Золотая Ладья - Дмитрий Смирнов

Стремительно, словно большекрылая хищная птица, перелетела она через бурную Дуну, опустившись на ромейские равнины. Так же стремительно овладела градами Сингудун и Анхиал, а в большой долине близ града Тесалоника встретила рать василевса.

Жаркая вышла сеча. Искрящая снопами солнечных брызг конница ромеев, закованная в латы, катилась на союзников под гудение бесчисленных боевых труб. Взвились красные знамена Тиверия с золотыми орлами. Бронированная лава в центре неприятельского воинства была усилена на крыльях конными лучниками, громко гикавшими на скаку. Но вои Куяна знали свое дело. Притворным отступлением варны отвлекли на себя латников василевса, создав разъем в теле его рати. Туда, словно вода, размывающая плотину, хлыли сабиры и валахи, обрушившись на ромейскую пехоту, никогда не отличавшуюся большой стойкостью. Взлетели топоры и гибкие клинки, жадно вгрызаясь во вражью плоть. На крыльях же закипело буйное ратание конных стрелков Тиверия с утригорами и ясами, чьи стрелы били и злее, и напористее, и точнее. Они очень скоро смешали порядок строя ромеев. Тут уж сомкнула щиты пешная масса словенов, до поры стоявшая в стороне, дабы с раскатистым кличем довершить дело, выставив пред собой пики. А варны, вдоволь измотав скачкой тяжеловесных комонников в шеломах с личинами, развернулись вспять, встречая недруга всей грудью. Твердь на твердь нашла, железо на железо. Удали и упорства гридням Куяна было не занимать. Хоть крепки казались железнобокие вои Тиверия, да только ярости у варнов было поболее. Латы, что не прорубались мечом и копьем, хрустели под пудовыми палицами, точно орехи. Еще и валахи с сабирами, поклевав ромейских пешцев, будто полевых мышей, грянули в спину отборным латникам василевса. Затрещала сила ромейская, застонала, заохала. Стала рассыпаться, как снежный ком. Кто куда норовил улизнуть, лишь бы шкуру свою спасти. Дольше других добивали выпавших из седел железнобоких. Победители семью потами изошли, кромсая их непослушную броню…

Потом опьяненные торжеством ратичи колотили топорами, палицами и мечами о свои щиты, распевали песни во всю глотку, вызывая содрогание раненых ромеев, дергающихся на поле, как полураздавленные черви. Славили Перуна, Радогоста, Яровита, Подагу и Поренута — родных богов-воителей, ниспославших удачу.

— Надо бы тризну свершить по погибшим, князь, — воевода Безмер тронул Куяна за локоть. — Пусть огонь унесет в небеса души героев, а кости примет Мать Сыра Земля.

— Правда твоя, — Куян поднялся со щита, оглядев дальний край неба, застилаемый вечерней пеленой. — Сегодня битв больше не будет. Ромеи за стенами своего града затаились, думу думают. Можно не тревожиться. Однако об осторожности забывать не след.

Князь подозвал сотников, велел выставить дозоры. Разбили стан, оставляя за спиной рощу, чтобы в случае угрозы суметь уйти под полог деревьев, где ворог воевать не умеет. Плененных ромеев согнали в низину, повязав хомутами. Гридни запалили костры, а походные жрецы принялись готовить обряды.

Куян же продолжал неотрывно изучать просторы инородной земли, уже размываемой предзакатной дымкой. Здесь все было по-другому. На родине князя, средь густых лесов, раздольных степей и горделивых горных хребтов, через которые прокладывали путь чистейшие реки и ручьи, само небо казалось иным: близким, чутким и теплым даже в холода. Тут небеса взирали на человека отстраненно, от них веяло хладом и бесчувствием. Почва, лишенная сока и чернозема заливных лугов, была желтоватой, сухой и каменистой. Даже в деревах не было силы, что обычно выправляет маковицы в небо, свивает туго узлы ветвей, курчавит листву. Ромейские деревья стояли разрозненно, ветви их безвольно висели, словно поникшие руки. Скалистые кручи в краю Куяна все были подобны формою воинским шеломам, умбонам щитов и наконечьям пик. Здесь — больше походили на согбенные спины рабов, не способных распрямиться и вдохнуть воздух свободы. А ветер? Он не ласкал кожу по-дружески, он царапал ее своим шершавым языком.

Нет, не чуял Куян мощи в ромейской земле. Не чуял крепи богов, стоящих за ее жителями. В краю варнов каждая крупица воздуха была насыщена их присутствием, в каждом расщеле земли узнавались чудесные знаки, каждый мшистый камень передавал священный дух и послание вышних пращуров. А здесь край слишком походил на живущих в нем людей — был столь же бездушным и пустым. Куяну не хотелось оставаться в нем надолго.

