Люся, которая всех бесила (СИ) - Алатова Тата

Пожалуй, впервые с детских лет она не могла понять, кто перед ней.

Не банник, не кимор, не марен, не лад, не арх, не боян, не кащ, не ярил, не домовой, не лесовик — впрочем, те вообще редко появлялись в городах, предпочитая блуждать на природе и свободе.

Не был дедок и нечистью — для русала слишком озорно блестели его глаза, для нави — не хватало перьев, а трясовицы — всегда дети. Да и крепкий запах лука и селедки отбивал последние сомнения.

И кто же тогда?

Если, согласно бессмертному рецепту Шерлока Холмса, отбросить все невозможное — то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался.

Перед Люсей на низеньком табурете за прилавком с керамикой сидел коркор.

Непроизвольно попятившись, она закрыла рот рукой, чтобы не завопить.

Все взрослые установки о том, что коркоры давно не обращаются огромными трехголовыми ящерами, плюющими огнем, растаяли словно дым. Зато разом вспомнились многочисленные детские сказки, в которых чудища сжигают деревни и лопают царевен, а храбрые яги сносят горынычам головы. Одну снес, а другие две сожрать норовят.

— Тю, — засмеялся дедок, — вы, девушка, арх, что ли? Квакаете или ползаете?

— Господи, — прошептала Люся, злясь на собственную истеричность. Огляделась по сторонам и едва-едва слышно добавила: — Живой коркор-художник. Как долго я вас искала!

— Нашла кого искать, — весело удивился он, — дамочки вашего возраста все принцев ищут! На худой конец — приключений. А у вас вон какие специфичные интересы!

— И вкусы, и запросы мои странны, я экзотичен, мягко говоря, — ошарашенно процитировала она самого обаятельного марена столетия. И спохватилась: — Но в нашей области вообще нет представителей вашего вида!

— Зарегистрированных, может, и нет, — обстоятельно объяснил дедок. Разоблачение его видовой принадлежности нисколько не встревожило и не огорчило его, а Люсин испуг только позабавил. — А документы у меня в порядке: стою на учете в соседнем регионе. А сюда приехал лет пять назад с туристическими целями, влюбился и остался жить.

— Влюбились? — переспросила Люся. На вид ему было примерно семьдесят.

— А что? — приосанился он. — Влюбленность — дело приятное. Всякому советую!

— Знали бы вы, как я хочу написать про вас статью, — проговорила она завороженно, — прямо вот все бы свои шкурки ради этого сожгла!

— А и напишите, — разухарился дедок, — мне, милая моя, скрывать нечего. Добропорядочный гражданин! Опять же, для бизнеса полезно. В музей же после статьи-то весь город повалит! Такое чудо-юдо!

— Не боитесь? — удивилась она. — К коркорам все же общество не слишком-то благожелательно.

— Это да, — кивнул он, — я в молодости да по дурости сначала женился, а потом как признался! Так жена моя сразу к мамане своей убежала и оттуда завывала о том, что ни за что обратно не вернется. С тех пор я всех своих жен заранее уведомляю в письменном виде: так мол и так, любезная моя, но твой возлюбленный — коркор. Прими это с достоинством и смирением, ну или покинь меня немедля.

— И много раз вы женились?

— Так четыре с половиной!

— И что же такое половина жены? — озадачилась Люся.

Дедок так и покатился со смеху:

— Так моя нынешняя. Отказывается от загса, будто ее пытать там будут. Живем во грехе!

Это был потрясающий дед, и Люся прекрасно понимала его жен, кроме разве что первой.

Она позвонила Носову:

— Костя, мне нужен фотограф. Мой кофр с аппаратурой валяется в салоне машины, а машина у видовиков.

— А тебе красивые снимки нужны? — спросил Носов. — Или как попало сойдет?

— Очень красивые.

— Ну тогда я сам приеду, — решил Носов, выражая таким образом все, что он думал о фототалантах Зорина.

В музее они провозились до вечера. Носов так вдохновился керамикой, что не успокоился, пока не перефотографировал ее всю. Потом он таскал старичка, Николая Ивановича Январского, по музею туда-сюда, выбирая свет и ракурс, и довел сотрудниц до нервного тика.

— Костя, — задушевно начала Люся, когда Носов вез ее домой, — а фото мне нужны завтра утром.

