Три сердца и три льва - Пол Андерсон

Когда она приблизила факел, челюсти разжались сами. Девушка удивленно вскочила и отбежала назад.

– Го-о-о! – ухнул тролль. Он отвернулся от Хольгера, подошел к челюстям, поднял их и вложил в рот. И вновь двинулся к датчанину, щелкая клыками.

И тут Хольгер вспомнил!

– Огня! – крикнул он. – Побольше огня! Спалите его!

Алианора бросила факел в кучу соломы, тут же вспыхнувшей. Дым щекотал ноздри, выжимал слезы из глаз… Чистый дым, подумал Хольгер отрешено, чистое пламя, они разгонят смрад этой могилы. Он взял себя в руки. Ударил мечом.

Отсеченная кисть тролля отлетела далеко. Алианора бросилась к ней, подняла. Лапища билась в ее руках, пальцы извивались, как зеленые черви, но Алианора швырнула лапу в огонь. Зеленая ладонь согнулась в кольцо, выползла из пламени – но почерневшая, уже опаленная. Застыла. Язык огня метнулся к ней и завершил дело.

Тролль плаксиво взвыл, молотя ручищей, как дубиной. Удар – и меч вылетел из руки Хольгера. Датчанин нагнулся. Тролль навалился на него всей тушей. Хольгер лежал, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Но Папиллон ринулся в бой, и чудище оставило Хольгера.

Шатаясь, встал Сарах и тут же бросился в схватку. Папиллон уже свалил тролля. Сабля полоснула чудище по ноге, и еще раз. Огонь перекинулся на куски сухого дерева, его треск превратился в гул, в пещере стало светло, как днем. Алианора собрала все силы, и ей удалось забросить ногу тролля на пылающие поленья.

В строй вернулся Хольгер. Зеленые пальцы сомкнулись на его лодыжке, пальцы другой лапы, отсеченной Сарахом. Датчанин оторвал ее и швырнул в огонь. Она ухитрилась как-то извернуться на лету, упала в безопасном месте и поползла, пытаясь укрыться под корягой. На нее бросился Гуги, схватил, гном и отсеченная рука, сцепившись, покатилась по земле, взметая листья.

Голову тролля уже отрубил Сарах. Она щелкала клыками и брызгала слюной, когда Хольгер поддевал ее концом меча и швырял в пламя. Покатилась, пылающая, в сторону Алианоры. Хольгер вновь вонзил в нее меч, и хотя клинок мог лишиться закалки, придерживал голову в пламени, пока она не обуглилась.

Оставалось еще туловище. С ним пришлось труднее всего. Борясь со

Скользкими змеями потрохов, оплетавшими их, как щупальцами, Хольгер и Сарах поволокли тяжеленную, словно из металла отлитую тушу в сторону бушующего в середине пещеры огня. Потом Хольгер никак не мог вспомнить, как им удалось дотащить ее и сунуть в пламя. Удалось как-то…

Гуги, оборванный и окровавленный, затолкнул в огонь руку тролля. Потом осел на землю и больше не встал.

Алианора подбежала к нему, присела на корточки.

– Он тяжело ранен! – крикнула девушка. Хольгер едва расслышал ее в гуле пламени. Жар и дым туманили сознание. – Гуги! Гуги!

– Лучше убраться отсюда, пока пещера не превратилась в печь – крикнул Сарах в ухо Хольгеру. – Видишь, дым стелется вон туда, в проход? Выход там! Алианора пусть несет гнома, а ты мне помоги справиться с этой проклятой клячей!

Соединенными усилиями они успокоили кобылу. И бросились в проход, в дым, каждый вздох отдавался болью во всем теле, кашель раздирал грудь. Но они вырвались наконец из пещеры.

Глава 23

Мы на равнине, подумал Хольгер с тупым удивлением. Неизвестно, как долго они пробыли под землей, но луна уже спустилась на западе к горизонту.

Луна… Небо очистилось от облаков. Ветер их разогнал. Ветер над поросшей жесткой травой равниной, теребил засохшие кусты, выгибал голые ветки стоявших там и сям корявых деревьев. Темно-серая равнина, скупо освещенная кошмарным блеском луны и безжалостных колющих звезд. Дым, валившийся из пещеры, тут же раздирало в клочья, и они мгновенно таял. На севере равнина обрывалась пропастью, залитой непроглядным мраком – казалось, до нее рукой подать. Хольгер вроде бы разглядел там горные вершины, но не был в том уверен. Холод пронизывал его до мозга костей.

Сарах, хромая, подошел к нему. Должен быть, Хольгер выглядел точно так же – измученный, весь в ссадинах, измазанный кровью и копотью, одежда висит клочьями, шлем покрыт вмятинами, меч затупился. Облако заслонило луну, и Хольгер ничего теперь не видел.

– Все целы? – прохрипел он.

Сарах ответил так тихо, что его голос едва слышен был в беспокойном шелесте травы:

– Боюсь, с Гуги дело скверно.

– Ничего, – ответил голос, сохранивший басовитые нотки. – Сколько я получил, столько и сам влепил.

