Гибель богов - Иван Апраксин

– Нет, это не решило бы проблему, – покачал головой епископ. – Если бы погиб я, вы могли бы принять крещение от любого другого священника. Как вы думаете, а зачем этим злобным силам не желать крещения Руси? Кто эти создания: в чем их интерес?

– Их интерес в том, чтобы Россия не стала христианской страной, – ответил я, уже успевший всячески обдумать эту проблему.

– Но, боже мой, – всплеснул руками старик. – В любом случае Русь не может долго оставаться языческой…

Я засмеялся, хотя смеяться совсем не хотелось. Николай Константинович Апачиди прибыл из конца девятнадцатого века, и поэтому еще не знал о проблемах века двадцать первого.

– Не о язычестве речь, – сказал я. – По мнению некоторых, Русь вполне могла бы стать исламской страной. Вот в чем дело. Не допустить крещения Руси – это значит толкнуть ее в объятия ислама. Некоторым бы этого очень хотелось. Одного из этих некоторых зарубили вчера мои воины…

– Значит, мы с вами присланы сюда одной силой, которая хочет сохранить известное нам течение истории, – рассудительно заметил епископ. – А существует еще другая сила. Та, которая хочет добиться изменения истории. И вчера ночью к вам явились именно посланцы второй силы. Я правильно понимаю?

Когда я кивнул, епископ Анастат просветлел лицом.

– Слава Богу, что вы уже здесь и что мы с вами встретились. Давайте же быстрее совершим ваше крещение, и угроза будет снята. Крещение состоится, и изменить этот факт станет уже невозможно.

– Ну, мне можно будет помешать потом, – заметил я. – Как вы понимаете, одного моего крещения недостаточно. Я, как частное лицо, никого не интересую. Но таинственные злые силы – враги христианства – могут помешать мне крестить Русь.

– Как?

– Меня снова можно попытаться убить, – предположил я. – И вторая попытка может выйти удачной. Почему бы нет?

Старик хитро посмотрел на меня, и улыбка тронула его сухие губы.

– Очень возможно, – проговорил он. – Но меня это уже точно не будет касаться. Знаете, что обидно? Меня притащили сюда пятьдесят лет назад, и все эти годы я прожил здесь, в этом мире. Все это время я гадал о том, что же именно предстоит мне сделать, в чем мое предназначение здесь. И теперь только выяснилось, что я всего лишь должен крестить вас, мой молодой друг. Какое разочарование… Теперь я даже обижен.

– На что обижены?

Николай Константинович вздохнул.

– Ради этого небольшого дела совершенно необязательно было вытаскивать меня из моей жизни так рано. Чего ради я торчал тут пятьдесят лет? Я только успел закончить университет, мечтал стать инженером. Знаете, я мог бы стать очень хорошим инженером. Я бы строил дороги, брал подряды, разбогател бы. Знаменитый инженер Апачиди – это звучит!

– Ну да, а потом бы вас расстреляли большевики в каком-нибудь овраге, – пробормотал я невольно.

– Кто? – встрепенулся старик. – Как вы их назвали? И за что же они убили бы меня?

– Ну, как вам объяснить, – неохотно буркнул я, сам уже недовольный тем, что слетело у меня с языка. – На вас были бы очки и форма гражданского инженера. Для большевиков этого было бы вполне достаточно, чтобы убить вас, не задумываясь.

– Какие ужасы вы говорите, – прошептал старик. – Кто бы мог подумать? Да, кстати, скажите, пожалуйста… Я тут не понял одно слово. Может быть, оно из вашей эпохи, и вы мне поясните.

– Какое слово? – удивился я.

– Мне вчера тоже снился сон, – сообщил епископ смущенно. – Ну, вы знаете, что я имею в виду. Сон с моим отцом, который говорил со мной. Конечно, это совсем не отец, я понимаю…

– Так что он вам сказал?

– За пятьдесят лет, что я был вынужден провести здесь, – торжественно сказал Анастат, – такие сны с отцом снились мне всего три раза. Первый раз – пятьдесят лет назад, когда я только очутился здесь. Мне было велено ждать. И я ждал. Да уж, милый юноша, никто не посмеет упрекнуть меня в том, что я мало ждал. Пятьдесят лет, знаете ли, – это не фунт изюму. Вся моя жизнь прошла здесь.

Второй раз сон приснился мне во время осады, когда ваши войска стояли под городом. Мне было велено помочь вам взять Херсонес – город, ставший для меня родиной. А третий сон приснился мне вчера ночью.

Мне было сказано, чтобы я крестил вас и вашу дикую ораву и что на этом мою задачу можно будет считать законченной. Что ж, очень мило. Меня даже не поблагодарили.

Нотки сутяжничества послышались в голосе старика. Он был раздражен и явно недоволен.

