Иероглиф - Михаил Савеличев

Он сунул руки в карманы и зашагал по ней, стараясь не наступать на маленькие лужицы, обильно разбросанные на его пути, как осколки коричневого зеркала, и при этом не слишком уклоняться с тропы, дабы ненароком не напороться на шальную мину. Путь был неблизкий. Максим дышал полной грудью, набирая пропахший мокрой землей воздух в легкие до боли в мышцах живота и груди, и так же долго и мощно выдыхал накопленные за годы прозябания в отравленной городской атмосфере, насыщенной парами солярки и бензина, дымами вечных пожарищ и ароматами засоренной канализации, токсины, сажу, пепел, забившие трахеи, бронхи и альвеолы, чувствуя при этом себя все лучше и лучше, бодрее и бодрее, менее сонливо, и даже титьки деревенских девок, воспетые сладострастными старцами, не казались уж такими недостижимыми.

Воронки, мимо которых он проходил, за мирное время наполнялись водой, грозя превратиться в небольшие озерца или хищно разрастающиеся овраги, чему немало способствовали вскрытые взрывами и бившие из их стенок многочисленные чистые ключи. Незамутненная, прозрачная вода в воронках странно контрастировала с окружающим мертвым пейзажем, и казалось, что ямы наполнены не жидкостью, а вязким прозрачным стеклом, по которому ветер гнал небольшие волны.

Не выдержав, Максим приблизился к одному озерцу и опустил в воду руку, даже не сняв своей замшевой беспалой перчатки. Пальцы ощутили холод ключевой воды, занемели, а замша стала медленно намокать, вбирая в себя ее свежесть и отнимая у ладони последнее тепло. С самого дна ему добродушно улыбался кем-то начисто обглоданный скелет, сжимающий в руках ржавое ружье, и Максим поспешно покинул это место.

Мокрую руку сковал ощутимый холод, и ему пришлось долго сжимать и разжимать пальцы, пока в них не вернулось тепло. Как большого специалиста по яровым, Максима насторожило полное отсутствие на поле птиц, мышей, зайцев и прочей живности, которая, по его понятиям, должна была здесь если не пастись стадами в такое время, то хотя бы изредка показываться на глаза, шныряя в поисках веточек, трави-к, листочков и редких зернышек, сохранившихся с тех далеких времен, когда тут цвела пшеница и колоcилась капуста. Пусто. Только редкие пожухлые травинки, мрачный лес и странные сооружения на горизонте.

Сосновый лес встретил его таким же гробовым молчанием. Но здесь это выглядело еще более зловеще — к тишине прибавлялся сумрак густого леса, высохшие и, по большей части, мертвые деревья, запах гнили и плесени и громадные зеленовато-серые проплешины лишайника, удушающего еще живые сосны. Тропинка здесь окончательно сошла на нет, видимо, из-за того, что через лес не ходили, но Максим не расстроился, так как идти было легко и без указующей дорожки — в бору отсутствовал подлесок, кустарники и бурелом, только такая же голая земля, как и на полях, усыпанная желтыми сосновыми иголками.

Максим постарался выбрать кратчайший путь через бор, мысленно проведя перпендикуляр к границе поля и сосен и тщательно придерживаясь этого направления, сворачивая лишь тогда, когда на пути встречалось дерево. Нижние сухие ветки порой скребли его по голове, набивая волосы трухой от древоточцев, сухими же иголками, кусочками коры и чешуйками лишайника. Несколько раз его очень чувствительно зацепляли запутавшиеся в волосах вредные сучки, и приходилось долго и мучительно разматывать немытые, покрытые толстым слоем лесной трухи, локоны, чтобы с наименьшими для волос потерями выдрать эти противные деревяшки, а потом так же тщательно поправлять прическу, развязывать и снова туго заплетать растрепавшуюся косичку. Из-за этого он стал более осторожным, амплитуда его девиаций возросла, и он с большой опаской обходил изголодавшиеся сосны, готовые схватить и сожрать случайно сюда забравшегося человека.

Здесь также встречались следы боевых действий — кем-то разбросанные кости скелетов, ещe прикрытые кое-где пятнистой формой и на удивление сохранившимися кожаными ремнями с позеленевшими бляхами и кожаными ботинками с истлевшими шнурками. Попадались и искореженные автоматы, пистолеты, плазменные мортиры и даже одна Комбинационная Машина, также пришедшая в негодность из-за сожравшей ее ржавчины. Почему-то это место избежало в те времена нашествия мародеров и «черных» археологов, которые разорили бы этот скорбный лес, собрали бы уцелевшие обмундирование и оружие, чтобы продать их на блошиных рынках или обменять в деревнях на еду. Но Максим над причинами этого не размышлял, просто отметив про себя столь отрадный факт, и продолжал шагать вперед.

Лес начал редеть, в нем уже попадались обширные поляны, выйдя на середину которых можно было разглядеть угрюмое небо, а не надоевшее сплошное переплетение сосновых ветвей, деревья здесь, не так измученные борьбой за лишний луч солнца, выглядели гораздо лучше — без плесени, лишайника и проклятого мха, с вполне зелеными кронами и не такими вредными ветками, пропускавшими шевелюру Максима достаточно равнодушно. Сквозь желтый ковер опавших иголок стали пробиваться какие-то кустики, впрочем не мешавшие движению человека, легко перешагивающего через голые, хилые прутики, а если они росли слишком скученно и не было возможности выбрать свободный от них участок почвы, то он просто давил их, ломал, размочаливал своими тяжелыми десантными ботинками.

Сквозь деревья впереди начинала виднеться какая-то яркая синева, и Максиму в первые мгновения Ооказалось, что это громадное теплое море, освещение ярким тропическим солнцем, на берег которого он выйдет из соснового бора, и вместо холода и гнили ощутит кожей и носом расслабляющую жару, приятный морской бриз и сложный морской аромат из запахов соли, йода, воды и выброшенных на берег прибоем водорослей, медуз и мертвых ярких рыб.

Но это впечатление быстро рассеялось — над яркой синевой висело такое же усталое небо, холод не отступал, среди сосен начинал гулять пронизывающий ветер, а в нос проникал сильный цветочный запах, как и ожидал Максим неприятный, приторный, одуряющий и раздражающий.

Он сделал последние шаги и оказался на берегу этого слишком сладкого цветочного моря. Он даже схватился от непривычки за шершавый ствол дерева, в первые секунды совсем оглушенный агрессивным запахом, делающим окружающий воздух вязким, как сироп, так что и ветер, яростно гуляющий по границе поля, не мог сдуть, перемешать, освежить его, или хотя бы немножко охладить эту почему-то жаркую южную атмосферу.

Наконец, легкие Максима немного привыкли к непривычному воздуху, а от сладкого запаха с уже явной примесью гниения не так тянуло блевать, что особенно неприятно на пустой желудок, выплескивающий в гортань жгучую кислоту и желчь, и он, отпустив спасительную сосну, более внимательно оглядел расстилавшееся перед ним синее цветочное поле, ограниченное лишь полосой леса, из которого Максим вышел, и простирающееся на все оставшиеся три стороны далеко-далеко за горизонт. Поле было практически пустым — никаких крестьян, мужиков в ватниках, тракторов, культиваторов, поливочных систем и чего — там еще, необходимого для выращивания доброго цветочного урожая, за исключением одинокого коня бледной окраски, мирно пасущегося недалеко от Максима.