Царское дело - Сергей Булыга

Один из его жильцов вышел к Маркелу, сказал идти за ним — и повел куда-то в совсем другую сторону, чем та, куда Маркел шел с Параской. А Параска прошла за рундук и сразу как пропала темноте.

29

Сеня вел недалеко — они прошли всего два поворота и остановились возле одной из дверей. За ней слышались приглушенные голоса. Сеня постучал в дверь костяшкой пальца. Голоса сразу затихли. Сеня опять постучал и сказал, что это с рундука. За дверью пошептались и открыли. Сеня и за ним Маркел вошли.

Истопничья палата оказалась небольшая, темная, вдоль стен там стояли шкафы, а сами истопники сидели за столом. Стол был подозрительно пуст. Истопников было четверо, все это были люди пожилые, бывалые, они внимательно смотрели на вошедших и молчали.

— Чего затаились? — спросил Сеня.

— А мы и не таимся, — насмешливо ответил один из истопников. — Садись к нам и все тайны узнаешь.

— Некогда мне с вами языком чесать! — строго сказал Сеня. — Служба у меня, понятно? Вот, Яша велел, посторожите этого… — И он кивнул на Маркела.

— Как это вдруг — сторожить? — сердито переспросил Маркел. — Я еще тебя посторожу!

— О, о, какие мы! — передразнил его Сеня. — И пошутить нельзя. — И уже истопникам прибавил: — Угостите его чем-нибудь, а то порешит всех.

И с этими словами Сеня вышел. Истопники молчали. Маркел, не спрашивая их, сел к столу, правда, с краю и начал:

— Маркелом меня звать. Дело у меня по службе: надо одного человека найти и порасспросить его маленько.

— А что это за человек? — спросил другой истопник, сосед первого.

— Да Родька Биркин, если про такого слышали, — ответил Маркел.

Истопники заулыбались, а еще один, уже третий из них, сказал:

— Да кто же его сегодня не слышал?! Да он тут так орал, что ого-го!

— Чего он орал? — спросил Маркел.

— Пьян был, вот и орал, — ответил третий истопник. — Очень крепко выпил, прямо почти до смерти, ну и ходил по хоромам, орал, что это он виноват и дайте ему веревку, он повесится.

— Зачем повесится? — спросил Маркел.

— Это лучше у него спросить.

— А где он сейчас? — опять спросил Маркел.

— Спит, — ответил первый, главный истопник. — И не добудится его никто, пока он сам не проснется. Бывало, государь его зовет играть, а ему говорят: Родька спит. И государь махнет рукой и скажет: ну и ладно, не будите его, пусть проспится. Вот как! Сам государь не веливал, а тут мы полезем.

Маркел промолчал. И тут вдруг заговорил четвертый истопник:

— Государь Родьку любил. И, ох, бывало, говаривал: не верю я тебе, Родион, не может живой человек быть таким хитрым и памятливым, это у тебя все от нечистого, надо бы тебя проверить, испытать по-настоящему! Но не испытывал. Потому что любил крепко. Может, даже крепче Аграфены.

— Кого, кого? — переспросил Маркел.

— Аграфены. Это его нянька, — сказал другой истопник. — Ведьма она старая. Ей уже, наверное, сто лет, а вот пережила его.

— Это такая сухонькая, маленькая, которая громко кричала, когда государь преставился? — спросил Маркел.

— Она! Она! — воскликнул главный истопник. — Ух, она тогда выла… А ночью выла еще громче. Никто у нас даже глаз не сомкнул. Во как она его любила!

— А он ее, может, еще крепче, — опять сказал третий истопник. — Ну так он же ей жизнью обязан.

— Как это жизнью? — спросил Маркел.

— Очень просто! — охотно ответил третий истопник. — Он тогда был еще сосунком. А бояре уже думали, как бы это его отравить. И вот придумали! Поймали эту Аграфену и намазали ей титьку ядом. Тогда она, только они ушли, берет нож и эту титьку шах-шарах! Исполосовала всю. Кровища потекла, кровища! И весь яд с титьки смыло. А тут государь орать! Есть хочет, дай есть! А царю не поперечишь же. Ну, и она ему эту титьку и сунула. А он как давай ее смоктать! Так и привык пить кровь. И так и пил всю жизнь. Из нас изо всех.

И третий истопник замолчал. Другие тоже молчали. Маркел думал. И вдруг этот третий истопник прибавил:

— А мы знаем, кто ты. Я тебя вместе с Трофимом Пыжовым видел, когда вы из Ближнего застенка выходили. Трофим был в фартуке, а руки у него все красные.

— Ты что это? — сказал Маркел. — Зачем ему фартук? Он же не мясник!

— Ну, это не нам судить, кто кем на этом свете служит, — сказал третий истопник. — И не смотри на меня так. На меня сам царь смотрел и ничего не высмотрел.

Сказав это, третий истопник осмотрелся. Его товарищи согласно закивали.

— Как это — царь смотрел? — спросил Маркел.

Третий истопник насупленно молчал.

— Савва! Савва! — сказали ему. — Расскажи.

Савва (третий истопник) на это только усмехнулся.

— Ну, расскажи, ты чего? Теперь-то уже можно.

Но Савва еще немного помолчал и только после начал:

— Да, была одна история. Ей третий год уже пошел. Перед Филипповками это было. И не здесь, а в Александровой слободе. Поздно уже было, везде свет зажгли. И затопили крепко! И вот царь, великий государь, стоит в одном халате, а там это можно… И вот царь стоит, а царевич стоит рядом, и царь ему строго говорит: что ты это, Ваня, опять мне перечишь, а я тебе разве не ясно сказывал? А царевич: нет, не ясно! И еще вот так гыгыкнул. А царь ему тогда: ах, вот ты как! И посохом его по голове ка-ак саданет в сердцах! И прямо в жилку, в висок! Царевич сразу упал. Царь к нему: Ваня, Ванечка! Это же был его старший, Иван. И он уже не отзывается, лежит. Царь на него пал сверху и рыдать! Тут я дрова и выронил. Посыпались они, затарахтели. Сухие же! Царь сразу вскинулся, на меня поворотился, смотрит… И я вдруг чую, что я сейчас загорюсь! И загорелся бы… Но тут он заморгал глазами, заморгал, и мне стало легче. А у него слезы покатились. Вот такие! Как бобы. И я закричал, побежал звать подмогу. А что кричал? Царевич, я кричал, убился, зацепился за порог и об приступочку виском. И сразу насмерть. Тоже после был сыск, и твой Трофим был при сыске, — это Савва-истопник сказал, уже глядя только на Маркела. И еще прибавил: — Твой Трофим, да, который в фартуке, и я ему тоже сказал, что да, что об приступочку.

Маркел спросил:

— А к кресту тебя подводили?

— Конечно, подводили, — сказал Савва. — И я тот крест целовал. Но повторил: об приступочку.

— Но как ты это мог? — громко сказал Маркел. — После крестоцелования!

— Как, как!.. — передразнил истопник. — А вот так. И если язык повернулся, значит, так Бог ему велел. А иначе бы не допустил. Так и сейчас у нас было.

— Когда — сейчас?

— Вчера. Или уже позавчера? Когда Родька с шахматами приходил. И царь вдруг брык и повалился. Вот Родька и запил. А как тут не запьешь? Я бы и сам…