Крючок для пираньи - Александр Бушков

— Там, внизу, торчали кое-какие острые обломки, — громко сказал Мазур, подходя.

Она подняла глаза, потом встала:

— А конкретнее?

— Несколько дыр в переборках, обломанный ствол пальмы, — сказал Мазур. — Острых, режущих поверхностей хватало. А ведь он, вполне возможно, мог получить травму где-то в других каютах, зашел поглубже, куда я еще не заглядывал…

— Простите, но я в самом деле не вполне понимаю, куда вы клоните, — сказала Даша. — Не разбираюсь в таких тонкостях…

— Ну, это просто, — сказал он. — Понимаете, под водой сильно понижается чувствительность к прикосновениям. А к боли исчезает почти совсем. Сталкивался я с подобными случаями… Человек, работая на ограниченном пространстве, посреди режущих поверхностей, глубоко поранил бедро. Началось обильное кровотечение, сначала он не заметил, но когда потерял много крови, ощутил слабость, головокружение, запаниковал, вполне возможно, заметался, потерял ориентацию, при этом слабел и слабел. Потерял сознание, выронил загубник, захлебнулся… Версия сметана на живую нитку, но, поверьте моему опыту, на основании того, что мы здесь имеем, другого вывода сделать и нельзя. Сейчас узнаем, что там с воздухом…

Он нетерпеливо оглянулся, отчего-то вдруг загоревшись желанием узнать истину. Степан Ильич подошел не спеша, вынул изо рта трубочку:

— В одном баллоне оставалась примерно четверть. Второй, как говорится, не почат.

— Это работает на вашу версию? — повернулась Даша к Мазуру.

— Я бы сказал, полностью ее подтверждает, — сказал он. — Слишком поздно понял, что с ним происходит, запаниковал, загубник выпал изо рта…

— Что вы сейчас будете делать? — спросила она Кацубу.

— Простите?

— Очередное погружение или плывете к берегу?

— В море, милая барышня, не плывут, а ходят, — деликатно поправил ее Степан Ильич.

— Да какая разница… — махнула она рукой. — Что делать будете?

— Пожалуй что, к берегу, — поразмыслив немного, сказал Кацуба. — После такой находки нам отписываться до утра, заранее себе представляю груду бумаг… Пошли, Володя? Раньше сядем, раньше встанем.

В коридоре они встретили Свету, выходившую из гальюна, — шарфик сбит на сторону, растрепанная, подбородок мокрый.

— Блевала, понимаете ли, — сообщила она вполне бодро. — Я ведь столичная штучка, мне положено при виде такого улова…

— Ну и лапочка, — мимоходом отмахнулся Кацуба. — Иди играй дальше, Сара Бернар ты наша…

Втолкнул Мазура в каюту, захлопнул с треском дверь и спросил:

— Сколько правды в том, что ты рыжей наговорил?

— Сто процентов, — сказал Мазур. — Уж извини, если что не так…

— Ничего, все нормально. Вот только не могло ли получиться наоборот? Я имею в виду — его подзажали под водой, вырвали загубник и держали, пока не захлебнулся? А потом чем-то соответствующим распороли ногу?

— Могло и так быть, — сказал Мазур. — Версий тут всего две — либо так, либо этак…

— И внешние признаки абсолютно идентичны?

— Думаю, да, — сказал Мазур, криво ухмыльнулся: — Видишь теперь, что под водой естественную смерть от убийства отличить не в пример труднее, чем на суше… В некоторых случаях.

— А сам ты что думаешь?

— Да не знаю, пойми ты! — с сердцем бросил Мазур. — Ситуация в точности та, что и с водолазом — либо несчастный случай, либо убийство, но если это убийство, эмпирическим методом доказать невозможно.

Кацуба вдруг поднял голову:

— А знаешь, это и к лучшему…

— Что?

— Е с л и это убийства, замаскированные под несчастные случаи, значит, дырявить тебя под водой из автомата не будут в случае чего. Постараются провернуть «несчастный случай» — и при таком повороте у тебя больше шансов, а?

— Вообще-то да, — кивнул Мазур. — Кто?

— Ну не знаю я! — сказал Кацуба. — Я же не Господь Бог, у меня только-только следы обозначились под носом… По ним еще пройти надо. Да, а что с дырами? Точно, свежие?

— Свежие, — уверенно сказал Мазур. — Говорю тебе, металл не успел потускнеть. Совсем недавно ковырялись. — Он фыркнул. — Вот тебе и завязка интриги. Дорофеев, когда драпал в панике и спешке, спасаясь от раскулачивания, погрузил на «Веру» пару бочонков с пиастрами. А карта была спрятана в одном из двенадцати музейных стульев. Кто-то нашел, спалил музей для заметания следов, поднял пиастры…

Кацуба его не перебивал, но и не улыбнулся — смотрел серьезно, задумчиво.

