Древняя история смерти - Владислав Петров

Таким образом, к моменту, когда на престол вступила У Хоу, мифический Чжан Голао находился в столь почтенном возрасте, что уже по факту был самым что ни есть настоящим бессмертным. В то же время традиция утверждает, что бессмертие Чжан Голао пожаловал Ли Тегуай, напоив его травяной настойкой, рецепт которой был известен только ему одному. После этого дух Чжан Голао освободился от тела и получил возможность принимать человеческий облик по необходимости.

Изображается Чжан Голао чаще всего белобородым старцем с бамбуковыми трещотками, иногда с «персиками бессмертия» и почти всегда верхом на белом муле, причем сидит на нем задом наперед. Этот мул отличается поразительной быстроходностью: в день он способен пробежать 10 тысяч ли, что составляет около 5 тысяч километров.

И резвость не единственное его достоинство — этот мул… складной. Когда в скакуне отпадает надобность, Чжан Голао складывает его, как бумажного, и засовывает в футляр из бамбука, а возвращает в боевое состояние, взбрызнув водой.

Исчисляя срок жизни Чжан Голао со времен творения, его считают самым старым среди бессмертных. Часть его имени «лао», собственно, означает «старый» и «почтенный». И нет ничего удивительного в том, что в китайском пантеоне он покровительствует старикам. Однако этим его занятия не ограничиваются: Чжан Голао отвечает также за семейную жизнь и деторождение китайцев и, судя по тому, что число их перевалило далеко за миллиард, выполняет свои обязанности с повышенным рвением.

Первым из «восьмерки» в даосской литературе — в начале X века — упоминается Лань Цайхэ, но это никак не помогает узнать его поближе. Это единственный бессмертный, который не ассоциируется всерьез ни с кем из реальных людей, да и в его легендарном образе очень много неясностей. Не известен точно даже пол Лань Цайхэ, и поэтому его часто изображают женоподобным юношей или девушкой, а некоторые считают его гермафродитом. Изображают Лань Цайхэ, как правило, с плетенной из бамбука корзиной, полной цветов или реже фруктов. Иногда к корзине добавляется флейта.

Никаких особенных подвигов — особенно на фоне деяний других бессмертных — Лань Цайхэ не совершил, однако прославился жизнелюбием. Основные его занятия, если исходить из преданий, сводились к беззаботному времяпрепровождению: Лань Цайхэ в одном сапоге (другая нога у него всегда была босая) таскался по базарам и кабакам, пил вино и пел песни собственного сочинения. Одет он был круглый год в один тот же рваный ватный халат синего цвета с широким поясом с деревянными бляшками — в этом халате Лань Цайхэ обильно потел летом, но зато мог позволить себе заснуть пьяным на снегу. Жил он попрошайничеством, причем монеты с отверстием посередине, полученные в качестве подаяния, нанизывал на веревку, которую волочил за собой. Если деньги терялись, это Лань Цайхэ не очень огорчало. А если не терялись, он с удовольствием угощал всех желающих.

Это самый веселый из «Восьми бессмертных» — настолько веселый, что его влиянию трудно не поддаться. Однажды, уже будучи на небе, он умудрился напоить всех остальных бессмертных, чем, кстати сказать, принес им неоценимую пользу: оторвавшись в нетрезвом состоянии от своего «я», они смогли перейти от алхимического бессмертия к бессмертию, основанном на внутренней силе, которая заключена в человеческой личности.

Русскому читателю, далекому от дао, трудно понять, за какие такие заслуги Лань Цайхэ был причислен к сонму бессмертных. Пьянство, полный отказ от вещественных благ и наплевательство на все и вся присущи и немалому числу наших соотечественников, но вряд ли их ждет за это поощрение с небес. Почему у китайцев все по-другому, автор объяснить не в силах. Видимо, тут замешано иррациональное: что китайцу хорошо — то русскому смерть. Нам приходится принять на веру, что, регулярно доводя себя неумеренными возлияниями до состояния, по терминологии даосов, «необработанного дерева» или «младенца», Лань Цайхэ уверенно шел по пути святости.

И в один прекрасный момент, когда пьяный Лань Цайхэ прямо в винной лавке пел, плясал и размахивал бамбуковой трещоткой, вдруг под аккомпанемент флейты раздалось пение святых даосов, с неба спустилось облако, подхватило его и в сопровождении журавля отбыло на небо. Спустя несколько мгновений на головы обалдевшим присутствующим свалились сверху дырявый халат, сапог и трещотка…

Единственная в «восьмерке» женщина Хэ Сяньгу («Бессмертная дева Хэ») приобщилась к бессмертию в довольно раннем возрасте. У нее было по меньшей мере два прототипа — девицы по имени Хэ. Одна барышня жила в Юнчжоу, а вторая происходила из богатой семьи, жившей в окрестностях Гуанчжоу, и подвергалась притеснениям со стороны мачехи, что имеет значение для дальнейшего развития сюжета. Похоже, что в мифическом образе Хэ Сяньгу слились биографии обеих девушек.

