Любимая для бессмертного (СИ) - Заблоцкая Катерина

- Я хорошо прячусь, - я высвободил руку. – И опоздал на собрание? Что сегодня происходит?

- Всего лишь милое торжество, - звонко рассмеялась она. – В этом танце мы пытаемся возродить былую мощь! Вы пришли развлечься или за советом?

- За советом.

- В таком случае, друг мой, - она звонко рассмеялась, - вам к центру. Сегодня средоточие там.

Средоточие значит. То, что весь мир там, снаружи, может рухнуть, им плевать. Они в очередной раз вскрыли запасы энергии, к которым не имели права прикасаться, и пытаются совершить что-то невозможное, чтобы возомнить себя богами.

- Но если пожелаете танцевать, найдите меня, - прошептала женщина.

Некоторые из Истинных почти никогда не появлялись в обществе, предпочитая далекую местность. Вероятно, меня приняли за одного из них, иначе не пропустили бы столь свободно, и я спокойно, не стесненный в движениях, зашагал к небольшому вихрю, раскручивавшемуся от центра. Магия, клокотавшая в воздухе, была настолько сильна, что даже дышать стало трудно.

К центру людей оказалось больше, они почти сформировали толпу. Я отодвинул кого-то, чтобы пройти, и услышал недовольное шипение за спиной, но остановить меня не успели.

В самом центре безумного бала красовалась огромная пентаграмма. Я увидел лучи магической звезды и наступил на самый её край, не боясь того, что могу пострадать от магии.

В пентаграмме стояла женщина. Если присмотреться, можно было увидеть, что она не касалась ногами пола, лишь зависла над ним, словно призрак. Однако, вторжение в пентаграмму она ощутила, стремительно оборачиваясь ко мне.

- Кто, - её властный голос ни с чьим спутать было невозможно, - посмел нарушить ритуал своей наглостью?!

Моя иллюзорная маска за ненадобностью рассыпалась пылью.

- Тот, кто, собственно, не давал разрешения проводить весь этот ужас, - холодно проронил я. – Здравствуй, Матильда. Не ожидал тебя увидеть. Как там жизнь после смерти?

Любому на моем месте наверняка хотелось бы в лучшем случае убежать куда подальше.

Матильда, женщина, которую я любил, и которая рассыпалась в пыль на моих глазах, стояла передо мной оскорбительно живая. В её глазах сверкало привычное презрение, испытываемое ею по отношению ко всему живому, но смертному, и ко мне в том числе, даром, что она продолжала обращаться ко мне не иначе как «любимый» на протяжении всех наших больше похожих на смертельную ловушку отношений. Она была облачена не в маскарадный костюм, а в привычное легкое белое платье, что трепетало на ветру, волосы собрала в небрежную косу, и та покоилась на её левом плече. Губы, не подведенные никакой помадой, изгибались в веселой усмешке бессмертной властительницы жизни.

От живой Матильду отличало только то, что сквозь неё, если слегка прищуриться, я мог рассмотреть стоявших сзади Истинных.

- Рене, - проронила она тем же тоном, что и при жизни, - вот уж… Не ожидала тебя здесь увидеть.

- А я-то как удивлён нашей внезапной встрече, - холодно проронил я, внимательно глядя на неё. – Ты себе даже не представляешь. Ну? И чьей гениальной идеей было вызвать это?

- Мне не нравится, что ты говоришь обо мне, словно о какой-то твари, выбравшейся откуда-то из другого мира, - проворковала Матильда. – Разве ты не скучал по мне, любимый?

- Рыдал каждую ночь, - холодно отрезал я. – Повторяю свой вопрос. Кто вытащил это и каким образом?

Даже Хранитель Времени, считавшийся если не всемогущим, не был наделен способностью воскрешать мертвых. Считалось, что простые люди покидали нас навсегда, оставляя о себе только легкий налет воспоминаний в сознаниях родных и какие-то материальные вещи, одно прикосновение к которым вряд ли возвратит людей. Легкие энергетические следы. Я знал, что силу из вещей можно вытянуть, но её было недостаточно, чтобы сформировать хотя бы тень человека, способную выдохнуть несколько слов, прощальное «люблю» или «ненавижу». Такое пытались проделывать много лет назад, вытягивать имена убийц из орудий преступления, но тщетно.

