мысленные послания ему. Ведь не мог Сергей Александрович так же, как они, чирикать! Тем не менее, что-то в их речи он улавливал. Значит, ему посылался либо перевод того, о чем "человечки" общались между собой, либо к поэту обращались по другому каналу общения. В обоих случаях (разговор между собой и разговор с поэтом) человечки ради "речи" ни разу не открыли рта, передавая мысли телепатически. К П. они за все время не обратились ни разу, будто поэта из Ардатова за столом не было.

— Третий день гуляем, — сказал Есенин. — Вот такие, брат, дела… Пора морды бить, а они ни хрена не понимают… Хоть бы ты помог… — произнес он загадочную фразу.

Прошло больше двадцати лет с момента, как мне была рассказана эта история, не вписанная ни в одну из биографий Есенина, а почему-то я эту фразу не только запомнил, но и тогда она мне показалась странной… Только в 1995 году ее загадка была окончательно разрешена (по поводу Есенина же!) поэтом Евгением Курдаковым. Но об этом открытии я скажу позже.

События на квартире имели продолжение. П. поговорил с поэтом о своих невеселых провинциальных делах, отдал Есенину какую-то небольшую подборку стихов и выслушал жалобу на беспросветную жизнь самого Есенина, которая вот-вот должна пойти в гору (не шла ли тогда речь о журнале, который Есенин собирался издавать?)…

Да! Поэт подарил П. свою фотографию, которая тоже не числится ни в одном фотокаталоге знаменитого поэта! Мой попутчик сказал: "Будто на прощанье"…

Неожиданно в прихожей без стука и звонка появился элегантно одетый по моде двадцатых годов человек в чёрном. Его белая рубашка или манишка сверкала белизной, строгий галстук выдавал в нем не просто любителя одеться с иголочки, а — джентльмена. Он ничего не сказал, только поманил Есенина пальцем. И тот, как мальчишка, подпрыгнул и умчался вслед за человеком, ни слова не бросив гостю. П. слышал, как хлопнула входная дверь.