Катарсис (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

— А ежеля найдут?

— А тут брат, либо за мир постоять, пострадать, либо терпеть.

— За мир не страшно. Всяк моим сиротам поможет.

— Ты, коли попадешься, первым делом знать дай. А там Богородица защитит.

Применение нашлось скоро. Мелкие непорядки не в счет. Когда приказчик деда Митяя кнутом перетянул, то ему самому темным временем на голову мешок накинули да тем же кнутом и поучили. Дело житейское.

Потом приехал чиновник. Как водится, собрали миром ему денег. Да только не довез он их. Сила встретила, по шее накостыляла да назад отобрала. Пригрозили, что в город приедем да посчитаемся, если язык длинный.

Тогда уже пожаловала полиция с солдатами. Уж барин орал: «Не потреплю бунта. Всех в Сибирь, на каторгу. Ноздри вырвать, в железо, в темную!»

Сам лично устроил дознание, и нашелся болтун. На Потапа показали. Стращали да в морду били, но своих не выдал. И сам ничего не сказал. Как учили, дураком прикинулся. Но в тюрьму отвезли. А на мир навесили такие издержки, что хоть на паперть иди.

На третий день уже отчаялся было Старшой. И еще два дня молился тихо. К вечеру солдат с охраны позвал: «Слышь-ка, дядька, выйди. Тебя спрашивают». В коридоре неизвестный мужик в хорошей одежде и с прищуром назвался от Головы, передал денег и узел с едой. А потом подробно расспрашивал, кто да что. Потап не утаил ничего. Тот лишь похмыкал, по плечу похлопал и повелел держаться.

Со следующей недели начались перемены. Тумаки раздавать перестали. Солдаты смотрят уважительно, за едой ходят. Пристав, что рожу бил, пришел с извинениями. И к великому удивлению, за ним следом занырнул чиновник. Заискивающие рысканье лысины насмешило Потапа. «Не видел я его никогда, — подтвердил чиновник следователю, — а вы, братец, зла не держите, если в чем обознался. Все люди, все человеки. И Христос велел прощать». Потап простил.

Через неделю выпустили с извинениями за проволочки. Чудное дело, потому что без вины и по году держали. Встретил тот же хитрый мужик, дал три рубля и совет: «Ты к барину зайди, да посмелее. За такое страдание денег должен будет».

А на выезде после будки с полицейским ждут трое парней из Силы на телеге. Много чего произошло, оказывается. Парней брали зарайские с собой для опознания чиновника и пристава, да при них же такие страсти устроили, что хоть беги. Двоих других на учебу к себе забрали на два месяца. Барину конюшню спалили. Он взъярился было, но тут неизвестно от чего помер приказчик после рюмки водки. Мало того. Заставили зарайские одного из парней со штофом к барину зайти: «Мол, прислали тебе на угощение. Не желаешь ли?». Барин не пожелал. И сразу стало тихо.

По приезде Потап сразу пошел в усадьбу. Плечом отодвинул дворецкого и зашел в залу.

— Не шали, брат! — поднялся из кресла барин, — Погорячились и будет.

— А никто с тобой шалить и не собирается, — усмехнулся Потап, — Твоя обязанность людей защищать, а не обирать. Не справляешься, поможем. А за огорчение сто рублей с тебя. И миру возместишь поборы. Грозить не буду, сам все понимаешь.

Барин, обычно орущий с выпученными глазами, чуть что не по нему, вытащил из шкатулки ассигнации и протянул:

— Ты уж, не взыщи, братец, на обиду. Если какая непонятность, сразу ко мне приходи. Миром все и уладим.

По ступеням барского дома к своим спустился Потап, как человек с высоко поднятой головой.

Глава 14

Государь назначил штурм на утро. К этому времени все подготовительные работы завершены: подкопы проведены, взрывчатка заложена, вся артиллерия и ракеты развернуты, войска готовы. Мне отвели роль резерва. Это чтобы перед офицерами оправдание было. Все же в бой рвутся. Даже наш доктор. А мне нельзя.

Величественное зрелище, когда взлетают миллионами кусочков древние стены. Шильдер не пожалел ни пироксилина, ни пороха. Пушки дали залп, а ракеты дымными хвостами закрыли небо. Город запылал, задымил.

