Азиат - Александр Шмаков

И как ни велико было значение всего, что происходило на съезде, все, что произошло уже после отъезда Мишенева из Лондона, интересовало собравшихся за столом не меньше. Особенно увлечен был Антонов: перед ним открывался новый, совершенно неведомый мир. Взгляд его перебегал с одного на другого. Лоб морщился. Волосы на макушке топорщились.

Яков Степанович наблюдал за парнем.

— Слушай, Волька, и вникай.

— Позвольте спросить.

— Спрашивай, спрашивай, молодой человек, — с улыбкой отозвался Мишенев. В Антонове он узнавал себя в семинарские годы.

— Столько нечеловеческой, тяжелой работы, опасностей — и неужели все впустую?

Сидевший рядом Пятибратов похлопал гимназиста по плечу, дескать, давай, давай продолжай.

— К чему такие разногласия в партии? У нас же главный и общий враг — царизм. Это похоже на мелкие внутренние распри…

— Нет, Володя! — поспешил ответить Барамзин. Он встал из-за стола, прошелся из угла в угол по комнате покачивающейся походкой, остановился. — Это не распри, а борьба за будущее партии, за будущее революции. Она началась задолго до съезда. Разве проповедь экономизма в «Кредо» и отповедь его в «Антикредо», что мы, семнадцать социал-демократов во главе с Ульяновым, подписали в сибирской ссылке, не были существенным разногласием? Здесь тоже могло показаться: мелкие распри в русской социал-демократии! Подспудно давно зрели, так называемые распри… Вот что важно тебе понять.

— Даже очень важно! — подхватил Пятибратов. — Рабочие у меня спрашивают: «В чем дело, почему у партийцев нет единства во взглядах, одни тянут к большевикам, другие, — к меньшевикам?»

— И у меня об этом спрашивают наши железнодорожники, — прервал его Антонов.

— Нам нужна боевая организация профессиональных революционеров, железная партийная дисциплина в их рядах, — сказала Голубева, развивая мысль, выраженную Барамзиным. — Когда идет продолжительная и упорная борьба, то всегда вырисовывается главное. Это главное остается за большевиками, за Лениным, несмотря на распри и на то, что сейчас меньшевиков поддерживает Плеханов…

Мария Петровна знала об этом из полученного зашифрованного письма Крупской. Такое же письмо получил и Уфимский комитет перед отъездом Герасима.

— Вот самые последние доказательства, — Мишенев достал из кармана «Искру»…

— Это в пику Ленину, — отозвался Егор Васильевич. — И мы должны высказать свое отношение к статье и газете: не тем пламенем горит теперь «Искра».

— Мы должны направить в редакцию письмо, выражающее наше мнение, — сказала Голубева.

— От имени нашего комитета? — уточнил Барамзин.

— Конечно.

Они заговорили о предстоящей большой каждодневной работе.

— Герасима Михайловича попросим взять под свое попечительство весь Механический район, — сказал Барамзин. — Я беру на себя организации приказчиков, а Мария Петровна…

— А меня оставьте в фельдшерской школе.

— Тогда Володя с Пятибратовым пойдут к железнодорожникам.

— Согласны, — отозвался Антонов. — Позвольте мне прочитать стихотворение?

— Ну, ну, давай читай, очень рады. — Пятибратов снова дружески похлопал Антонова по плечу.

Будь волною в бурном море,Вихрем буйным на просторе.Будь в борьбе с врагом — грозою,А народу — другом, путеводною звездой.

— По-моему, просто хорошо! — первая заметила Голубева и посмотрела на Мишенева, согласно кивнувшего ей.

— Проникновенно! — отозвался Егор Васильевич. Он вспомнил, как сам сочинял стихи в минусинской ссылке и сложил песню «О соколе». Пел ее товарищам, когда ими овладевала тоска и томило одиночество.

— Спасибо хозяюшке за чай и застолье, Володе за стихи, а Герасиму Михайловичу за правдивые вести.

Все стали собираться и расходиться. А назавтра в редакцию «Искры» было отослано письмо.

«Комитет считает своим долгом заявить, — говорилось в нем, — что оппортунистические тенденции новой организации «Искры», выразившиеся в передовой 52-го номера, поразили всех своей неожиданностью, вызвали недоумение и сильное недовольство. Оппортунизм приведет лишь к падению авторитета «Искры» и лишит ее значения руководящего органа. Номера ее, подобные 52-му, мы отказываемся распространять ввиду их деморализующего влияния, тормозящего объединительную работу партии».

В половине ноября пришла зима. Выпал снег на мокрую землю, да так и остался лежать под холодными ветрами, подувшими с Волги. По реке шла шуга, ожидался ледостав.