Поутру князя разбудил звук сигнального рога. К стану союзников приближался конный отряд.

— Послы василевса прибыли! — доложил тиун[108] Велегой.

Куян, накинув на плечи отороченный собольим мехом плащ, вышел из шатра, чтобы посмотреть на ромеев.

Комонников было пятеро, все в нарядной одежде, расшитой вдоль подолов жемчугом, и без оружия. Курчавые, загорелые, с аккуратно подстриженными бородами. Первым спешился низкорослый и чернявый человек с миндалевидными, почти женскими глазами. Его синий плащ, скрепленый брошью, был весь покрыт тонким шитьем, изображавшим звезды, круги и кресты. Белую рубаху украшала позолота — две фигурки детей с крыльями за спиной. Нашивки и вставки на одежде были и у других ромеев, которые слезли с коней не так ловко, как первый. Было ясно, что все они люди не военные. Зашелестев рубахами с широкими, обведенными каймой рукавами, они встали перед Куяном, устремив на него изучающие взгляды.

— Приветствуем тебя, великий архонт аваров, склавинов и антов! — заговорил на варнском языке человек в синем плаще, делая поклон в сторону князя.

— Кто вы такие? — спросил Куян.

— Посланники светлейшего автократора Флавия Тиберия Константина. Мое имя Нифонт, я состою патрикием и логофетом дрома[109] при дворе базилевса. Со мной протасикрит[110] Андроник и его секретари. Мы привезли великому архонту хрисовул[111], скрепленный печатью благородного Тиберия.

— Где же сам василевс? — на губах Куяна проступила улыбка.

— Вынужден был отбыть в Константинополь по неотложному делу.

«Небось, за подкреплениями подался, — подумал про себя князь. — Ретивый».

Нифонт между тем протянул Куяну пергамент. Князь кивнул Велегою и тот развернул длинный свиток, пробежав его глазами.

— Что там? — осведомился Куян.

— Не разумею, — тиун виновато пожал плечами. — По-ромейски писано.

— Благородный автократор[112] Тиберий, повелитель Византийской Империи, — пришел ему на помощь Нифонт, — предлагает достопочтенному архонту мир. Он готов оплатить все военные издержки, понесенные твоим воинствои, а сверх того — выдать двенадцать тысяч гривен.

— Это все? — голос князя показался послам холодным, и Нифонт поспешил прибавить:

— Нет, великий архонт. Базилевс согласен ежегодно посылать тебе богатые дары золотом и серебром, если ты согласишься увести свое войско за Истр.

— А если я пойду на Царьград и возьму его на щит? — Куян вдруг прищурил глаза.

Нифонт опустил голову. Он постарался говорить, как можно мягче.

— Тиберий любезно напоминает тебе, что у него еще много боеспособных тагм[113]. Они могут быть переброшены сюда в самые короткие сроки, и тогда неизвестно, чем закончится для тебя эта война. Стратиоты[114] друнгария[115] Фиофилакта из Никополя будут в Фессалонике уже к полудню.

Куян нахмурил брови.

— Мне нужно все обдумать, посол. Я хочу услышать слово всех князей и воевод, которые пришли сюда со мной.

— На то твоя воля, архонт, — Нифонт поклонился. — Мы останемся за чертой твоего лагеря, чтобы дождаться ответа, который ты соблаговолишь дать базилевсу.

После ухода ромейских послов князь собрал всех предводителей союзных дружин на сход. На лужайке между шатров он держал перед ними речь, озвучив предложение и условия василевса Тиверия.

— Что тут думать? — первым подал голос дулебский князь Волебор, раздувая ноздри, словно конь. — Надо брать добычу и возвращаться по домам! Когда еще будет такая удача?

— Толково говоришь, — поддержал Волебора Ирнек, князь кутригоров. — Если ромеи согласны ежегодно слать нам дань, то к чему впустую мечами махать? Держава у них большая и воев нагнать, в случае нужды, могут не одну тьму. Зачем на рожон лезть?

— Такой мир сердцу люб, — проговорил старый угличский воевода Милорад. — Малой кровью большую победу добыли. А с Царьградом — одна морока. А ну, как не возьмем? Стены там, говорят, саженей пятнадцати в высоту будут. Только гридней загубим. Нужно идти на мировую с Тиверием.

— Все ли за мир с ромеями? — Куян обвел взглядом собравшихся.

— Все! — дружно подтвердили князья и воеводы.

— Тогда — решено. Именем богов наших заключим договор с Царьградом. А ромеи пускай поклянуться своим богом не сеять впредь вражды промеж Свободных Племен и исправно засылать дань.