Пендервики на улице Гардем - Джинн Бёрдселл

— Ненавижу Томми Гейгера. — Розалинда топнула ногой, что не так-то легко было сделать, потому что одновременно она стаскивала с себя мокрый плащ. — Ненавижу, ненавижу!

— А потише нельзя?

Стоявшая рядом девчачья стайка застыла на месте: третьеклассницы как заворожённые следили за развивающейся драмой. Розалинда развернулась к ним спиной и прошептала:

— И плевать мне, с кем он там встречается.

— А мне тем более. Ну идём уже.

Анна потащила Розалинду за собой. В последний раз они были в «Лесной» в день окончания шестого класса. Томми тогда явился на выпускной в разных носках — одном красном, другом синем…

— Ненавижу, — простонала Розалинда, когда они добрались до своего ряда.

— Да верю я тебе, верю, успокойся! — Анна подтолкнула её в нужном направлении, и Розалинда послушно плюхнулась на сиденье рядом с папой. Анне досталось соседнее место, у прохода.

По другую руку от мистера Пендервика сидела Бетти, дальше Ианта с Беном на коленях, а за ней пустовало кресло, оставленное для Джейн. Ианта и правда была сегодня какая-то необыкновенная — необыкновенно красивая. Наверно, из-за рыжего ореола вокруг головы, решила Розалинда. Ей вдруг страшно захотелось, чтобы у неё были такие же рыжие волосы! Или зелёные глаза. Или хоть что-нибудь необыкновенное — не такое, как сейчас. Или чтобы она жила на другой улице. Не на той, где Томми. Или, ещё лучше, чтобы Томми жил на другой улице.

— Рози, ты же вся мокрая! — Мистер Пендервик покачал головой. — Ник с Томми ехали за нами… Мы надеялись, что они тебя подвезут.

— Они предлагали, — сказала Розалинда. — Но я отказалась.

— Гм-м, вы с Томми в ссоре? То-то я заметил, он в последнее время не заглядывает к нам на бутерброды.

— Ну, считай, что в ссоре.

— Розалинда не виновата, мистер Пен, — вмешалась Анна. — Это просто Томми у нас немного сбрендил.

Томми-то сбрендил, конечно, но хорошо бы Анна помолчала, подумала Розалинда. И хорошо бы папа не смотрел на свою старшую дочь таким сочувственным взглядом. Ей совершенно не хочется объяснять ему про Томми и Трилби. Тем более что эта парочка только что вошла в зал и уселась по другую сторону от прохода, не дойдя всего несколько шагов до Пендервиков.

— Мартин, вы же знаете, с двенадцатилетними мальчиками всегда всё так сложно, — сказала Ианта.

Мистер Пендервик обернулся к ней, чтобы что-то ответить, и Розалинда вздохнула свободнее. Спасибо Ианте.

После этого Розалинда села ровно и стала глядеть прямо перед собой на пустую сцену. Она твердо решила, что головы не повернет в сторону сбрендившего Томми Гейгера. Хотя бы до конца вечера, если до конца жизни никак не получится.

Вот почему она заметила мистера Балла лишь тогда, когда он уже подошёл к их ряду и, перегнувшись через них с Анной, дотронулся до плеча мистера Пендервика.

— Мартин, — сказал он, — у нас проблема.

— Что случилось? — Мистер Пендервик немедленно вскочил. — Скай? Джейн?

— Скай. Она начала гримироваться, но упала в обморок.

— Скай? В обморок?! — Розалинда взволнованно вцепилась в Аннину руку.

— Ей уже лучше, — успокоил мистер Балл. — Вот только на сцену она, к сожалению, выйти не сможет… Да, Мартин, ещё она просила вам передать, что это у неё настоящий обморок, а не притворный.

— Бедная моя девочка! Я пойду к ней.

— Вообще-то она хотела… — Мистер Балл отыскал глазами Ианту. — Вы миссис Ааронсон? Скай просит вас, если можно, к ней подойти. Говорит, вы хорошо разбираетесь в обмороках.

— Да-да, иду! Мартин, вы не против?

— Конечно нет, раз она вас ждёт. Мне только неловко, что вам придётся…

— Глупости. — Вставая, Ианта вручила ему Бена. — Я постараюсь через кого-нибудь передать, как у неё дела.

— Спасибо, Ианта. Спасибо вам. Боюсь, что по части обмороков я и правда не силён.

— Мистер Балл, а как же пьеса? — спросила Розалинда. — Кто теперь будет играть Радугу?

— Этот вопрос пока решается… но, кажется, мы уже нашли замену. Ну, пожелайте нам удачи.