— Версия неплоха, — сказал он наконец. — Вот только есть одно обстоятельство, которое ее напрочь перечеркивает. Будь на «Вере» какой-то клад, те, кто его извлек, преспокойно смылись бы с добычей. А ведь история не кончилась со смертью водолазов, она, точно тебе скажу, п р о д о л ж а е т с я. Нет, не клад…

— Слушай, где ты Васю раздобыл? — спросил Мазур. — Ведь насквозь штатский, я уж боялся, что его удар хватит при виде трупа.

— Ну не было ничего другого, — грустно сказал Кацуба. — Такие, как ты, обормоты — товар дефицитный. Хороший Вася мужик, мастер спорта, аквалангист классный — но всего в нем военного, что капитан запаса. Все понимаю, да что делать, работай с тем, что есть. Трупов там, внизу, вроде бы больше не ожидается. А «Веру» надо обследовать тщательно. Что ты ухмыляешься? Не верю я в клад, ты и сам не веришь, а?

— Не верю, — признал Мазур.

— То-то. Клада нет, а тайна есть. Зачем-то же на «Веру» полезли с газосваркой? С опытными водолазами, надо полагать. Задачка не для дилетанта. Эх, языка бы мне…

— Знаешь, в чем загвоздка? — спросил Мазур. — Под водой взять языка в сто раз труднее, чем на суше. Особенно если ты один. Ежели что, на Васю у меня никакой надежды…

— А ты что, ждешь под водой нападения? — прищурился Кацуба.

— Т ы ждешь.

— Да нет, — признался Кацуба с тяжким вздохом. — Конечно, и суденышко какое-то странное на горизонте маячит, не давая себя рассмотреть, — сегодня опять, кстати, маячило, — и меры оповещения разработали, но… Нельзя сказать, что я жду нападения под водой. Я просто жду ч е г о у г о д н о.

Глава четырнадцатая

Мытьем и катаньем

Гости заявились ближе к вечеру, когда Мазур с Кацубой бездарно убивали время, совершенно не представляя, чем себя занять, — Мазур вполглаза смотрел по телевизору «Человека-амфибию» (из-за жуткого качества изображения скорее уж подходило название «Странник в пургу»), а Кацуба валялся в кресле, с теми же загадочными гримасами и хмыканьем перелистывая записки полковника Фосетта, всю сознательную жизнь искавшего в Южной Америке загадочные города исчезнувших цивилизаций, да так и не вернувшегося однажды из очередного вояжа.

— Ихтиандр, я тебе пожрать принес… — громко вспомнил Кацуба концовку старого анекдота, отложив книгу.

— Не опошляй, очкастый, — лениво отмахнулся Мазур.

За событиями на экране, и без того знакомыми с детства, он наблюдал рассеянно — гораздо более его интересовало, отчего Кацуба устроил неслабую фальсификацию. Согласно протоколу, подписанному обоими подводными пловцами, Кацубой и капитаном «Морской звезды», труп аквалангиста-пограничника был обнаружен не в трюме «Веры», а застрявшим меж двумя камнями на дне, в двадцати метрах от «Комсомольца».

Так отныне и значилось во всех документах, так Кацуба и поведал милиции и пограничникам, незамедлительно примчавшимся в порт, едва вернулась «Морская звезда». Дашу Шевчук обмануть было проще всего — она сама, естественно, под воду не спускалась, зато словно бы освятила своим присутствием на борту майоровы измышления.

Хорошо еще, Мазур с Васей были заранее предупреждены. Мазур старательно изложил версию «естественных причин»: рана, обширная кровопотеря, обморок, смерть, опять-таки по приказу умолчав о втором из возможных вариантов…

Нельзя сказать, что его прямо-таки сжигало любопытство, — привык не задавать лишних вопросов. Но узнать подоплеку все же хотелось. Однако Кацуба до объяснений не снизошел, а в набитом микрофонами номере не пооткровенничаешь. Мазур пытался самостоятельно подыскать какие-нибудь версии, но понимал, что информации у него мало. И чуточку злился — непонятное его всегда легонько злило, особенно в нынешнем положении.

Тут и постучали в дверь. Гостей оказалось трое — белозубый варяг Кристиансен, один из ярых сподвижников покойного Пруткова по имени Костя (фамилию Мазур запамятовал, если она вообще звучала), с которым познакомились на достопамятной квартире со скучавшим в ванне хомяком. Третий был незнаком — и довольно явственно отличался от спутников. Во-первых, он представился по имени-отчеству — Илья Михайлович, во-вторых, единственный из троицы был в отглаженном костюме и при галстуке, в-третьих, в противоположность бородатому Косте и с неделю не бритому Свену Кристиансену, щеголял идеально выбритыми щеками и даже пахнул хорошим одеколоном. Все это решительно выбивало его из рядов мятых и нестираных борцов за экологию — и заставляло держать ухо востро…