В пробитых проемах показалась вражеская пехота. По ней пушки дали залп, и войска пошли на штурм. С наскоку не пробились. Турки упорно сражаются. Пустили еще ракет и ядер. Передовые отряды проникли в разломы. Через час на стене взлетело грязное знамя с дырой. На взятый бастион затащили пушки и открыли бешеный огонь. Весь день и всю ночь грохот залпов, крики атак без всякого перерыва.

На следующий день турки выдохлись и запросили переговоры. В лагере ликование. Шесть тысяч пленных и Варна наши.

В моей палатке появился Гурский.

— Медлить нельзя, Андрей Георгиевич. Только вот какое дело, — замялся он.

— Не то захватили?

— Нет, все то. В запалке предстоящей битвы до вас не довели важную деталь. Очень важно, чтобы с вами была ваша женщина. Не обязательно жена, но та, которую вы любите.

— Зачем? — задал я пустой вопрос.

А в голове уже складываются пазлы комбинации. Это получается, что Великий Князь с умыслом привез Алену? Подло. На него не похоже. А если наоборот, везти не хотел, добился, чтобы ее в Одессу отправили. Но все равно пришлось. И его поведение в нашу встречу? Будто прощался с ней и виноватился передо мной. Сейчас мозги закипят.

— Есть некоторые условия, — в сторону промямлил Дмитрий Семенович и вдруг вскинулся, — Да мы сами толком ничего не знаем.

— Я не хочу подвергать риску супругу.

— Это полное ваше право. Я поддержу. Никто не будет настаивать.

— А я буду, — раздался Аленкин голос из-за стенки.

Тень метнулась по ткани палатки. В проеме появилась рассерженная жена. На ней мягкие кожаные лосины, белая рубаха с воротом на шнуровке перехвачена по талии ремнем. Сверху накинут алый плащ. На бедре побрякивает цепочками подаренный кинжал. Разрез сбоку начинается чуть ниже пояса и перехвачен шнуровкой до колена. Через него видны обтягивающие изящную ногу алые лосины. На ногах короткие сапожки с пряжками в стиль поясу. Светлая коса немного растрепалась, но ей очень идет.

— Ты не знаешь, куда я собрался, — начал я.

— И ты толком не знаешь! Сказано вместе, значит вместе. И не спорь.

— С ней не поспоришь, — ткнул меня локтем Гурский и с усмешкой вышел.

Я вздохнул. Ее не переубедишь. Да и не правильно это. Нельзя отнимать возможность подвига ради любимого мужчины.

— Чего бы не случилось, не отходи ни на шаг, — поднял я ее подбородок пальцем и поцеловал.

Император вступил в Варну. Его первые слова были: «Король Владислав отомщен». Неисправимый романтик. Теперь город зачищен. После принятия капитуляции и прочих формальностей Николай Павлович со свитой и охраной подъехал к нам. Вскоре всей компанией мы очутились в начале узкой улочки.

— Елена Петровна, — государь спешился и подошел к Алене, — Твердо ли вы решили быть с вашим мужем? Я не смею даже просить вас об этом и считаю необходимым еще раз напомнить об опасности неизвестного.

— Да, твердо решила, Ваше Императорское Величество, — Алена наклонила голову, — У нас каждый день неизвестный.

— Помните, друг мой, — обратился Государь ко мне, — Что бы не случилось, действуйте по велению сердца и совести.

Возле узкой входной двери в беленый двухэтажный дом стоит караул. Я взял Алену за руку и шагнул в дверь. В полумраке глаза быстро привыкли. Внутри стоят и сидят несколько человек в гражданском с живописными лицами все повидавших на свете людей. «Сюда, Ваше Сиятельство».

Мы проходим несколько комнат, спускаемся в подвал. Стена из ракушечника стоит на скальном основании. А в скале очень низкая тяжелая дверь. Видно, что маскировку сгребли в сторону: разные шкафчики, полки, занавески. «Далее нам ходу нет, — сообщает секретный агент, — Возьмите свечи».

С подсвечником на четыре свечи я почти встаю на четвереньки, чтобы пройти в дверь. За ней ступеньки зеленого мрамора и можно распрямиться. Что-то мне это напоминает. Я не тороплюсь спускаться и считаю ступени. Тридцать вниз. А вдруг еще куда занесет? С другой стороны, не пойти нельзя.