Глава девятнадцатая

Всё начистоту

Начиная с той минуты, когда Джейн вошла в туалет и обнаружила свою сестру лежащей на полу, и до того как она заглянула в зеркало и увидела в нём лицо Радуги, всё для неё происходило как в тумане. Запомнились только отдельные моменты: вот мистер Балл спрашивает, точно ли Джейн знает роль наизусть; вот Ианта опускается на колени возле Скай; вот узнавшая о замене Мелисса рвёт и мечет; и главное — всё это время её, Джейн, ни на миг не покидает чувство, что происходит что-то потрясающее. И что это потрясающее наконец происходит с ней.

А потом — как-то внезапно, вдруг — она оказалась на сцене, за закрытым занавесом. Стоя рядом с Мелиссой и ожидая, когда закончится последний перед спектаклем номер, выступление группы «Безумная компашка», Джейн приплясывала от нетерпения под музыку, которая казалась ей сказочной, как и всё сегодня. Но вот песня дозвучала, по ту сторону от занавеса что-то заскрипело и заскрежетало — музыканты растаскивали в стороны инструменты и микрофоны, — и Джейн поняла: сейчас начнётся.

— Ну, ни пуха тебе ни пера! — взволнованно шепнула она, схватив Мелиссу за руку.

— Отстань! — прошипела Мелисса. — Попробуй только что-нибудь перепутать!

— Не бойся, сестра моя Маргаритка, я не подведу, ибо вся моя жизнь вела меня к этому часу.

— Тс-с-с!

Из-за занавеса уже слышался голос рассказчика. Джейн беззвучно повторяла вместе с ним:

— Это случилось в давние, давние времена. Большая печаль пришла на ацтекскую землю: много месяцев не было дождя, без дождя не рос маис, а без маиса люди гибли от голода.

Дальше хор со своими «увы, увы».

Потом занавес взлетел вверх, и Джейн, шалея от радости, обернулась к залу. Зрительный зал был чудесно, восхитительно полон, каждый из четырёхсот зрителей готов был её полюбить, и она уже любила каждого. Она отдавала им всю себя. С первой и до последней реплики она оставалась Радугой: и когда она уговаривала сестру поменяться с ней местами, и когда гордо шла к жертвеннику, и когда ударила спасительная молния — до самого главного, последнего монолога Радуги, звучавшего в конце пьесы.

— Милый Койот, мне приятно, что ты признаёшься мне в любви. Но прошу тебя, вернись к моей сестре, ибо ты — единственное, что есть в её жизни. Мне же уготована иная участь: я решила посвятить жизнь моему народу. Но я никогда тебя не забуду! И ты не забывай меня — Радугу, любившую тебя, но любившую свой народ более тебя.

Принимать аплодисменты оказалось упоительно. Джейн кланялась и махала зрителям рукой. Она даже не огорчилась, когда на одном из поклонов с неё слетел ацтекский парик — и все рассмеялись. Они смеются вместе с ней! Они её обожают! Ах, если бы это счастье длилось вечно!

Вечных аплодисментов не бывает, но когда занавес опустился в последний раз, счастье не покинуло Джейн. Все оказавшиеся по эту сторону занавеса бурно радовались. Ацтекские девы, визжа и пища, носились из конца в конец сцены, воины строились в боевой порядок и опять в беспорядке рассыпались, сражённые молнией жрецы самозабвенно грохались на пол. А Джейн просто стояла, обняв себя за плечи, и любовалась ожившими картинками собственного воображения. Тут краем глаза она заметила крадущуюся фигуру: огибая группку ликующих селян, к ней бочком подбиралась Скай.

Джейн бросилась ей навстречу.

— Ну как ты? Кончился твой обморок? А спектакль успела посмотреть, хоть чуть-чуть?

— Успела, почти весь, только из-за кулис. Джейн, ты молодчина!

— Да? Правда? Я тоже подумала: наверно, я играла неплохо, раз все так хлопали. Может, я даже когда-нибудь стану актрисой. То есть вообще-то я стану писательницей, но когда у меня будет творческий кризис, я же могу играть на сцене, как ты думаешь?

Скай её не слушала. Она тащила Джейн к двери и думала только об одном: выбраться отсюда понезаметнее — и домой. Ужас перед тем враньём, что они с Джейн нагородили, после обморока не прошёл. Наоборот, всё стало даже ещё ужаснее. Окружающие были бесконечно добры: мистер Балл ни словом её не упрекнул, будто это мелочи, что исполнительница главной роли в последнюю минуту всех подвела. Ианта умывала её водой из-под крана и скармливала ей кусочки печенья, взявшегося неизвестно откуда. Знала бы она, какую обманщицу и самозванку она кормит и умывает! «Сёстры и жертвоприношение», пьеса Скай Пендервик — ха! Когда посреди аплодисментов послышались крики «Автора, автора!» — Скай уползла за какие-то ящики и сидела там тише мыши, умирая от страха: только бы её не отыскали, только бы не выволокли к публике!

Выход со сцены был уже близок, когда из-за ящиков появился Пирсон. Он таращил глаза на Скай и молчал.