По головам - Джордж МакМаннан

– Хьо гина хазахийти сунна[16], – поприветствовал Амир дядю.

– Алейкум Асалам, Амир, – Сулиман обнял Амира за плечо. – Дика дина чай мала вай[17].

Амир утвердительно кивнул.

– Духьало яц цунна, чай малар-м дика гуллакх ду[18].

И они прошли в дом.

Когда дядя собирал окружение за одним столом за чашкой чая, то предполагался серьёзный разговор. Чай Сулиман Гагкаев высоко почитал и любил, когда время за благодатным напитком проходило в разговорах, будь то домашние пересуды или собрание действовавших под началом Сулимана командиров полевых отрядов.

– Чай-м башха дика ду[19], – благодушно отозвался Сулиман, поставив пустое блюдце на стол.

– Макка! – окрикнул он свою жену, дав понять, что можно убирать стоявшие на столе чайные приборы.

Почтенных лет полная женщина, несмотря на возраст и комплекцию, аккуратно и быстро собрала посуду и, словно не появляясь, исчезла.

В центре стола восседал глава дома Сулиман Гагкаев. По правую руку расположился его сын Ислам, среди черт характера которого, как отметил для себя Амир, ярко выделялись бескомпромиссность, уступающая по своей жестокости лишь отцовской, и такое властолюбие, что своим «ласковым шёпотом» застелило трезвость мысли – скорейшим его желанием было занять место во главе подчинённого Сулиману отряда численностью более пятидесяти человек. Слева расположились в порядке уважения полевые командиры, входившие в состав «армии» амира Ножай-Юртовского района. Позади самого Гагкаева стоял всегда молчаливый телохранитель и правая рука амира, Кхутайба, смотревший на всех присутствующих безразличным взглядом. Амир замыкал ряд сидевших за столом приближённых, расположившись на другом конце стола напротив Сулимана.

– Сегодня Аллах ниспослал нам своё великое благословение, даровав хорошие новости, – присутствующие одобрительно загудели. – От наших братьев на Украине и в Грузии нам поступили деньги на продолжение священной войны против «кафиров», дабы мы могли приобретать оружие и патроны, в которых остро нуждаемся. Но вместе с деньгами для нас передано сообщение от неизвестного, но влиятельного человека, назвавшегося просто «Араб», где он говорит, что джихад ичкерийских моджахедов против неверных шакалов в России – дело, угодное Всевышнему. И потому он, ощущая общность с идущей войной и молящий еженощно Аллаха даровать нам победу, оказывает нам помощь. Вместе с тем, оказывая помощь, он надеется, что мы проявим силу и докажем делом перед Всевышним свою преданность в священной войне. «Араб» призывает совершать теракты в российских городах, нападать на военных, милицию, жаля и нанося смертельные удары, подрывать авторитет власти в глазах жителей России, принося раздор в их души и делая тем самым их уязвимыми для привлечения в ряды ислама, как истинной и единственно верной религии.

Довольный, Сулиман откинулся на спинку стула, наблюдая, как полевые командиры живо и с восхищением обсуждали новость.

– Вторая новость, ниспосланная Всевышним, – продолжил Гагкаев. – Сегодня в одном из наших селений мы взяли трёх русских «шакалов», что рыскали против нас.

Гробовое молчание.

– Сейчас они заперты посреди дерьма в моём хлеву, как и положено неверным, а на рассвете с первыми лучами солнца мы казним их праведным судом по законам Шариата.

За столом снова раздалось бурное гудение.

– Что скажешь, Амир? – неожиданно обратился к нему Сулиман.

Амир не сразу услышал вопрос Гагкаева, пребывая от принесённых новостей в легкой прострации.

– Амир! – повысив голос, ещё раз обратился Сулиман.

– Аллах велик и милосерден, Сулиман! На всё Его воля! – инстинктивно ответил Амир.

– Мудрый ответ, Амир, – сказал Гагкаев, – рассудительный, не брошенный сгоряча, как некоторыми.

Все поняли, что Сулиман имел в виду несдержанный нрав сына Ислама, которого хлопнул по плечу, говоря:

– Вот какого сына я всегда желал!

Чем подлил масла и в без того разгорающийся огонь ненависти Ислама к Амиру.

Ислам возненавидел Амира с самого первого дня появления в их доме. Он увидел в пришлом «родственнике» явную угрозу своим амбициозным планам. Амир разительно выделялся на фоне всех Гагкаевых выдержкой и трезвостью ума, чем импонировал Сулиману.