Приехала Анюта. Все устроилось. Комнату помог снять Егор Васильевич в доме Каменщикова, на Большой Горной улице, где весной жил сам. Теперь Герасим чаще встречался с жителями Глебучева оврага, наведывался то к одному, то к другому хозяину этого саратовского уголка. Толковал о житье-бытье, иногда оставался и на чашку чая. День его был заполнен неотложными заботами о приехавшей семье и разного рода встречами. Возвращается, к примеру, домой, останавливается на Приваловском мосту, вроде бы от нечего делать смотрит, как ветер крутит сухой лист по оврагу вместе со снегом. Но вот подойдет к нему нужный человек. Постоят вдвоем, поглазеют на Лысую гору, названную так с пугачевских времен, когда народное войско останавливалось здесь и вытоптало ее склоны, перекинутся о главном, ради чего встречались, и разойдутся, не вызывая ни у кого подозрения.

Здесь Мишенев встречался и с гимназистом Антоновым. Ему все больше нравился этот решительный и толковый юноша — сын судебного пристава. От него Герасим узнавал о настроениях железнодорожников. Хорошо, что тот сумел рассеять пущенные слухи, будто после раскола партии как таковой не существует, а есть группы большевиков и меньшевиков.

Его спрашивали: кто прав, кто виноват? Мишенев допытывался: как он, Антонов, объяснял правильную позицию и кого все же поддерживают рабочие? И Володя отвечал, что рабочие уверены в правде большевиков и не поддерживают меньшевиков. «Это важно, это хорошо, — думал Герасим. — Значит, все пойдет, как надо, как должно быть — за Лениным».

Да и сам он, побывав на заводе, тоже убедился: сталелитейщикам не безразлично, чью сторону взять, каким течением быть подхваченным в этом круговороте партийных споров и борьбы.

Заглянувшая в земскую управу Саша Пятибратова передала, что в Саратов с поручением ЦК приехала член ЦК, по кличке «Зверь», остановилась у Голубевой. Добавила, что это старая знакомая Марии Петровны. «Не от Ленина ли?» — мелькнула мысль. После работы Герасим навестил Якова Степановича. Подробностей тот не знал, но предупредил, что завтра с ним встретится Барамзин и все расскажет. Условились — Мишенев будет ждать его на Приваловском мосту.

Уже смеркалось. На окраинных улицах зажгли тускло светившие, закопченные керосиновые фонари, а в центре — на Немецкой, Никольской и в Липках — помигивали электрические лампочки.

Герасим терпеливо ждал Барамзина. Над Глебучевым оврагом давно нависла тишина, изредка нарушаемая лаем собак, а со стороны городского центра уже начали доноситься колотушки караульных.

Егор Васильевич вынырнул из сумерек внезапно.

— Задержался немного. — Он пожал худущую руку Мишенева и облокотился на перила моста. — Решил пройти по Соборной, мимо дома Голубевой. Уже пронюхали, дьяволы, дежурят шпики. Значит, надо быть крайне осторожными…

Барамзин не ошибался, интуиция конспиратора не обманывала. Действительно, начальник охранного отделения был уведомлен телеграммой из Москвы:

«Саратов едет наблюдаемая, кличка «Шикарная», благоволите усилить наблюдения».

На следующий день «Шикарная» в сопровождении трех столичных филеров прибыла поездом.

«Оставив свои вещи на вокзале, — доносили осведомители, — она, наняв извозчика, направилась на квартиру секретаря «Саратовской земской недели» негласно поднадзорного Василия Семеновича Голубева и его жены Марии Петровны — дом № 9 Любомирова на Соборной улице».

— Кто она — «Зверь»? — спросил Мишенев.

— Не догадываешься? Мария Моисеевна Эссен, удивительная женщина! Дерзко смелая. Недавно бежала из Якутска и успела уже побывать в Женеве после съезда и опять вернуться в Россию с поручением Ленина.

Имя это он слышал в Уфе, но фамилия не знакома. На Урале была Мария Моисеевна Берцинская. Вместе с Николаем Кудриным она организовала подпольную типографию. Вскоре типографию разгромили, а Берцинскую и Кудрина сослали в Сибирь. Может быть, это одно лицо? Берцинская и Эссен? Но какое значение это имеет теперь?! Встретиться с Марией Моисеевной хотелось потому, что она совсем недавно виделась с Лениным и разговаривала с ним.

— Мария Моисеевна кооптирована в члены ЦК и, прежде чем появиться у нас, успела побывать в Киеве, Харькове, Петербурге, Твери, Москве, Воронеже…