Силы неисчислимые - Александр Сабуров

— Александр, танцуй! — издали кричит Павел. «Наверное, наша армия снова пошла в наступление», — проносится мысль.

— Пляши, пляши! — гремит Рева, соскакивая с коня. Захар Богатырь тоже сияет во все лицо. Только незнакомый майор сосредоточенно смотрит на меня и говорит четко, официально:

— Товарищ командир, разрешите вручить вам личный пакет…

Павел тут же добавляет:

— В Москву вызывают! В Кремль! Понимаешь?..

Быстро разрываю пакет. Читаю.

— Правда в Москву… — только и успеваю выговорить. Бурной радостью стучит сердце. Долго не могу ничего сообразить… Предлагаю:

— Пошли к нашим хлопцам.

— А я думаю, — говорит Богатырь, — партизанам об этом объявлять не надо.

— Так точно, — подхватывает майор, — приказано держать в секрете.

Павел добавляет:

— Тебе ехать в Москву, а нам ведь тут оставаться. И ни до чого, щоб про твой отъезд знал сам новгород-северский комендант.

Это верно… Немецкий комендант Пальм все лето строит нам козни. Особенно зол он на нас за Ямполь…

— Когда выедем? — спрашиваю майора.

— Сейчас. До аэродрома семьдесят пять километров, а ночью должны вылететь.

Для раздумья времени не оставалось.

— А шо ты с автоматом стоишь и диски припас, як на карауле? — вдруг спрашивает Рева.

Тут только я заметил, что так и держу автомат Самошкина. Оглядываюсь. Незадачливый рыбак стоит за кустом и тоскливо смотрит на меня. Я подхожу к нему. Полагалось бы, конечно, наказать его или по крайней мере как следует отругать, но не то настроение.

— За чужим погонишься, свое потеряешь… Рыбу хозяевам отдай и быстрее!..

— Есть! — Самошкин с облегчением схватил автомат и ремень. Помчался к реке.

Вчетвером едем в Ново-Васильевск. Завтракаем на скорую руку.

— Ты только не вздумай задерживаться, — говорит Захар.

— Трошки задержаться, пожалуй, не вредно, — улыбается Павел, — но возвращайся обязательно…

Майор торопит. Оседланные кони уже ждут нас. Прощаюсь с друзьями.

— Не беспокойся, все будет як надо, — заверяет меня Рева.

— Над нашим партизанским краем красный флаг будет развеваться по-прежнему, — чуть торжественно говорит Богатырь.

— Только накажи начальнику штаба, — не может удержаться Рева, — чтобы он в горячее время не спорил со мной.

На прощание прошу товарищей не затевать больших операций, держать все силы в кулаке. Павла прошу особо, чтобы он свои действия согласовывал со штабом.

— Та ты шо? За кого ты меня считаешь? — уже обижается Рева.

Крепко обнимаюсь со своими испытанными товарищами и уезжаю с глубокой уверенностью, что завоеванных нами позиций они врагу не сдадут.

На аэродроме первым встречает меня Петр Петрович Вершигора.

— Тебя уже давно ждут.

На крыльце небольшого домика, что стоит у края посадочной площадки, протягивает мне руку Сидор Артемьевич Ковпак.

— Дывись, явився! А мы уж решили без тебя лететь… — Ковпак прячет в усы лукавую усмешку.

В толпе собравшихся вижу Бондаренко — комиссара партизанского соединения Брянских лесов. Когда все направились к самолету, Алексей Дмитриевич берет меня под руку.

— Счастливые вы…

— А ты разве не летишь?

— Нет, — с грустью говорит он. — Летят Ковпак, ты, Емлютин, Гудзенко, Козлов, Покровский, Сенченко, Дука, Кошелев и Ромашин, — перечисляет Алексей Дмитриевич фамилии командиров…

Пилот торопит:

— Товарищи, я опаздываю! Затемно надо перелететь линию фронта.

Освободившись от дружеских объятий, вваливаемся в «Дуглас»… Самолет разбегается, отрывается от земли…

— А что это нам парашютов не дали? — первым заговаривает Гудзенко.

— А если б тебе и дали, — откликается Сидор Артемьевич, — ты прыгнул бы? Вот тебе и не дали, чтобы ты вдруг не сиганул вниз…

Самолет забирается все выше. Внизу мелькают огоньки. Машины противника движутся по дорогам с зажженными фарами. Ночь лунная, светлая…

Сердце переполнено радостью. Москва!.. Даже дух захватывает. Подумать только, глубокий тыл врага — и вдруг Москва, Кремль!..

Настроение у всех праздничное. Шутим, смеемся, говорим громко, стараясь перекричать шум моторов.

Из кабины пилота появляется офицер. Поднимается в башню, возится с пулеметом.

