Неземное тело - Галина Куликова

Но хозяйка вернулась. Оказывается, она ходила за очками, которые теперь криво сидели на ее длинном, загнутом вниз носу. Пелагея Никифоровна снова уткнулась в блокнот. «Господи, — подумала Лайма, — хоть бы она буквы не забыла. А тогда что — придется рисунками общаться?» Не пришлось.

— Ты из милиции? — вдруг спросила бабка, да так громко, что Лайма вздрогнула и непроизвольно дернула головой.

— Почему не в форме? — сурово поинтересовалась Пелагея Никифоровна.

«Жарко», — написала Лайма и трусливо отвела глаза в сторону.

Тут Пелагея Никифоровна снова встала и скрылась за занавеской. Звуков теперь никаких не раздавалось. Похоже, на этот раз она ушла в какие-то дальние чертоги. «За другими очками пошла, что ли?» — недоумевала Лайма.

Отсутствовала хозяйка избы довольно долго. Но когда появилась, в руке у нее был небольшой, защитного цвета рюкзачок.

— Возьми, своим отдашь. Вчерась нашла за поленницей. Ваши-то искали когда — все вещи забрали. А энтот во дворе — дровами был прикрыт. Дрова они не разбирали.

Произнеся так много слов подряд, старуха как будто выдохлась. Опять встала посреди комнаты и молча смотрела в пространство.

Заглянув в рюкзак, Лайма замерла — там, среди книг и множества сложенных в несколько раз карт местности, лежала обыкновенная коричневая барсетка. Раскрыв ее дрожащими руками, она увидела паспорт, водительские права, перетянутую резинкой пачку пятисотрублевок, три сотенные долларовые бумажки и множество купюр по десять и двадцать долларов.

Кое-как распрощавшись с хозяйкой (Лайма махала руками, кивала головой и всем своим видом показывала, как благодарна за помощь), она стремглав побежала домой, прижимая к груди драгоценный рюкзак. Соседи, вторично за последний час наблюдавшие Лаймин спринт, решили, что она либо серьезно готовится к каким-то спортивным состязаниям, либо таким экстремальным способом решила похудеть.

— И ты взяла мешок? — Корнеев аж подпрыгнул в кресле. — Ведь это вещественное доказательство! Нас теперь посадят, и правильно, между прочим, сделают.

— А что я должна была делать — отказываться? Ты бы попробовал с ней пообщаться. Я бы ей до пенсии объясняла, кто я и что мне нужно.

— Как будем выпутываться?

— Да просто — отнесу мешок куда надо, скажу — пришла к бабке картошки купить, а она попросила меня передать его в милицию.

— А если они ее спросят?

— Пусть попробуют, — мстительно улыбнулась Лайма. — Они с ней уже общались. А кто с бабкой Пелагеей один раз пообщается, второго уже не захочет.

— То-то мужик этот постоянно жил у нее.

— Я, кажется, поняла, почему он у нее останавливался. Там до леса — рукой подать, он прямо за калиткой. Между прочим, и развалины рядом, минут десять хода.

— Как они, интересно, общались? — задумчиво спросил Корнеев.

— Да он, говорят, уже лет пять, а то и больше сюда приезжает. Вероятно, старуха тогда была более коммуникабельной. А потом они стали понимать друг друга без слов. Да и о чем им говорить-то?

— Ладно, — прервал ее размышления Корнеев, — быстро смотрим, что там у него, — и в милицию.

Кроме паспорта на имя Игоря Петровича Шашкова, в мешке были явно музейно-архивного происхождения военные карты боевых действий, которые велись в Тихорецком и соседних с ним районах. Карты были испещрены какими-то странными пометками.

— Ты езжай, а я пока поищу, кто такой этот Шашков и чем он занимался, кроме раскопок и продажи найденного.

В милиции, куда Лайму подвез галантный Остряков, все оказалось буднично и просто.

— А, — протянул дежурный, молоденький лейтенант, — помню, помню. Давайте мешок, приобщим его к вещдокам. Вы заглядывали, что там?

— Нет, конечно, — фыркнула Лайма, — зачем мне смотреть в чужой мешок? Меня попросили его отдать — я отдала. Мне надо что-то подписывать?

— Нет, оставьте свои координаты, если потребуется — вызовем вас. Говорите, в коттеджном поселке живете?

— Да. А когда вызовете? Когда найдут хозяина?

Лейтенант вздохнул:

— Если до сих пор он не нашелся, то, скорее всего, и не найдется.

— Извините, конечно, за любопытство. — Лайма скромно потупилась. — А где пропал этот мужчина? Неизвестно? У нас ведь в поселке все сплетни да слухи.

— Он же по лесам шерудил, знаем мы таких. Мог и в болото провалиться, и по пьяни еще что-нибудь учудить. А лес — дело серьезное.

