Игра над бездной - Вилис Лацис

— Ладно, ладно, раз не хотите, буду молчать… — обиделся Цауна. — Будем простаками.

— По правде говоря, вы и есть простаки, — продолжала Ирена. — Но об этом потом. Теперь попытаюсь выполнить ваше пожелание и буду говорить о своем деле. Раньше вы сами же сказали, что моя вина заключена в одном маловажном обстоятельстве. Вы не упрекали меня за то, что я работала в интересах жандармерии, что расследовала вину Вийупа в конкретном случае убийства и выдала его органам правосудия. Моя большая и непростительная ошибка заключается в том, что я погубила Вийупа лжесвидетельством — о его планах покушения. Да, это была действительно страшная ошибка, и я о ней сожалею, потому что я не желала, чтобы Вийуп понес более суровое наказание, чем предусмотренное законом за совершенное им преступление. Черепов мне ручался, что это всего лишь форма, пустяк, и в деле Вийупа он будет иметь мизерное значение. Я даже спросила, какой приговор ожидает Вийупа, и Черепов уверил меня, что от силы — несколько лет каторги. Еще он сказал, что если убийству барона А. не придать политического мотива, то оно будет признано тяжким уголовным и Вийупа приговорят к более тяжкому наказанию. А так на каторге его поместят среди политических, и он свой срок отбудет в сравнительно приличном обществе. Я себе представила, что оказываю Вийупу услугу, и потому согласилась дополнить мои показания несколькими выдуманными фразами. Лишь позднее я поняла истинное значение этой приписки, но тогда приговор был уже приведен в исполнение, и я была бессильна что-либо исправить. Ошибка моя огромна, она роковая, но я же не хотела этого. Меня обманули, и чтобы я не могла сорвать замысел Черепова, меня на время процесса отправили за границу. После этого Черепова повысили в чине, и лишь теперь я узнала, для чего ему так необходимо было представить дело Вийупа как политическое. Вы можете мне верить или не верить, но все, что я вам сказала, — правда. И если это так, то кто же настоящий виновник и кому сегодня надо бы сидеть здесь на скамье подсудимых? Я была только оружием в руках другого. Кто же заслужил более тяжкое наказание: оружие или тот, кто его употребил?

— Сознательно или несознательно, но вы причинили зло и нанесли вред не только Вийупу, но всему нашему делу, — сказал Цауна. — Конечно, если бы эти факты оказались достоверными и мы своевременно узнали о них, то, возможно, мы оставили бы вас в покое и избрали целью нашей мести Черепова. Теперь же дело зашло столь далеко, что изменить его ход невозможно. Черепов никуда не денется, дойдем и до него, но и вас помиловать мы уже не можем. Потому что вы знаете слишком много — в этом ваша беда. Никому не дано что-либо знать о нашем деле, а если кто-то знает, то в этом его преступление, и мы из чистой предосторожности должны сделать так, чтобы осведомленный больше не знал ничего.

— Теперь я возьму слово! — Илмар перебил Цауну и вскочил со скамьи. — Логика Цауны слишком груба и примитивна, и я ее отклоняю по нескольким причинам. Во-первых, потому что, если следовать рассуждениям Цауны, то мы наш акт правосудия превращаем в неприкрытое и трусливое спасение собственной шкуры. Мы хотели отплатить за несправедливость, проявленную по отношению к Вийупу, но вместо этого запятнали бы его память новой, еще большей несправедливостью. Та оплошность, которую Ирена Зултнер проявила по отношению к Вийупу, совершена была неосознанно — мы же свою вознамерились совершить сознательно, и это гораздо хуже. Я был тем, кто это дело начал, и потому мне принадлежит в этом случае решающее слово. Я дал обещание не только себе и не только вам и Анне, но также и Вийупу, что не допущу ошибки, не заставлю страдать невинного, а теперь вы хотите настоять, чтобы я нарушил свое слово. Вы не имеете права этого делать, вы понимаете это или нет? И если вы, Цауна и Савелис, попытаетесь завершить свой замысел, я окажу сопротивление всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.

Илмар достал из кармана револьвер и направил его в сторону Цауны. Цауна, побледнев от злости, кусал губы.

— Ну, пошло-поехало! — воскликнул Савелис. — Ребята, возьмите себя в руки, не впадайте в детство! Если как следует подумать, Илмар прав, и нам надо основательно взвесить все еще раз до того, как что-то начнем делать.

— Если вы с Илмаром так милосердны и умны, то скажите, как из этой заварухи выйти с целой шкурой? — парировал Цауна. — Моя голова для этого слаба. Кто же тогда дороже: одна испорченная лживая женщина или трое способных, достойных борцов? Всем четверым не спастись — это ясно как божий день. В таком случае выбирайте — она или мы?