Разве что золотые стрелы, забиравшие всю сущность человека и превращавшие его в пепел, могли выпустить из себя несколько мыслей, но их было недостаточно, чтобы сформировать цельную картину. Я не представлял, что надо было делать, чтобы создать почти реальный призрак Матильды. А она стояла передо мной практически живая, и когда протянула руку и прикоснулась к моему плечу, я даже смог почувствовать привычный холод её пальцев сквозь тонкую ткань рубашки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Не сердись на них, - проворковала Матильда, подходя к самому краю пентаграммы, нанесенной на пол обители Истинных. – Они всего лишь хотели спросить у меня совета. Наши дорогие друзья, - она обвела широким жестом присутствующих в зале бессмертных, - не совсем понимают мотивы твоего поведения и считают, что ты, получив этот благословенный дар, дар жить вечно, несколько неверно распоряжаешься им. Они боятся, что твои действия могут иметь непоправимое влияние на их жизни, и хотели бы, чтобы я по крайней мере смогла призвать тебя к благоразумию.

- Вот как.

- Ну да. Ведь я знала тебя лучше всех. Лучше твоих родителей или твоей ничтожной сестренки. Кстати, как она? Я не успела услышать, сумели ли убить ее во имя баланса? Тебе ведь самому пришлось принимать это серьезное решение…

- С моей сестрой всё замечательно, - отметил я. – Вопреки твоему желанию, она всё ещё жива, вышла замуж, родила ребенка.

- Ты нарушаешь законы баланса во имя личной выгоды? – изогнула брови Матильда. – вот как? Мне казалось, ты всегда был слишком правильным для этого, мой мальчик.

- У меня была очень хорошая учительница, - холодно промолвил я.

Пентаграмма под ногами Матильды заискрила. Она стала несколько плотнее и уже почти не просвечивалась, больше напоминая живого человека, а не призрака, вытащенного из другого мира. И я, присмотревшись к знаку на мраморном полу, наконец-то понял, как именно они сумели её сохранить.

Человек сохраняется в том, с чем он чаще всего взаимодействовал. Марго так долго тянула за энергетические нити, что оставила там слишком много от себя. А Истинным хватило ума воспользоваться естественным средоточием энергонитей, чтобы попытаться её оживить.

Первым моим желанием было разрушить её, броситься на неё, чтобы сжать призрачное горло собственными руками. Однако, Матильда – ключ.

Противный, вызывающий раздражение и желание поскорее забыть о её существовании, но ключ. Если я пойму, как они умудрились вытащить её из энергонити, и вытащу из неё информацию, которая позволяла ей столько лет творить свои злодейства, то, возможно, мне удастся решить все проблемы быстрее.

- И разве ты не рад меня видеть? – протянула Матильда.

- Рад, - я растянул губы в притворной улыбке и протянул ей руку. – Может быть, согласишься хотя бы потанцевать со мной, раз уж ты здесь?

Она с легким недоверием сжала мою ладонь и позволила выдернуть себя из пентаграммы. Запоздало разжала пальцы, но было уже поздно; магия, удерживавшая пентаграмму, рассыпалась, утекая в энергонить. Матильда так и осталась в состоянии почти материального признака.

- А теперь, - проронил я, отпуская её ладонь, - вернемся к насущным вопросам: кем из вас мне следует залатать дыры, которые возникли по её возвращению?

Истинные молчали. По залу прошел тихий гул.

Я снял с шеи цепочку с песочными часами. Те гудели у меня на ладони в предвкушении колдовства. Чувствовали, должно быть, что собираюсь использовать их по назначению, и были готовы прямо сейчас восстанавливать равновесие. Я впервые почувствовал нечто большее, чем просто энергетику, ощутил в нервном зуде предвкушение и ненависть. Как будто этот мир ненавидел собственных божеств, созданных для поддержания баланса, а не для разрушения всего живого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Кажется, - проронил я, - вы не слишком спешите отдавать свои жизни за этот призрак? Как же! А мне казалось, её советы достаточно ценны.

Матильда, дразнясь, опустила холодную ладонь мне на плечо, погладила по руке, будто пытаясь успокоить. Я сделал вид, что ничего не чувствую, хотя было неприятно.