Ведьмины байки - Ольга Громыко

– Ссс…сквара! – вырвалось у меня.

В сердцах запустив в гадину подвернувшимся под руку камнем (та тут же нырнула, рассудив, что благоразумнее будет выждать, пока я сама к ней подойду), я выбралась на берег, оседлала нависший над водой ствол березы и начала перебирать в уме различные варианты. Смолка замерла рядом, настороженно вглядываясь в темное пятно омута.

Вплавь? Хо-хо! Плот? Глупая идея. Подобьет снизу и подхватит на лету. Выманить и уничтожить? И сколько их там? Растрачу весь магический резерв, не хватит на прорыв. Левитировать и одновременно бить? Взаимоисключающие заклинания… Что же делать?!

Сквара снова показалась из воды. Вид у нее был довольный донельзя, словно там, на дне, уже накрыт стол, расставлены тарелки, разложены вилки и красиво свернуты угольником накрахмаленные салфеточки. Она аж сияла от радости – в прямом и переносном смысле: чешуя лучилась на солнце, а сплошной щиток на затылке то и дело зеркально полыхал белым пламенем.

– Ага… – задумчиво протянула я. – Ага!

Сквара насторожилась и, погрузившись по верхнюю челюсть, беспокойно засопела, ероша озерную гладь.

Спрыгнув с березы, я пошлепала по воде вкруг омута, стараясь не слишком приближаться к его кромке.

Голова сквары, к немалой моей досаде, поворачивалась за мной, как лист за солнцем.

Я остановилась, приподнялась на пятках и пошла в другую сторону.

Проклятая тварь не сводила с меня алчного взгляда.

Ну что ж… будь я на ее месте, тоже не упускала бы из виду долгожданный завтрак. Может, попробовать его чем-нибудь заменить?

Подозвав Смолку, я извлекла из чересседельной сумы кольцо ароматной копченой деревенской колбасы – свой несостоявшийся ужин. Отломив кусок длиной с ладонь, попробовала его и скривилась – эх, жалко переводить такой отличный продукт на тупую тварь! Но другого выхода не было. Злобно плюнув на огрызок, я запустила им в нахальную жабью морду.

Сквара, наученная горьким опытом общения с магами, немедленно скрылась под водой.

Уже через несколько секунд она предстала передо мною во всем великолепии, скаля зубы и довольно облизываясь. Домашняя, с чесночком и молотым кориандром, колбаса определенно подняла меня в глазах сквары. Второй кусок я кинула на середину омута. Отплыв немного подальше, гадина благосклонно приняла мой дар и вежливой отрыжкой намекнула на продолжение банкета. Тщательно рассчитав и укрепив заклинанием траекторию броска, я кинула остаток колбасы так, чтобы тот пролетел над головой сквары и упал прямо за ней. Хищница в очередной раз спутала мои коварные планы. Вместо того чтобы обернуться за колбасой, она подскочила вверх, показав свернутый спиралью хвост, и заглотала наживку в воздухе. После чего, изящно шлепнувшись в воду, только что не раскланялась, ожидая аплодисментов.

У меня уже не было сил смотреть на сквару – отчасти из-за откровенно издевательского выражения ее морды, отчасти из-за солнца, бившего мне прямо в глаза. Я сощурилась, прикрывая их рукой… Стоп!

Торопясь проверить свою догадку, я перебежала на противоположную сторону озера. Сквара, как и положено упрямой скваре, немедленно развернулась ко мне «лицом», но почти сразу же недовольно заморгала, замотала мордой, словно пытаясь стряхнуть с нее солнечные лучи, и, сердито рыкнув… отвернулась.

Луч света, вырвавшийся из моих сложенных и протянутых вперед ладоней, ударил скваре в затылок и, отразившись от щитка, заметался по сторонам, поджигая деревья.

Зараза! Точнее!!!

Я подскочила к самому краю омута, корректируя направление луча.

Сквара визжала, шипела и трепыхалась подсеченной щукой, вздымая тучу брызг. Вырваться или повернуть голову она уже не могла, спаянная в одно целое с лучом, уверенно бившим в небо над озером.

Воздух на стыке миров дрогнул, помутнел и пошел полупрозрачными волнами, размывая деревья на берегах. Солнце превратилось в слепящий отблеск неправильной формы, по озерной глади пробежала хмурая тень от несуществующего облака, небо задрожало и осыпалось ливнем сиреневых искр.

И в этот момент вторая сквара вынырнула у самой кромки омута и, не тратя времени на разговоры, ловко и аккуратно насадилась на меня раззявленной пастью и прожорливой глоткой.

…Омерзительная жижа хлынула в рот и уши.

Побарахтавшись, я вскочила на ноги и, отплевываясь, торопливо протерла глаза.

