Воровская правда - Евгений Сухов

— Не надо мне фуфло толкать, я тебе уже все сказал!

— Жаль… В другой раз у меня может не оказаться «пушки». Ну что ж, вижу, что ты сам себе голова, живи как знаешь! — Беспалый привычным движением закинул автомат на плечо. — Надеюсь, это не последний наш разговор. Жаль, что ты таким несговорчивым оказался, Мулла. Вроде давно уже не мальчик, а упрям, как молодой осел…

Всему лагерю было известно, что в сухой, уютной, хорошо протопленной избе Тишу терпеливо дожидается молодая девка из вольняшек. Он как бы в раздумье остановился, окинул Муллу тяжелым взглядом, потом вдруг как-то враз погрустнел и, сопровождаемый тремя солдатами, неторопливо направился к себе.

— Ладно, хрен с тобой! — бросил он на прощание. — Все ж таки вместе у одной лоханки когда-то топтались. Живи! Посмотрим еще, кто кого!

И, обернувшись к охранникам, Беспалый жестко приказал:

— Затрюмовать этого упрямца! Пускай недельку посидит, подумает. И смотрите за ним получше, а то он шустер, еще ненароком сбежит! Я с вас тогда три шкуры спущу!.. А чтобы моему другу скучно не было, я ему развлечение придумал. — И полковник громко расхохотался.

Два молодых солдатика взяли Муллу под локти и молча повели к «красному уголку». Вор шел и ломал голову, с чего бы это вдруг Тимоха решил смилостивиться, не похоже было это на бывшего кореша.

Уже и тяжелая дверь карцера захлопнулась за ним, и замок жалобно лязгнул проржавленным нутром, а Мулла все размышлял над словами лагерного кума. Что-то, видать, готовится, вот потому-то Тимоха и решил убрать его с глаз долой.

Первую ночь в карцере Мулла провел тревожно, почти не спал и все прислушивался. Но на зоне было тихо, даже сторожевые собаки не тявкали — похоже, все обитатели лагеря, и зэки и вертухаи, затаились в томительном ожидании, и никто не хотел торопить события. Наутро Мулле принесли миску картофельной баланды и кружку воды — пайку на целый день. А в полдень в карцер пришел Тиша Беспалый.

— Не скучаешь? — по-деловому поинтересовался он. И тут же отмахнулся: — Хотя какой тебе скучать. Ты ведь у нас человек деловой. Некогда! Хоть бы предложил присесть барину, а то неудобно как-то в дверях выстаивать.

Мулла лишь усмехнулся:

— Проходи, коли пришел. А может, за меня отсидишь?

Беспалый сел на нары и отвечал:

— Нет, спасибо. Свое я уже отсидел. Вот так! — провел он ладонью по макушке. — Ну так как, мы с тобой одной веры? Выходим отсюда вместе?

Мулла отвернулся.

— Как знаешь, — пожал плечами Беспалый и поднялся.

— Тиша. — Окрик Заки остановил полковника у самой двери.

— Что я слышу! Ты раздумал, Заки! — удивленно поднял брови Беспалый. — Впрочем, ты всегда был очень разумный вор. Я рад, что мы с тобой будем вместе.

Мулла отрицательно покачал головой:

— Нет, Тиша, я не проститутка, чтобы продаваться.

— Тогда что тебе от меня надо? — Беспалый выглядел раздраженным.

— Чувствую, что не выйду из твоей обители живым. Если меня не пристрелят твои архаровцы, то выпотрошат свои же уркаганы. И вот что я подумал, Тиша, прожил я вроде бы и не так мало… А если говорить откровенно, по-настоящему баб-то у меня и не было. Если посмотреть, одни сучки да цветные.

— Понятно, Мулла, куда ты клонишь… Что ж, могу пособить твоему горю. — Беспалый расхохотался, хищно обнажив зубы и поблескивая золотой фиксой. — Хочешь свежатинкой поживиться напоследок? Ну, свою бабу я тебе уступить не могу, а вот устроить прогулочку в женский лагерь — это в моих силах. Благо он тут по прямой совсем близко. Только ты, Мулла, дай мне слово. Слышь, слово правильного вора, что ты по пути никуда не соскочишь, а когда я дам тебе знать, как миленький вернешься в зону. Без фокусов, понял?!

— Обижаешь, начальник, — невесело усмехнулся Мулла. — Я еще не договорил. Ты в точку попал, Тимоха. Как раз в этом самом женском лагере одна женщина сейчас находится. Я ее по воле знавал. Ну вот…

Мулла замялся, не желая откровенничать перед Беспалым. Ну, не мог же он ему рассказать, что краля эта по имени Валентина крепко запала Мулле в душу. Чем-то она напоминала ему первую его несчастную любовь — Ольгу, чей отец так расчетливо сдал его ментам. Да Валентина и сама по себе была хороша. Даже на воровских малинах, где всегда хватает ядреных и красивых девок, редко встретишь такую красоту. К тому же нрав у Валентины, несмотря на то что зналась она с ворами и жизнь у нее порой была совсем не сладкая, был тихим и добрым. Может быть, этим она и приворожила сердце отчаянного вора. Мулла даже самому себе не признавался, как дорога стала ему сероглазая красавица. Не положено правильному вору прикипать сердцем к какой-нибудь одной бабенке. Не по понятиям это, и братва всегда осудит вора, который из-за бабы теряет голову. Это, считай, верный шаг к гибели. Такой вор потерян для своих, да и ментам легче взять его на крючок. Нет, вор — невольная птица, ни дома, ни бабы, ни добра. Все это связывает человека по рукам и ногам, заставляет его забыть воровские заповеди, делает слабым и беззащитным.