— Цауна, твоя кровожадность начинает оправдывать твою фамилию,[3] — сказал Илмар.

— Это не кровожадность, а здравый смысл, — ответил Цауна.

Илмар отошел от стола и встал рядом с Иреной.

— Не бойся, я обещал быть рядом, когда станет опасно, — сказал он.

— Я тебе благодарна, — Ирена ласково коснулась его руки. — Но мне опасность еще не грозит, — продолжала она, взглянув на помрачневшего Цауну и смущенного Савелиса, — вы не знаете, каким образом вывернуться из этой ситуации, не повредив шкуру, но вы совсем забыли, что кое-что зависит также и от меня, и не можете себе представить, что такое положение возникло не сегодня вечером, а существует уже несколько дней.

В подвале воцарилась напряженная тишина.

— Что вы… что вы хотите этим сказать? — спросил наконец Цауна.

— Сейчас все поймете, — сказала Ирена. — Вы глубоко заблуждались, сказав, что я тут сижу не по своей воле, а потому что не знала заранее, что меня ждет. Однако мне это было известно с позавчерашнего дня. И отнюдь не как предчувствие, как туманная догадка, а во всех подробностях, определенно и недвусмысленно. Вспомни, — она обратилась к Илмару, — в тот вечер, когда ты пришел ко мне, у тебя болела голова и я тебе дала порошок. До того момента я не знала ничего и хотела дать тебе настоящий порошок от головной боли, но по ошибке дала что-то другое. Приняв его, ты стал невменяем, начал бредить и невольно рассказал мне все, все. Я узнала все до последней мелочи о твоих замыслах, знала, что мне уготовано на этом заседании. У меня было два дня на размышление, и я могла избрать различные пути спасения от нависшей опасности. Я могла немедленно уехать в какое-нибудь отдаленное место, где вы меня не нашли бы. Я могла выдать вас Черепову, и теперь все вы пребывали бы в одном мрачном месте, называемом тюрьмой. Но могла я и кое-что другое, хоть это и было сопряжено с опасностью. Именно это я избрала, последовала за тобой, Илмар, на суд и села на скамью подсудимых. Понимаете ли вы, отчего я так поступила? Неужели только из жажды сильных ощущений?

Она умолкла и выжидала, не выскажется ли кто. Но все молчали, и это молчание красноречивей слов говорило об их замешательстве. Казалось, все трое мужчин думали об одном и том же и каждый пытался найти ответ на один общий, не высказанный вопрос: если Ирена все знала, то почему же она пришла? Что она замыслила? До сих пор ее присутствие было понятно, теперь же оно превратилось в загадку, потаенный смысл которой был чреват опасностью. Илмар медленно убрал револьвер в карман. Савелис инстинктивно посматривал на дверь подвала. Цауна дрожащими пальцами теребил пуговицы тужурки. Никто не догадывался снять сгоревший фитилек свечи, и пламя стало слабеньким и желтым. От этого сырые стены подвала отсвечивали странным, сухим жаром. В напряженной тишине Илмару казалось, будто этот отсвет становится зеленоватым и все более тусклым и какой-то непонятный звук, словно плеск невидимой воды, наполнял помещение. Может, то был отголосок ветра, налетавшего на бетон, возможно, взволнованный, мятежный звон крови, гонимой беспокойным сердцем.

Затем Ирена продолжала:

— Я пришла сюда по двум причинам. Во-первых, мне надо было предотвратить недоразумение, показать себя в свете моей правды — безразлично, убедительна она для вас или нет! А второй и главный повод, ради которого я решила предпринять этот опасный шаг, было желание предотвратить последствия недоразумения — помочь вам выйти из этого положения. Если бы я на все махнула рукой и сбежала в безопасное место, тогда Илмару Крисону за мое малодушие пришлось бы заплатить своей свободой. Черепов ни за что не примирился бы с положением одураченного, он рассчитывал на громкое дело и потому сделал бы все, чтобы из материалов на Илмара раздуть опасную и важную аферу, Вам известно, как действует Черепов. Он погубил бы Илмара и превратил бы его процесс в ступеньку для достижения карьеры. Однажды я против воли помогла ему подняться на одну ступеньку и потому именно не желаю делать этого еще раз. Илмар должен бежать за границу прежде, чем Черепов узнает, что дело лопнуло. И я тоже должна бежать, а остальные могут оставаться на своих местах, потому что о них никто ничего не знает. Это все.