Хэ Сяньгу отличалась удивительной красотой. Она рано научилась предсказывать будущее и вообще демонстрировала замечательные способности. Это не укрылось от пребывающих в небесных сферах бессмертных, которые были озабочены тем, чтобы довести свой круг до восьми членов, ибо «восемь» — это число благоденствия и удачи, и искали подходящих кандидатов. К Хэ (которая еще не была «сяньгу») явился Люй Дунбинь и дал отведать «персик бессмертия», но она съела только половину чудесного фрукта и поэтому бессмертной не стала, но зато обрела способность обходиться почти без еды и снискала у местных жителей репутацию святой.

Когда девушке исполнилось четырнадцать лет, Люй Дунбинь явился ей снова, на этот раз во сне, и предложил, если она хочет стать бессмертной, принять порошок из жемчуга. Проснувшись, Хэ растолкла жемчужину, проглотила порошок, и тут же ее тело обрело необыкновенную легкость и сделалось вечным. После этого она получила способность легко передвигаться по воздуху, в буквальном смысле с одной горной вершины на другую. Весь светлый день она посвящала сбору лекарственных трав для своей больной матери и домой возвращалась только с наступлением темноты. Кроме того, на ней лежала обязанность сметать цветы возле Небесных врат, где росло персиковое дерево, засыпающее окрестности лепестками.

Окончательное посвящение Хэ Сяньгу в тайны дао осуществили Ли Тегуай и Лань Цайхэ. А вскоре по ходатайству Люй Дунбиня Нефритовый император включил Хэ Сяньгу в число бессмертных, и она поднялась на небеса. При этом она так торопилась вознестись, что забыла оставить на земле кухонный черпак из бамбука, который держала в руках, — так уж вышло, что после смерти матери вдовый отец Хэ Сяньгу снова женился и мачеха всячески тиранила девушку, заставляя часами трудиться на кухне. С этим черпаком Хэ Сяньгу частенько и изображают — ведь она считается покровительницей домашнего хозяйства. Другие ее атрибуты — плетеная корзина с цветами или цветок лотоса, который у китайцев служит символом чистоты.

Самое высокое происхождение из «Восьми бессмертных» — у Цао Гоцзю. Согласно источнику XIV века, он был сыном первого министра и младшим братом одной из жен императора Жэнь-цзуна, который правил в 1022–1063 годах. Гоцзю — это, в сущности, не имя, а титул, буквально его можно перевести как «Дядя государства».

Существует несколько преданий о приобщении Цао Гоцзю к дао, которые дополняют одно другое. Если отбросить несущественные подробности, то картина вырисовывается такая. Цао Гоцзю с юности отличался скромностью и чистотой помыслов и чувствовал себя не очень уютно при помпезном императорском дворе. Особенно это было заметно в сравнении с его младшим братом Цао Цзин-чжи, который вел себя в высшей степени заносчиво, распутничал и даже убил ни в чем не повинного человека — но все это благодаря близости к императору сходило ему с рук. Цао Гоцзю пытался наставить брата на путь истинный, но тщетно. Более того, брат настроился против него и стал вредить ему при каждом удобном случае. Цао Гоцзю испытывал сложные чувства: с одной стороны, он стыдился поведения брата, а с другой — не мог выступить против него. Наконец он решил оставить службу при дворе и податься в монахи.

А в небесных сферах происходили свои события. Бессмертных в ту пору было семь. И вот однажды, когда все семеро собрались на пиру в небесной Стране блаженных, Ли Тегуай заметил, что одно место среди них остается вакантным и хорошо бы заполнить его, чтобы навсегда замкнуть избранный круг. И добавил, что лучшей кандидатуры, чем Цао Гоцзю, для этого не сыскать. Посовещавшись, бессмертные решили подвергнуть Цао Гоцзю испытаниям.

Тем временем будущий бессмертный уже шествовал в направлении гор, где намеревался жить отшельником. Накануне он распрощался с родными и императорской семьей. Жэнь-цзун предложил ему взять с собой столько золота, сколько потребуется, но Цао Гоцзю отказался, и тогда император велел выдать ему золотую пластину с печатью, которая приравнивала его в праве перемещаться по стране к самому государю. Владел, однако, Цао Гоцзю этой пластиной недолго. Когда лодочник попросил заплатить за переправу через Хуанхэ, он, не задумываясь, достал ее из сумки, чем вызвал жуткий переполох: люди, увидевшие императорскую печать, упали ниц — все, кроме спокойно сидящего нищего даоса. Тот взглянул на Цао Гоцзю, сказал, что нечего пугать простых людей, и посоветовал выбросить в воду императорскую пластину — для монаха абсолютно лишнюю. Цао Гоцзю тут же последовал совету и, таким образом, прошел первое испытание.