К тому же душу Ислама травило смутное сомнение, что Амир подозревал истинную его сущность: то, кем он являлся на самом деле. Маленькая оплошность, на которую ранее указала Макка, не ускользнула от проницательно наблюдавших за Амиром глаз Ислама. Маленькая оплошность: секундное пересечение взглядов Амира и Зули в первый вечер, когда за столом собралась вся семья Гагкаевых и приближенные полевые командиры. Пересечение взглядов, зародившее огонёк любви в одной душе и испепелившее ненавистью другую душу.

Взгляды Амира и Ислама на какую-то секунду пересеклись. И взгляд Ислама горел яростной злобой и презрением к родственнику.

Амир лёг рано, но потом ещё долго не мог уснуть, ворочаясь в постели. Мысли о схваченных русских солдатах никак не выходили из его головы, точнее не о самих пленных, а о должном состояться на рассвете шариатском суде в то время, когда Всевышний наиболее справедлив и милосерден.

Амир понимал, что всех троих ждала смерть, мучительная и долгая, ибо Сулиман сказал, что «шакалов» поймали, когда те вынюхивали в селе о воинах Аллаха. И помогла их схватить исключительная преданность Всевышнему жителей села.

За полгода пребывания в доме Сулимана Гагкаева Амир не раз являлся свидетелем беспощадной жестокости законов суда Шариата. Всё походило на публичную казнь, наподобие той, что устраивали в средние века инквизиторы над «ведьмами». Схожести с самосудом слуг Господа – инквизиторов «тёмной и мрачной эпохи» средневековья – придавало и то, что вину человека признавал не Аллах справедливой волей, а это было лишь мнение Сулимана, которое всегда выражалось в позиции «Виновен». А «признание вины» каралось смертью.

Амир встал с постели, натянул штаны и вышел во двор. Порыв прохладного спустившегося с самых вершин гор ветра обдал ночной свежестью.

– Баркалла, мой друг! – прошептал он, когда порыв ветра, оставив Амира, двинулся дальше.

Лёгкие облака, проплывавшие по небу, словно корабли по морю, периодически скрывали в легкой дымке нарастающий месяц, окружённый мириадами звёзд. Стоя на земле под великолепием, созданным Всевышним, Амир невольно ощущал себя незначительным, словно букашка, под ногами Аллаха.

«Бог или Аллах, – говорил он про себя, глядя в бесконечность ночного неба, – что мне делать?»

– Он тебе не поможет, – раздался женский голос за спиной.

Грубоватый голос женщины, прожившей немало лет и повидавшей в жизни ровное счётом число горестей и страданий.

Амир не обернулся.

– Нена? – спросил он.

За спиной Амира стояла «мама». Одетая в простое чёрное платье, жена Сулимана Гагкаева, Макка, стояла позади, чуть правее Амира.

– Я не могу быть тебе настоящей мамой, – ответила она, – тепло материнского сердца незаменимо.

Душа его металась, как загнанный в клетке зверь, и Амир сник. Словно привязанный к тяжёлому грузу, он стремительно уходил ко дну, не в силах выбраться из сковывающих движения верёвок, сотканных из долга, чести и верности. И хотелось сделать хотя бы небольшой глоток свежего воздуха, вроде того, что принёс ночной ветер, и почувствовать жизнь, но он не мог.

Макка видела настоящего Амира. Не «поддельный», жестокий и воинственный, что как тень находился рядом с её мужем, а мужчина, не растерявший понятий чести и справедливости.

– Ты не знаешь, что делать, – с холодной рассудительностью, присущей разве что женщине сказала она.

– Нет, – голосом, полным неуверенности, ответил он.

Макка возвышалась над Амиром, словно скала над растущим у её подножия деревом, грозная и величественная, но готовая защитить и укрыть при непогоде.

– Тогда слушай сердце, – сказала она, – слушай, что оно подсказывает, что едва слышно нашептывает наперекор разуму. О чём хочет тебе поведать.

Амир снизу вверх посмотрел на Макку.

А Макка сожалела лишь об одном, что Амир не был «их». Вобравший лучшие качества мужчины, он почти не имел недостатков, а самое главное, так нравился Зуле. Вероятно, даже она – Макка – полюбит Амира, приняв в семью как «своего», со временем, но полюбит. Однако уважать Амира она не перестанет никогда, даже притом, что он пришлый.

– Сердце, – повторила она, возвращаясь в дом.

– Нена, – остановил её Амир, – ты знаешь, кто я, откуда и зачем пришёл?

Она кивнула в ответ.

– Скажи мне, почему ты это делаешь?

– Уважение и ненависть могут сосуществовать вместе, но они раскалывают человеческую душу, Амир, – и тут она поняла, что назвала его впервые по имени, чего раньше сознательно избегала, – а я больше ненавижу, чем уважаю. Я давно мечтаю о мире в сердце, и когда мне сказали, что ты придёшь, я приняла тебя, поверив, что ты именно тот, кто сможет помочь.