— Подлетаем к линии фронта, товарищи, — спокойно объявляет он словно о чем-то обычном и будничном.

Внизу рвутся снаряды. Мы бросаемся к окнам. Сенченко вынимает походную флягу, наливает стопку «горючего» и выпивает.

— Может, кто хочет заправиться? — предлагает он. — Такое время, я думаю, лучше, переспать. — И он тут же укладывается на скамейку, проложенную вдоль борта самолета.

— А где же фляга? — кричит ему Гудзенко… И только он успел взяться за флягу, протянутую Сенченко, как в самолет с двух сторон впились лучи прожекторов. Немилосердно швырнуло кверху, потом вниз. Первая мысль: работают ли моторы? Работают! Самолет выровнялся и снова начал набирать высоту. Справа, совсем рядом, блеснула вспышка. Нас сунуло в сторону, потом в другую, и началась такая качка, какую и в штормовом море не испытаешь. А из башни спокойный голос:

— Все в порядке, товарищи!

— Что, пролетели? — кричит Гудзенко.

— Первую линию. Еще будет вторая…

В окно хорошо видно, как множество прожекторов шарят по небу. Яркий свет то и дело ударяет в глаза. Снаряды рвутся то справа, то слева, но самолет идет своим курсом.

Вдруг моторы снизили обороты, и стрелка высотомера поползла влево. Из открытой двери кабины доносятся слова пилота:

— Поздравляю, товарищи! Над Большой землей летим!

Присмиревшие было пассажиры снова становятся разговорчивыми, веселыми, как дети, обнимают друг друга… А самолет спускается все ниже. Похоже, идем на посадку. Но моторы снова заревели. Минут тридцать летим над самой землей. Здесь не видно ни огонька, все погружено во мрак. Но вот впереди один за другим зажигаются маяки. Без разворота идем на посадку. Моторы умолкают, когда самолет докатывается до самой кромки леса.

Толпимся у двери. Каждому хочется скорее выйти, почувствовать под ногами земную твердь. Думаем, что приземлились под Москвой. А оказалось, что до нее еще далеко.

— Не волнуйтесь, товарищи, — успокаивает нас член Военного совета Брянского фронта Матвеев, когда нас привезли в штаб. — Сейчас закусите и приляжете отдохнуть. А потом вами займется начальник оперативного отдела полковник Горшков.

О поездке в Москву ничего сказано не было. Спрашиваю:

— Что, в Москву не поедем?

— Ничего не знаю, — суховато отвечает Матвеев. — Прикажут, поедем.

Я поинтересовался, где находится ЦК партии Украины. Хочется действовать: позвонить, поговорить с нужными людьми.

Но Матвеев остужает мой пыл:

— Между прочим, ВЧ здесь нет. Этой связью пользуется только командующий фронтом. Кстати, вы приехали в штаб фронта, при чем тут Украина? Это было сказано таким официальным тоном, что больше ни о чем не хотелось расспрашивать. Когда чуть позже мы сидели в столовой, в нашем кругу снова царило оживление, но ко мне прежнее приподнятое настроение уже не возвращалось.

После короткого отдыха все направились к полковнику Горшкову. Неожиданно речь пошла только о боевых действиях в границах дислокации соединения Емлютина. Тут уж мы совсем растерялись и перестали что-либо понимать: или нас с Ковпаком уже включили в соединение Емлютина, или только думают присоединить…

Брошенные Матвеевым слова: «Вы приехали в штаб фронта, при чем тут Украина?» — не забывались.

Ковпак и я оставили полковника Горшкова и, стараясь отвлечься, прошлись к опушке леса, но очень скоро послышались голоса наших товарищей:

— Скорее идите сюда. Едем в Москву!

Матвеев усаживается в легковую машину. Остальным предоставлена грузовая. Перебрасываясь шутками, втискиваемся в кузов и сразу же трогаемся. Дорога длинная, трясучая и пыльная, но это не смущает нас.

И вот — Москва! Мы въезжаем в нее уже вечером. Город затемнен. Посты беспрерывно останавливают наши машины. После проверки слышим одни и те же слова:

— Можете следовать, товарищи!

Едем и едем по московским улицам. Многоэтажные здания сменяются низенькими деревянными домишками, появились водопроводные колонки на перекрестках. Машина подпрыгивает на крупных булыжниках мостовой.

— Э, да мы выезжаем из Москвы, — замечает Дука, который, как мы знали, до войны здесь жил и учился. Сначала мы не поверили. Но вот поехали лесом, а потом наконец вкатились в ворота какого-то городка.

Нас встречают люди… в белых халатах и нам представляется начальник санатория! Он тут же любезно предлагает пойти в… баню, после чего надеть пижамы и отправиться ужинать…

— Что ты сказал, голубчик? — переспрашивает Ковпак. — В баню? Пижамы? Мы что к тебе на курорт приехали?