— Его искали?

— Да кто будет заниматься поисками? Нас тут и так мало. Конечно, окрестности прочесали, даже с собаками. По этому делу и заявления никакого нет. Бабка, когда пропал жилец ее, пришла в администрацию — звоните, мол, в милицию. А писать ничего не хочет. Или не умеет.

— А родственники?

— Еще не объявились.

— Им сообщили? Нет? Так сообщите! — В голосе Лаймы звучало благородное негодование.

— Кому? Мы же не знаем, кто он и откуда. Может, в мешке этом что-то есть.

— Вот и посмотрите. А я поеду. Удачи! — И очень довольная собой. Лайма пошла к машине.

— Знаешь, с кем мы имеем дело? — поинтересовался Корнеев, когда Лайма со стаканом сока в руке спустилась в его подвал.

— Знаю. С Шашковым Игорем Петровичем, чей рюкзак я только что отдала в милицию.

— Я выяснил, .что господин Шашков был одним из лидеров черных следопытов. Эти серьезные ребятки, если верить их сайтам, относятся к нему с огромным почтением. Он у них что-то типа законодателя моды.

— В каком смысле?

— У них там разные направления есть. Но все поставлено на широкую ногу: импортные металлоискатеди, землеройная техника. Наобум не работают — копают, руководствуясь исключительно картами военной поры. Главная фишка — обнаружить нетронутые военные захоронения, причем как наших солдат, так и немцев. Вскрывают братские могилы, фильтруют содержимое.

Лайма содрогнулась и сказала:

— Как можно, ведь это же кощунство.

— Конечно. Но представляешь, какие это деньги? Оружие, боеприпасы — все идет в дело. Они же бандюкам все это продают. А коллекционеры? Ордена, медали, бляхи всякие. Каски. Будешь смеяться, но у них покупают даже пластиковые коробочки с презервативами, которые солдатам вермахта выдавались.

— Какая гадость!

— Гадость, — радостно согласился Корнеев. — Но главный бизнес они делают на немецких именных медальонах. Если есть такой медальон, родственники могут подавать правительству прошение о пенсии. Пенсии, предсталяешь, какие там?

— Что-то я не очень…

— Объясняю. Находят ребята именной медальон. Затем анонимно (обычно через Интернет) запрашивают за них с граждан Германии по нескольку тысяч евро. Некоторые умудряются и на иномарку заработать.

— Ничего себе! — выдохнула Лайма.

— Так вот наш герой у них там один из первых. Кстати, он ведь был судим, но попал под амнистию.

— За что его судили?

— Вот как раз за хранение и торговлю оружием, которое они с приятелем добывали на месте старых боев.

— А что он здесь искал? Тоже оружие?

— Сложно сказать. Ты же видела карты — пометок много, планы были грандиозные. Наверное, и поделыцики где-то есть. То ли еще приедут, то ли в другом месте остановились.

— Вопросы, одни вопросы, — грустно заметила Лайма. — Зачем приехал, куда исчез. Да и вообще — при чем тут Шапгков?

— Я мог бы потребовать сатисфакции, — важно заявил Корнеев. — Моя родственница едва не подверглась насилию с вашей стороны. Скажите спасибо писателю за то, что он вам помешал…

Налитый свинцовой угрюмостью, Чуприянов смотрел на него исподлобья.

— Ах, Антон! — воскликнула Саша, проходя мимо и мгновенно навострив уши. Она стукнула опешившего Анисимова по плечу. — Ты помешал Лайме подвергнуться насилию? Да как ты посмел?

Она расхохоталась и отправилась за очередным бокалом шампанского. Стоявший поодаль Бабушкин приблизился к ним и с чувством сказал:

— Постоянно мечтаю о том, как раздену Сашку. — У мужчин мгновенно вытянулись лица, а он добавил: — Хочу посмотреть, как она вздохнет с облегчением, когда ее кто-нибудь наконец расшнурует.

Саша, по своему обыкновению, затянутая в неправдоподобно узкое платье, шла по комнате танцующей походкой. Вечеринка, устроенная четой Дюниных в честь окончания отделочных работ в коттедже, была в самом разгаре.

— Слушайте меня! — крикнула Саша и постучала ножом по бокалу. — Если досидим до ночи, сможем все вместе посмотреть мой новый клип! Сегодня состоится его телевизионная премьера! Кто за?!

Конечно, все проголосовали за. Одна Леночка Дюнина ворчливо заметила:

— Вообще-то мы не телевизор собрались смотреть.

К приходу гостей она уже оказалась слегка навеселе и теперь, когда оптимальная доза алкоголя в ее крови была сильно превышена, сделалась раздражительной. Когда она повышала голос, в нем слышались признаки приближающейся истерики, но Лайма надеялась, что до «грозы» дело все-таки не дойдет.