Луна выглянула из-за облаков. Хольгер присел на корточки рядом с Алианорой, державшей на коленях голову гнома. Ручеек крови из раны на его боку становился все тоньше.

– Гуги, – прошептала Алианора. – Ты не можешь умереть… Представить немыслимо…

– Не плачь, девочка, – пробормотал гном. – Вон та орясина за меня хорошо оплатила.

Хольгер склонился над ним. В белом, нереальном лунном блеске застывшее лицо гнома казалось вырезанным из старого, очень темного дерева. Только ветер трепал его бороденку, да кровяные пузыри вздувались на губах. Перевязать его рану было невозможно – чересчур она была велика для столь маленького тела.

Гуги поднял руку и потрепал ладонь Алианоры.

– Ну, не плачь, – вздохнул он. – И так с полсотни баб моего собственного племени уж найдут причины по мне поплакать. Но ты была мне дороже всех, – он втянул воздух. – Дал бы тебе добрый совет, да не успею… в… башке… шумит…

Хольгер снял шлем.

– Авве, Мария… – начал он. Здесь, на продуваемой ветрами равнине среди гор он не мог сделать ничего лучшего – и ничего другого. Он просил господа о милости и покое для души гнома, а когда Гуги отошел, закрыл ему глаза и начертил над ним знак креста.

И отошел, оставив Алианору наедине с гномом. Они с Сарахом выкопали клинками неглубокую могилку. Уложили в нее тело и прикрыли горкой камней.

На вершине импровизированного надгробья Хольгер воткнул кинжал Гуги, рукояткой вверх. Где-то, примерно в миле отсюда, завыли волки. Хольгер надеялся, что до тела им не добраться.

И лишь после этого они осмотрели свои раны.

– Мы понесли тяжелые утраты, – сказал Сарах. От его обычного балагурства не осталось и следа. – Потеряли не только друга, но еще и коня и мула со всем имуществом. Наши мечи – тупые железки, наши доспехи вот-вот рассыплются. И вдобавок Алианора не сможет летать, пока ее крыло… ее плечо не заживет.

Хольгер смотрел на серый, безрадостный пейзаж. Ветер бил ему в лицо. – Это было мое дело, – сказал он. – Я в ответе перед вами за все, что вам пришлось перенести.

После долгого молчания Сарах сказал спокойно:

– Думаю, это дело всех людей чести.

– Сарах, я должен тебя предупредить, что мы сражаемся против самой королевы Морганы. Она узнает, сто мы здесь. Думаю, она уже в Серединном Мире и ищет помощи у тех, то в состоянии нам помешать.

– Ну да, они могут очень быстро передвигаться, эти, из Серединного Мира, – сказал Сарах. – Так что не стоит нам тут долго засиживаться. Послушай, а что будет, когда мы наконец доберемся до церкви?

– Тогда мои поиски окончатся… скорее всего… и мы, быть может, окажемся в безопасности. А может, и нет. Не знаю.

Хольгер наконец решился рассказать все, с самого начала, но Сарах уже отвернулся и пошел к своей лошади – уходило драгоценное время.

Алианора села на Папиллона за спиной Хольгера. Ее руки обвили талию датчанина с шальной силой. Когда конь тронулся, она обернулась, чтобы взмахом руки попрощаться с тем, кто оставался на равнине.

Даже Папиллон был утомлен, а белая кобыла чуть не падала от усталости. Подковы стучали по камням, трава расступалась с сухим шорохом, шелестели кусты, поскрипывали мертвые деревья. Луна над горизонтом светила в глаза Хольгеру, словно хотела его ослепить.

Вскоре Алианора спросила:

– Те, туземцы, в ущелье, случайно на нас наткнулись, как думаешь?

– Нет, – Хольгер окинул взглядом лишенные красок, покрытые тенями окрестности. Далеко впереди на фоне звезд и облаков белел силуэт Сараха; видимо, он спал в седле, потому что никак не реагировал, когда Хольгер сказал: – Сначала пришла Моргана. Мы поговорили, она ушла и послала дикарей.

– Поговорили? и что она сказала?

– Да ничего особенного. Просто хотела, чтобы я сдался.

– Думаю, она хотела гораздо большего. Когда-то она была твоей женщиной, правда?

– Да, – ответил Хольгер бесстрастным тоном.

– Она мгла бы обеспечить тебе жизнь в роскоши.

– Я сказал ей, что предпочитаю остаться с тобой.

– Ох, любимый мой, – шепнула она. – Я… я…

Он слышал, что девушка пытается сдержать слезы, и спросил.

– Что с тобой?

– Ох, сама не знаю. Я не должна быть такой счастливой, а особенно сейчас, правда? Но я… Но я ничего с собой поделать не могу… – она утерла слезы краешком изодранного плаща.

– Но… Я думал, ты и Сарах…

– Он? Конечно, он очень милый. Но неужели ты и вправду думал, Хольгер, что у меня есть и другие намерения, кроме как отвлечь его внимание от тебя и твоей тайны? Неужели ты ревновал? Но разве отыщется девушка, способная предпочесть тебе другого?