Он засопел, выражая бурное возмущение.

Носова оскорбляло не то, что придется работать до глубокой ночи, это они оба любили, умели, практиковали. А то, что его, великого, смеют торопить.

В случае горящих репортажей Носов умел выдавать контент с колес, без разгона, но когда в нем просыпался художник, то усыпить его обратно было практически невозможно. Он мог довести Люсю до белого каления, неделями обрабатывая какую-нибудь ерунду.

— Утром, Костя, — с нажимом повторила Люся.

— Музейный дед! — взорвался он. — Что в нем такого срочного?

— Уверяю тебя, ты останешься доволен, — хмыкнула она. Бесстрашие Январского ее немного напрягало, конечно, потому что статья и правда могла навлечь на его голову множество неприятностей. От угроз до оскорблений.

Но сколько можно коркорам прятаться по углам, даже если они за всю жизнь ни разу не преступали закон?

Впрочем, достоверность этой информации ей еще предстояло проверить.

— Слушай, а что ты думаешь о Деде-Дубе? — спросила Люся.

— Сволочь он, — немедленно ответил Носов.

Такой ответ только рассмешил ее.

Носов хронически не выносил всех полицейских, а видовиков — особенно. Он считал этот отдел бесполезной нашлепкой на ржавчине правоохранения.

Поделить преступления на обычные и видовые, по мнению Носова, было придумкой бюрократов, которым лишь бы раздуть штат нахлебников.

— Просто сволочь или по делу сволочь? — на всякий случай уточнила Люся.

— Старый взяточник, — сообщил Носов, пожав плечами, — он и с нас пытался деньги стрясти.

— Когда это? — изумилась она.

— А когда я только пришел на наш портал. Вызвал к себе, намекал всячески — мол, если хотим работать спокойно, то придется делиться. Не то он нашу лавочку мигом прикроет.

— Странно, мне он ничего подобного не предлагал.

— А у тебя репутация скандальной психички, — заржал Носов, — ты могла из такого предложения поднять бучу до небес, и мало бы Лихову не показалось. А я что? Новичок. Тихий мальчик, можно попробовать и прогнуть.

Тихий мальчик, а как же.

Носов даже зеленым сопляком после универа не был безобидным или наивным.

— И что ты ему сказал?

— Что все свободные деньги уходят на Китаева. Пусть чешет к полковнику ФСБ и с ним пилит наши отчисления.

Это было смешно.

— А мне почему не сообщил?

— А зачем тебя дергать из-за всяких мудаков? Нервное начальство — это, знаешь ли, чревато. Потом начинается: сделай мне фотки за ночь и всякое такое.

— Ой, не бухти.

Ветрова дома не было, он всегда возвращался поздно, а вот Нина Петровна вдохновенно варила суп, что-то увлеченно бормоча себе под нос.

— Что это вас так раззадорило? — спросила Люся, осторожно пристраивая в угол коробку с хрупкой керамикой.

— Да мальчик этот, специалист так называемый, — старушка раздраженно махнула поварешкой. — Его дело какое? Вывести душегуба на некоторые профессиональные темы, чтобы подловить на жаргонизмах. Так ты мне составь список специальностей, вопросов, скрипт разговоров. Так нет! Он попытался заставить меня писать под его диктовку! И все какие-то глупости… Любой дурак сразу бы распознал подмену. А твой маньяк вроде как вовсе не дурак, а совсем наоборот! Люсенька, мне кажется, к твоему делу относятся как-то совсем несерьезно. Я даже Олежке позвонила, чтобы сказать ему все, что думаю о его горе-сотрудниках.

Олежка — это Великий Морж, сообразила Люся. Без пяти минут генерал. Могущественный и ужасный.

И вот сегодня его отчитала пенсионерка, которая много лет не выходит из дома.

— И потом, — Нина Петровна сунула ей под нос ложку: попробовать на соль. Люся машинально сделала глоток бульона, восхищенно причмокнула. Иные реакции не приветствовались. — Я потребовала четкого ответа: что значит они не могут найти следы преступника из-за того, что он пользуется ВПН-ом? Ради всего святого, я живу в интернете! А мне вешают лапшу на уши! Найти в наше время можно любого, любого, было бы желание!