Первое, что я увидела, – свои чистенькие, блестящие сапоги, издевательски развалившиеся на берегу. Я стояла посреди пруда. И в каком виде! То, что натекло мне за шиворот, оказалось густой, липкой субстанцией, которая лишь издалека могла сойти за воду. В ней удержались бы на плаву даже куры – настолько вязкой оказалась заполнявшая пруд тина.

За моей спиной негодующе фыркнула Смолка, по-кошачьи брезгливо поджав левую переднюю ногу и, будь это возможно, охотно проделав бы то же самое с тремя остальными.

– Еще в пухе нас обвалять – совсем хороши будем, – мрачно сказала я кобыле. – Выбирайся давай, боевая подруга. Нам еще вымыться где-то надо, негоже в таком виде являться за гонораром.

Гонорар нас ожидал давно, да еще какой! Сплошной коридор из людей вдоль главной улицы, живое кольцо вокруг площади с часовенкой в центре, – что-то вроде высокого деревянного колодца с плоской черепичной крышей, под которой, хорошо видимый в прорези-окошки, висел колокол с тянущейся вниз веревкой. У подножия часовенки, услаждая слух, булькал на раскаленных углях котел с кипящим маслом и ласково улыбался дайн Эразмус, подбрасывая на ладони кошель с золотом.

Из непонятных мне соображений Эразмус платил всегда и при любых обстоятельствах. Вероятно, не хотел остаться в долгу у ведьмы, пусть даже мертвой. Он аккуратно вручал мне уговоренную, а затем пытался сделать из меня великомученицу.

Традиционный костер, встретивший меня в первый раз, не оправдал его ожиданий. Я незаметно телепортировалась из пут, когда пламя разгорелось повыше и посильнее.

Топить мага тоже бесполезно. В любом мало-мальски крупном озере у него найдется пара знакомых русалок.

От колесования я избавилась еще проще – споткнулась по дороге к эшафоту, упала и перекинулась обликами с подходящим по размеру бревнышком. Представляю, в какую щепу они его измолотили!

Засим последовали: четвертование, дыба, виселица и плаха со скромным, застенчивым типом в красном колпаке с прорезями для глаз. С легкой руки дайна я коллекционировала казни, как иной травник – лютики. – Нет, я не имела к Эразмусу никаких претензий. Ну что поделаешь, работа у нас такая: я – ведьма, он – священнослужитель. Уверена, он питал ко мне не менее теплые чувства. Но это было уже слишком! Такой наглости я от него не ожидала. Он знал, что без денег я не уеду, и, наученный горьким опытом, решил действовать наверняка.

Ну, если вы так настаиваете… Я прищелкнула языком, Смолка пошла легкой трусцой. Стоило мне въехать в живой коридор, как он замкнулся за моей спиной и начал втягиваться следом. Пара копий… три-четыре меча… рогатины… все как обычно. Хоть бы парочку арбалетов прикупили, что ли.

Хмурая радость на тупо сосредоточенных лицах селян не поддавалась описанию. Я обаятельно улыбнулась честному народу, помахала рукой, разослала пару-тройку воздушных поцелуев.

Толпа возмущенно засопела.

Цок-цок лошадиные копыта… Теснее круг… Ближе, ведьма, ближе… Подойди, протяни руку…

Кончики пальцев коснулась заветного кошеля. Я увидела, как по лицу дайна расплывается торжествующая гримаса, как он поднимает свободную руку, чтобы взмахнуть ею, и…

– И-и, пошла! – завопила я, пнув Смолку каблуками.

Кобыла рванулась вперед, сделала несколько размашистых скачков навстречу выставленным рогатинам, ликующе заржала и, не пытаясь прорвать кольцо вооруженных мужиков лобовой атакой, взбежала по часовне, как белка. Неподкованные копыта разомкнулись тремя острыми когтями, уверенно впившимися в потемневшие бревна, ноги извернулись в суставах, согнувшись под немыслимыми для лошади углами, и, прежде чем селяне успели опомниться, черная тварь оттолкнулась от края крыши и распласталась в длинном, изящном прыжке-полете, тенью скользнув над головой Эразмуса.

Когда копыта Смолки – уже копыта – коснулись земли, люди с рогатинами остались далеко позади, а шальной галоп с каждой секундой увеличивал разделяющее нас расстояние.

Вслед нам понеслась трехэтажная анафема.

Отдышавшись, мы со Смолкой еще долго стояли на маленькой полянке у верстового столба с перевернутым указателем.

– Люблю я эту деревеньку, – задумчиво изрекла я, почесывая кобылку за ухом. – Люблю, хоть убей. Может, за это и люблю?

Селянин деликатно закашлялся.

НЕЛЕТОПИСНОЕ

– А вот гляньте, господа хорошие, на сию пакость, тьмы мерзопакостное порождение, – надрывался ярмарочный зазывала у входа в перекошенную палатку из грязной холстины, опасно вихляющуюся на ветру.