Два фотографа - Татьяна Юрьевна Холина-Джемардьян

строгая причёска рассыпалась. Потоки бледного золота хлынули по спине, плечам, укрыли женщину до носков сапог, заструились по травам и мху. — А ещё больше прячешь под этими дурацкими тряпками, — руки нава легко проникли под штормовку и клетчатую рубашку люды.

Она рассмеялась, будто колокольчики зазвенели. Упёрлась ладошками ему в грудь, чуть отстраняя от себя:

— Погоди, Ромига. Сорок лет назад ты сказал, что двум уважающим себя магам не пристало миловаться в лесу под кустом.

— Тогда ты не была Белой Дамой. Да и погода хуже.

— Сказал, и тут же построил портал в свой дом. А сегодня я хочу пригласить тебя к себе. Хочешь?

— Конечно. Только мы никуда не спешим, — он завораживающе медленно пропускал сквозь пальцы длинные-длинные золотые пряди, любуясь, как играют на них солнечные отсветы.

— Сорок лет не спешили, куда уж теперь, — трещинка-хрипотца в голосе стала заметнее. Ромига ощутил грусть собеседницы, цепенящим холодком. Заглянул в зелёные глаза:

— Жалеешь?

Она вздохнула, опустила ресницы, молча подставила лицо солнцу. Приметы возраста отчётливо читались в ярком утреннем свете. Около семидесяти для люды — зенит, вершина, зрелость. Чуть поплывший овал лица, почти незаметные морщинки у глаз и рта: первые признаки физического увядания. Но колдовская сила и мастерство зелёной ведьмы ещё некоторое время будут прибывать, расти. "У младших пики физической и магической формы обычно не совпадают, и так досадно коротки".

Помолчав с минуту, женщина жёстко усмехнулась, отвечая наву прямым, пристальным взором:

— Жалею ли я, что приняла решение не связываться с тобой всерьёз? Не ломать свою жизнь, как Сусанна с вашим комиссаром? Бывало, жалела. Когда поняла, что карьера Дочери Журавля для меня закрыта. Когда потеряла мужа, ребёнка, соратников и оказалась на пепелище всех надежд. Когда обстоятельства вынудили уехать из Города и стать Белой Дамой. Но в общем, нет, не жалею. Сусанна жила рядом со своим навом, как деревце у неколебимой скалы. Ты же, Ромига, шальной ветер: нынче здесь, завтра там, послезавтра — вообще неизвестно где. Читала я твоё досье, наставница показывала. Назвать ветер своим — нужно очень много смелости или глупости. У меня столько нету, и не было никогда. Но всегда хотела спросить: чего ты всё ищешь, мотаясь по Земле? Будто покоя тебе нет?

Теперь уже Ромига, помрачнев, помедлил с ответом. Улыбнулся, собрал из золотых волос пушистую кисточку, пощекотал люде кончик носа:

— Все сокровища этого мира, для своего Дома. И ключи от Большой Дороги в придачу.

— Не удивлюсь, если когда-нибудь найдёшь, — изумрудные глаза задорно сверкнули. — А если увидишь: ключик не для всей Нави, а только для тебя? Полетишь дальше, в неведомые миры?

— Найду, тогда и будем разбираться, — вопрос, в шутку заданный давней подружкой, Ромигу неожиданно задел. Однако смущение и тревога нава промелькнули слишком быстро, чтобы люда успела заметить, даже если следила.

Белки уже растащили, попрятали последние орехи. И убежали, обсуждая по-своему, по-беличьи, небывало удачный день. Ромига проводил их взглядом, встал с бревна, легко подхватил на руки Милу:

— Так мы идём к тебе в гости? — она кивнула. — Показывай, куда?

Зелёный вихрь. Нав с людой в охапке спокойно шагнул в чужой портал. Комната, где они оказались, вполне отвечала Ромигиным представлениям о жилище Белой Дамы. В открытое окно сквозь ветви буйно цветущего шиповника светило солнце, играло янтарными отблесками на гладко струганном дереве пола, потолка, стен. Розовые цветы наполняли комнату густым, пьянящим духом. Аромат шиповника мешался со свежестью лесного утра, запахами живых и сухих трав, смолы от некрашеных сосновых брёвен... Ромига отметил для себя всё это, но живая, нежная тяжесть в кольце рук занимала его гораздо сильнее.

Осторожно поставил хозяйку дома на пол. Она на миг приникла к его груди, обвила руками. Чуть отстранилась, запрокидывая голову, чтобы заглянуть Ромиге в глаза. Для люды Милонега была высокой, но всё равно гораздо ниже длинного нава. Конечно, оба давным-давно знали, как сделать несущественной разницу в росте.

Расшитое травяными узорами покрывало как бы само собой сползло с постели. Нав и зелёная ведьма быстро освободились от одежды. Облачение гарки осталось лежать на полу. Болотные сапоги Милы, будто стыдясь своей неуместности в уютной спаленке, утопали прочь. Следом улетели штормовка, рубашка, штаны.

Ромига смотрел на люду. Как она, стоя посреди комнаты, величаво вскинула голову. Как плавным жестом отвела назад золотое облако волос. Как шагнула в солнечный луч и засияла вся. Любуясь игрой света и тени на нежной, просвечивающей розовым коже, Ромига, к радости своей, не заметил даже лёгких признаков увядания. Милонега чуть раздалось в плечах и бёдрах, стала более мускулистой и поджарой, но такие перемены, на вкус нава, были только к лучшему.

— Говорить зелёной ведьме про её красоту, будто про масло масляное. Но ты, Мила, прекрасна! Была и есть.

— А все навы — язвы. Даже когда пытаются совершенно искренне говорить комплименты.

— Навы? Есть с кем сравнивать? — он хитро прищурился, догадываясь, про кого может услышать в ответ. Не услышал.

Изумрудный глаз сверкнул сквозь кисею волос:

— Ревнуешь?

— Любопытствую, так, слегка, — насытившись созерцанием, Ромига притянул люду к себе, увлёк на кровать.

Ревновать он попросту не умел: ни сорок лет назад, ни теперь. Когда расстались, не забыл Милу, но и не вспоминал годами. Какая разница, с кем зелёная ведьма коротала время между их встречами? Имел значение лишь миг, когда они снова оказались вместе. Ромига восхищался ею, желал её. Обострёнными чувствами мага ловил ответное желание. Таял от нежности. А завтра, был уверен, снова не вспомнит.

Кожа к коже, губы к губам. Горячие ладони, ловкие пальцы любовников умело готовили тела друг друга к желанному вторжению. Ромига ласкал и отвечал на ласки, наслаждался и дарил наслаждение. Знал: ведьма сильна, вынослива, искушена в любви. А всё равно ощущал её хрупким цветком в своих руках. Вошёл плавно, осторожно, избегая причинить женщине боль. Повёл к вершинам блаженства самой прямой, верной, безопасной дорогой. Отлично знакомой обоим...

"Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Водный Стадион". Нав в последний момент выскочил из вагона, с удивлением сознавая: впервые в жизни едва не проехал нужную остановку. Постоял на платформе, криво ухмыляясь. Ехидно откомментировал про себя: "Воображаемый секс с блондинками до потери связи с реальностью — скверный симптом, да!" Впрочем, Ромига подозревал: дело не в сексе, не в блондинках, и даже не в