Очень далекий Тартесс - Евгений Войскунский

Снова заговорил Павлидий, и глашатаи зычными голосами повторяли каждое его слово. Это презренные бунтовщики, поднявшие оружие на великий Тартесс, сейчас их главари будут принесены в жертву Нетону, богу богов, а остальные – отправлены на рудник голубого серебра.

К деревянным колодам подошли палачи, поигрывая топорами.

Площадь орала неистово. Крики негодования слились в протяжный рев. Обреченные вжимали головы в плечи. Лишь один из них, долговязый, с изрытым оспой лицом, стоял прямо и спокойно. Он в упор смотрел на одного из царских приближенных – молодого, в лиловом гиматии, с серебряными пряжками на груди.

И Тордул, ощутив на себе пристальный взгляд, забеспокоился. Он повел глазами – и встретился с ненавидящим взглядом Ретобона. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Тордул опустил глаза. Вдруг он встрепенулся, побежал, расталкивая придворных, вниз по ступеням храма. Он что-то кричал, но голос его тонул в реве толпы...

Горгий и Эхиар плели тугие пучки из длинных каштановых волос. Астурда сидела у стены и плакала, уткнув лицо в колени. Она стыдилась своих остриженных волос, не достигающих затылка, и голова ее была покрыта.

Не устояла, поддалась уговорам Горгия: у греков бывало, что молодые женщины отдавали свои волосы для тетивы катапульт. Так вот всегда: мужчины дерутся, а женщинам – слезы...

Эхиар был необычно возбужден.

– Не плачь, цильбиценка, – говорил он, скручивая прядь волос. – Ты поклоняешься другим богам, но есть бог богов, и ему угодна твоя жертва... Ты увидишь сейчас... увидишь, как падет недостойный... Только истинным царям известно орудие возмездия. Бывало и в прошлом, что верховные жрецы пытались завладеть троном, и тогда мудрый царь поставил на башне катапульту... Раз в году верховный жрец подставляет сердце карающей стреле... ни о чем не ведая. – Хриплый смех вырвался у Эхиара. – Я хотел уйти в могилу вместе с Тартессом, но мне не удалось... не удалось накопить голубого серебра сверх меры... сверх той меры, за которой начинается гнев Нетона... Пусть так... Но зато я увижу, как падет недостойный... Павлидий – так его зовут? Ах-ха-ха-а...

От его лихорадочной речи, от жуткого смеха Горгию было не по себе. Сейчас он хотел лишь одного: пусть скорее выстрелит катапульта, пусть будет все, что угодно богам. Вечером он спустится на берег, и они с Астурдой уйдут... доберутся до гор... и пусть, пусть кочевая жизнь – только бы жизнь...

Четыре пучка волос попарно натянуты меж перитретов. Эхиар поднялся по ступенькам, нагнулся к прицельной щели.

– Ага, стоишь на месте... на правильном месте... Стрелу сюда! – крикнул он Горгию. – Не ту! Вот эту!

Горгий повиновался. Положил тяжелую стрелу в желобок эпитоксиса, зацепил спусковой крючок.

Снизу, с площади, доносился рев толпы. Горгий выглянул меж каменных зубцов. Море голов... Каких-то связанных людей тащат к деревянным колодам... Павлидий в белой одежде стоит перед нишей – той самой, на

которую нацелена катапульта...

– Погоди! – крикнул Горгий Эхиару. – У него щит на груди! Это тот самый? Из голубого серебра? Его не пробьет стрела!

– Замолчи, грек! Не видишь разве, что у этой стрелы наконечник тоже из голубого серебра?

Горгий уставился на массивный тускло-серый наконечник стрелы. Так вот оно какое...

– Берись за ворот! Быстрее!

Горгий завертел рукоятку. Со звенящим скрипом закручивались волосы. Эпитоксис со стрелой, оттягиваясь, пополз по бронзовому ложу сиринкса.

– Так! Ну, а теперь...

Безумный хохот потряс Эхиара. Он потянул рукоять. Крючок освободился, и вся сила, сжатая в волосах Астурды, рванула рычаги... Стрела понеслась вниз, к храму...

Горгий не видел мгновенного полета стрелы, но знал, что она сейчас с силой врежется в щит Павлидия. Пробьет ли?..

Последним, что он видел, было сияние солнца, небывало ослепительное... будто Гелиос приблизил светлый лик к самой земле...

В дальнем дворе для проезжих на берегу желтого Бетиса купец-массалиот потребовал у хозяина еще вина. Хоть был он уже пьян, хозяин не стал перечить: знал крутой нрав массалиота. И когда только уберется отсюда этот упрямый осел со своим товаром? Сидит, выжидает, пока в Тартессе станет спокойно. Одним богам ведомо, какого спокойствия ему нужно для торговли... и бывает ли оно на свете...

Тяжкий грохот – будто земля разверзлась – заставил массалиота выскочить из комнаты. Грохот шел со стороны Тартесса. Там поднималось в небо невиданно-огромное грибовидное облако. Медленно расширяясь, оно плыло сюда.

Массалиот от страха мигом протрезвел. Он выбежал на дорогу, теряя плохо привязанные сандалии, и во весь дух помчался прочь, прочь... подальше от Тартесса...