– А вы подайте жалобу на высочайшее имя, – посоветовал я. – К следующему сну заготовьте бумагу и вручите ее. Пусть вас наградят каким-нибудь орденом Хроноса.

– Хроноса, – пробормотал епископ. – Хроноса… Да, так вот о непонятных словах. Мне было сказано, что я могу рассчитывать на депортацию. Что это такое? В вашей эпохе есть такое слово? Я понимаю, что оно латинское, но в реальном училище мы латынь не проходили…

Я оцепенел. Потом решился поверить услышанному. И лишь потом по-настоящему заволновался.

– Депортация? – как зачарованный повторил я за стариком. – Вам так и сказали? Что возможна депортация? Это вам прямо сам папа сообщил? Вы случайно не сами придумали?

– Ах ты, господи, – раскипятился Анастат и даже хлопнул себя ладонями по коленям. – Ну сколько можно вам объяснять… Как я могу сам придумать слово, которого не знаю?

– Депортация, – медленно произнес я, подчеркивая каждое слово. – Это означает, что вас заберут из этого времени и вернут на место. Откуда взяли – туда и вернут. Вот что значит это латинское слово.

– Да, папа мне так и сказал, – подтвердил епископ. Потом до него дошло, и на лице его, изборожденном морщинами, отразилась растерянность. Он встал и нетвердыми шагами прошелся по дворику. Затем остановился возле бассейна, кинул взгляд на золотых рыбок…

– Но как же, – растерянно сказал он и развел руками. – Позвольте, но как же так?

Он замолчал и снова сел на каменную скамью рядом со мной. Анастат выглядел подавленным и даже напуганным. Иногда на лицо его набегала смутная улыбка, но брови все равно оставались насупленными, отягощенными думой о неприятном.

– Разве так можно? – снова пробормотал старик. – Я не знаю, не ожидал…

– Вы что – не хотите вернуться в свое время? – поинтересовался я. – Все-таки конец девятнадцатого века – это очень даже неплохо. Это вам не десятый, который тут на дворе. Знаете, врачи-стоматологи, железные дороги, электричество, вилки для еды и еще куча всяких приятных мелочей…

Но Анастат к тому времени уже сумел взять себя в руки и внутренне собраться.

– Нет, – отрицательно покачал он головой. – Совсем не хочу, милейший. Мне семьдесят два года, я одинокий старик. Моя жизнь прошла здесь. Заметьте – против моей воли. Моего согласия никто не спрашивал. Здесь я выжил и стал епископом Херсонеса. Это хорошее место. Имею почет и уважение властей и граждан города. У меня дом, как видите, и я получаю хорошее содержание.

Он помолчал, потом продолжил:

– А кому я буду нужен там, в моем времени? Дряхлый, никуда не годный старик с дипломом университета. Куда я пойду? Меня никто не признает из родных, у меня не будет ни дома, ни денег. Жизнь прошла здесь, а теперь меня… Депортируют, ну да. По-другому это называется – вышвырнут подальше, чтоб под ногами не путался.

Анастат казался раздавленным и агрессивным.

– Лучше в десятом веке быть епископом, чем в девятнадцатом – нищим стариком, – закончил он яростно.

Я живо представил себе все то, что говорил Анастат, и понял, что старик совершенно прав в своих претензиях. Пусть здесь десятый век, но есть дом с внутренним двориком. А в нем – бассейн с золотыми рыбками. Перед домом – необычайной красоты кусты с яркими южными цветами. На кухне – кухарка, в комнатах – служанка. Если нужно идти служить в храм – два иподьякона готовы отнести хоть на руках.

Ну и наплевать, что тут нет паровозов и электричества. Зачем они будут нищему старику без гроша в кармане, у которого нет близких людей?

Мне захотелось утешить Анастата, и я сказал:

– Слушайте, а кто вам сказал, что вас депортируют обратно именно в вашем возрасте? Вполне возможно, что вас вернут обратно в том возрасте, какой у вас был в момент перемещения сюда. А что? Это было бы только справедливо. В каком виде взяли, в таком же виде и вернули. Согласно закону о правах потребителя…

Может быть, вас вернут в тот самый момент, когда вы потеряли сознание на берегу моря. Помните, вы мне рассказывали? Ну вот, а теперь вы проснетесь на том самом берегу и будете таким же молодым, каким были тогда. Разве не здорово? У вас получится прожить как бы две жизни. Одну вы прожили здесь, в Херсонесе десятого века, а вторая вам еще только предстоит.

Вы станете инженером, как собирались, и сделаете карьеру. У вас будет семья и дети, а на счету – кругленькая сумма. Все, как у людей.

Вероятно, мои слова прозвучали убедительно. Или всякий человек хочет услышать слова надежды и радостно верит им?