Когда его снова повязали, Мулла даже вздохнул с облегчением. Это был выход, возможность избавиться от дурманящего наваждения. А то еще бы чуть-чуть, и законному захотелось бы своего теплого угла, сытного домашнего обеда, тяжести детишек на коленях. Валентина не раз уговаривала его бросить блатную жизнь, найти тихую заводь и жить там спокойно и неторопливо, радуясь домашнему уюту и подрастающим детям. Арест и предстоящая дальняя дорога по этапам уберегли его от этого соблазна.

А недавно тюремная почта доставила ему маляву от Валентины. Видно, не задалась у девки спокойная жизнь, раз оказалась она совсем поблизости от Муллы в соседнем женском лагере. В письме Валентина писала, что получила срок по глупости, но, слава богу, дали ей немного, что она узнала — ее любимый Заки рядом, и ей хотелось бы повидаться с ним, и что, даже выйдя на волю, она будет дожидаться его.

Крепко взбаламутила нутро вора эта коротенькая малява. Про себя он помнил, что есть и его вина в том, что Валентина оказалась за колючей проволокой, что затянула ее темная воровская жизнь. Видно, невмоготу было девке без любимого Заки, вот она и пустилась во все тяжкие. Томила душу Муллы эта неясная смурная и сосущая вина. Война с суками хоть как-то разогнала его тоску — не до того было. А сейчас, перед лицом неминуемой смерти, снова дрогнуло сердце Заки Зайдуллы, переступил он суровую тюремную заповедь — ничего не просить и уж тем более не просить у кума. Правда, если рассудить, то Тимоха, хоть теперь и кум, но старый его кореш и подельник. Так что не совсем западло, если он окажет дружбану последнюю услугу. Кровь и смерть спишут минутную слабость матерого зэка, для которого тюрьма давно стала родным домом.

В сумерках Мулла вместе с сопровождающим (не рискнул-таки Беспалый отпустить кореша одного, приставил к нему желторотого солдата-первогодка, чтоб, значит, тот присматривал за арестантом) выскользнул из ворот лагеря. Что там ни говори, а Тимоха на этот раз проявил себя человеком. И с кумом женского лагеря договорился (тот, видать, должником его был, иначе так легко бы не согласился), и сумел провести Муллу из карцера так, что никто из зэков ничего не заметил, и ничего взамен не требовал.

В густой темноте подошли Мулла с конвойным к металлической решетчатой калитке, от которой вел узкий проход, опутанный колючкой, к двери комнаты для свиданий заключенных с родственниками.

Переговорив о чем-то с караульным, солдатик открыл калитку и толкнул Муллу в проход. Сам же отправился в казарму. Его дело теперь отдыхать.

— Иди… — Калитка с лязгом захлопнулась.

Мулла машинально отметил, что замочек-то у калитки слабенький. Пустяк для любого бывалого вора. Вот что значит — женская зона.

Дверь ему отворил изнутри другой караульный, подозрительно оглядел и хмуро кивнул на дверь в конце коридора.

— Заки… — Теплые руки Валентины обвили его шею, едва он переступил порог узкой темной комнаты.

И время для Муллы остановилось…

Мулла никогда не был обижен женским вниманием — на любой малине находилась девка, которая готова была разделить с ним не только выпивку, но и постель. Да и сами блатные частенько «угощали» именитого гостя первейшими красавицами. Теперь Заки понимал, что все это было не то. Среди огромного количества женщин, которых он успел познать, были действительно очень красивые, но вряд ли одна из них способна была приблизиться к Валентине. Заки Зайдулла понимал, что мог бы умереть, но так никогда и не надкусить райского плода.

Комната свиданий на многие часы превратилась в храм любви, и стоны, что раздавались из ее разогретого любовью нутра, будоражили истосковавшихся без бабьей ласки молодых вертухаев. Исполняя строгий приказ кума, они добросовестно сторожили недолгое счастье Заки Зайдуллы. А он, позабыв обо всем, даже о том месте, где находится, неустанно прыгал на Валентине молодым жеребчиком. Она сумела показать многое из того, на что была способна ее женская суть. Она не желала отпускать от себя Муллу, почувствовав в нем настоящего самца, который способен в страсти не только укусить за плечо, но и своей сексуальной изобретательностью посрамить даже античных любовников. От поднадоевшей женщины Мулла всегда отделывался бесцеремонно, подобно тому, как это делает строгий купец с привередливым и безденежным покупателем. И тем самым он мало отличался от тех грешников-мужиков, которые хотят получить от дамы только усладу. Но сейчас, осознав как никогда остро приближающуюся кончину, он не желал отпускать от себя Валентину даже на минуту. Оставалось только удивляться, из каких же таких источников Заки черпает силы. И чем ближе был час расставания, тем его привязанность к ней становилась крепче. Теперь он сполна понимал значение татуировки «АЛЕНКА», которую многие блатные выкалывают на руках. Аббревиатура означала: «А любить ее надо, как ангела». Вот только ангел был падший и мог увлечь в такую бездну, из которой уже никогда не будет возврата. Но, стоя на самом краю ада, Мулла уже пренебрегал такой мелочью.