Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе - Наталия Варбанец

Принято мнение, будто первая, «личная» печатня Гутенберга продолжала действовать наряду с типографией якобы «общей» — Гутенберга и Фуста. Подробности об этом далее, здесь лишь уточнения. Первое, чисто юридическое: общей типографии Гутенберга — Фуста никогда не было, Фуст до процесса и неплатежеспособности Гутенберга никаких прав на типографию не имел, только на свою долю в общем «деле книг». Сохранять вторую печатню Гутенбергу не было смысла: это увеличивало расходы на оборудование новой — и тоже его собственной — типографии (оказаться неоплатным должником он вряд ли рассчитывал), а прижимистость Фуста (растягивание ссуды) вынуждала экономить средства. Печатня его после ссуды лишь расширилась (была ли она уже в доме цум Хумбрехт, переехала ли тогда же или с началом «дела книг», судить нельзя). И второе, хотя в данном контексте маловажное: «личная» печатня шла вразрез замыслам Фуста. Сам факт собственности Гутенберга на типографию и вытекавшая из него — во всем, кроме общего дела, — независимость с одной стороны, с другой — осторожные, но цепкие присвоительные маневры Фуста (вмешательство в работу своими советами, по-видимому, позы работодателя и т. п.) уже были поводом для нарастающей взаимной неприязни партнеров и для разной ориентации среди персонала.

Когда и почему мог произойти разрыв между ними? Одно можно сказать: он произошел, когда Фуст убедился, что его честолюбивые замыслы срываются. И это было связано с окончанием совместного издания. Но, судя по расчету времени и фустовского пая, не с тем, что Гутенберг превысил срок договора. Скорее — из-за какого-то спора, связанного с самим изданием. Конфликт можно датировать — весной 1455 г. и тем же сроком — прекращение фустовских взносов, но иск, вероятно, — концом лета, когда истекал срок договора. Есть признаки, что весной 1455 г. Гутенберг превратил в капитал свою страсбургскую ренту: за 1453–54 гг. сохранились записи о вручении очередных 26 гульденов ренты сперва некоему Йоханну Бунне (немецкая форма фамилии клирика Иоханнеса Бонне, упомянутого среди свидетелей Фуста при присяге), затем — его жене, на великопостной ярмарке 1455 г. без суммы — самому Гутенбергу. Судя по ярмарке, последнее произошло во Франкфурте (в записях объединены страсбургские и франкфуртские материалы). Записи об изъятии капитала нет, но при наличии такового монастырь св. Фомы не упустил бы наложить на него арест в возмещение долга. Изъятие капитала могло быть следствием разрыва с Фустом: возможно, что Гутенберг изыскивал средства для возврата ссуды. Но поименованные в акте Кеффер и Бехтхольд названы diner und knecht Гутенберга, т. е. их работа в тот момент оплачивалась из его средств, не из фустовского пая. Не значит ли это, что к концу или по окончании общего «дела книг» он начал другое — собственное — большое издание? Это могло дать Фусту повод для обвинения его в растрате пая на свое дело. В действительности же это означало бы, что после весеннего конфликта Фуст сам искал примирения: возврат долга его ничуть не устраивал. Разрыв его с Гутенбергом мог состояться только при условии сговора с достаточно дельным участником работы над изданиями. Роль Шеффера в этом плане недооценена. В печатне Гутенберга он появился, видимо, к началу общего дела книг в качестве наборщика, т. е. владел ключевым тогда для Фуста звеном типографии. Недавний книгописец при Парижском университете (это известно из его колофона на описке Аристотеля с датой 1449), он более, чем Фуст, мог оценить значение изобретения и тоже связал с ним свои честолюбивые мечты, которых без Фуста достичь не мог: как видно по обороту manu pueri mei — «рукой слуги моего» — перед именем Шеффера в ряде фустовских колофонов, капитала у него не было. Произошел ли их сговор после весеннего конфликта между партнерами или намечался ранее, кем из двоих был спровоцирован, остается гадательным.

Ни намека на другие статьи иска в Хельмаспергеровском акте нет. И мало кто обращал внимание, что жалоба Фуста составлена как бы «на шармака»: и свой пай в «дело книг» он представил в качестве ссуды, об общем предприятии умолчав, и проценты присчитал с обеих сумм, и с недоданной ссуды как с единовременной. Цель этой статьи иска была в том, чтобы получить в собственность печатню со всем оборудованием и изданиями, избавившись от ставшего поперек его планам и теперь ему ненужного Гутенберга. Исключив Гутенберга, Фуст становился собственником его изобретения, ибо в монополии на использование изобретенных орудий и на созданную посредством их продукцию состояло в то время изобретательское право. Банкротства ли изобретателя он добивался? В недальновидности Фуста так же трудно обвинить, как в порядочности. Право на возврат ссуды с процентами ему давала долговая расписка Гутенберга. Эту сумму Фуст постарался умножить за счет якобы внесенных им самим простых и сложных процентов (не случайно из двух видов доказательства — свидетелей и присяги — он выбрал последнее). Но и это право могло быть оспорено, если были свидетели неединовременности ссуды (и Гутенберг в своем ответе суду его оспаривал), тем более — остальные «присчеты». Не знать этого Фуст не мог. И знал, что разоблачение его весьма грубой стряпни повредит его деловой репутации. Значит, считал, что такового не последует, словно ни Гутенберга уже не было, ни свидетелей. А надо думать, что при судебном разбирательстве их было больше, чем при присяге. Часть из них, как видно по Шефферу и Бонне, Фуст перекупил, но вряд ли всех. Подкупить весь состав майнцского суда было вне его возможностей: имена судей неизвестны, но заведомо это были люди небедные. Подавить их авторитетом — своим и своих свидетелей? Авторитет судей перевешивал. Ergo, стряпая первый пункт иска, Фуст мог полагать, что он пройдет, только введя некую третью силу, какие-то вне денежной сферы лежащие особые аргументы, при помощи которых рассчитывал исключить неудобные для себя свидетельства и определить решение суда по этой статье. Иначе он обрекал себя на провал. Провала не последовало, судебное решение до странности формально: признаются все условия zettel irs uberkummens, включая всяческие проценты, хотя ссуда была дана не единовременно и еще недодана; оговорка, что, буде при отчете обнаружится остаток фустовского пая, он должен быть перечислен на восполнение ссуды, увеличивала и долг Гутенберга и проценты с него. И еще: вопреки принятой практике — учитывать при расчетах результаты, независимо от их готовности, совместного предприятия тяжущихся, о них в постановлении суда речи нет. Поэтому и могло быть, что вместе с типографией вся сделанная со времени ссуды, непроданная готовая и неготовая, продукция отошла к Фусту. Ограничение залога одним geczuge, открывавшее Гутенбергу возможность расквитаться с долгом, тоже во внимание принято не было. Достать нужную сумму он явно не смог, что и означало разорение его дела.