Портмоне из элефанта (сборник) - Григорий Ряжский

– Жидкого – это на голой воде значит и таблетках, – со знанием дела раздавая тарелки со вторым, по-научному отреагировала Маруся и, повернувшись снова к Юрию Лазаревичу, обратилась теперь уже непосредственно к нему: – У вас еще не заросло там… Свежий шов, значит. Изнутри… – Она стала половником разливать кисель. – А к вечеру подзатянет немного, и пойдете на довольствие… Как все…

– Хлеба дай еще, дочка, – протянул к ней руку старик с соседней с Юрой койки, – беленького… А то у меня ни одной огурчинки в рассольнике не получилось…

– Он у меня наперечет, дедунь, – тут же нашлась бойкая санитарка, – подушевой: один – белого, один – черного, понял? На! – улыбнулась она ему и протянула ломтик белого. – Кушай на здоровье…

Закончив раздачу, Маруся двинула тележку на выход. Проходя мимо Юрия Лазаревича, на всякий случай сообщила, демонстрируя остальным свою осведомленность:

– А вас, между прочим, милиционер дожидается, из органов прокуратуры, капитан. – Она смешно завела к потолку раскосые глаза и невпопад добавила: – Симпатичный… И жена еще ваша с ним разговаривает… Черненькая такая…

Сейчас она стояла к нему лицом, и он сумел хорошо ее разглядеть. Молодая санитарка выглядела типичной казашкой – широкие скулы, узкие глаза, кожа смуглая… Что-то очень знакомое почудилось ему в ее восточном облике.

– Из органов, говорите? – задумчиво переспросил он девушку, а сам подумал: «Ну, точно… Элефанть лезя…»

А началось все сразу после путча, в девяносто первом. В июле они с Гариком, лучшим другом и замом, акционировали наконец магазин и пребывали на вершине счастья, готовясь к будущим дивидендам – честным и не очень. Коллектив магазина был большой, но, как выяснилось, не опасный. Совершенно безопасным он стал на следующий день после того, как Гарик, второй по главности после Юры акционер, уволил с председательского молчаливого согласия основных бунтарей – качателей магазинной демократии: упрямого и упертого в своей неперевоспитуемости коммуняку Тишкина – завсекцией скобянки, ловко устроив ему небольшую недостачу, и двух продавщиц – одну из «Обоев», другую – из «Лаки, краски». Девки были наглые, но действовали по предусмотренной новыми законами справедливости, за это и поплатились. Обе пошли по аморалке, так же грамотно сконструированной друзьями-начальниками при помощи хорошей выпивки, закуски и двух продажных продавцов из фурнитурной секции – Рината и Коляна. Аморалка пришлась на часы еще рабочие, но уже предпраздничные, о чем и был составлен соответствующий акт. Ребята сработали на совесть и не отдавали одной юбку, а другой – колготы до самого момента неожиданного появления начальства и других свидетелей в подсобном помещении магазина. Ребята после этого резко пошли в замзавсекцией, а девки – вон, правда, не по статье, а по их собственному, усиленному Юркиным с Гариковым, желанию. Юрке, честно говоря, было крепко стыдно, но время на дворе было жестокое, и он поддался на Гарькину удочку. После случившегося все акционерские страсти как-то сразу улеглись, и в коллективе вновь возобладали мир, социалистический порядок и прежнее дореволюционное послушание.

Путч внес изрядную долю беспокойства за судьбу вновь налаживаемого по-капиталистически бизнеса и заставил понервничать друзей по-настоящему – с каплями и примочками. Крыша их, то есть местные кунцевские бандиты, тоже ничем помочь не могла и так же, как и все остальное население, ждала результатов танкового толковища, что затевалось у стен Белого дома.

– Может, нам в «живое кольцо» сходить? Постоять… – неуверенно спросил тогда своего зама Юра в робкой надежде на непонятно что.

– Ты чего, совсем охуел? – с искренним удивлением отреагировал тогда Гарик. – А товар? С товаром-то как?..

Аргумент нес в себе такую несокрушимую силу и жизненную правду, что Юрий Лазаревич впервые растерялся и не нашел что ответить. Совсем не нашел… Дух завскобянкой Тишкина и двух пострадавших по линии невольного блядства девок из лаков, красок и обоев вновь тускло завитал в торговом зале АОЗТ «Беловежье».

Но, слава богу, двадцать первого числа все завершилось полной капитуляцией чекистов из ГКЧП, и Юрка с Гариком чокнулись прямо там, в подсобке, откуда незадолго до того с треском вылетели обе щепки, сыгравшие такую важную роль в общем деле порубки постсоветского лесозавала. Двадцать второго же они, не торгуясь, купили две путевки в любом ближайшем туристическом направлении и благополучно отбыли на заслуженный победный отдых. Собственно, скупиться и не пришлось, поскольку выкупленное направление оказалось малоспросовым, да к тому же еще и горящим, где конечной целью выявилось таинственное государство с далеким напалмовым прошлым, известное друзьям по «Клубу кинопутешествий», – Вьетнам, с промежуточной посадкой в Сайгоне – столице южной его части, одноименно переназванной позднее в честь всевьетнамского старосты – доброго дедушки Хо Ши Мина. Правда, Гарик брал под сомнение и активно оспаривал незыблемую монументальность заявленной доброты, доказывая, что дедушка Хо любил побаловать себя свежей собачатиной, и от этой любви серьезно пострадало хвостозубое поголовье страны. Но потом, когда они взлетали после посадки в Ташкенте, он неожиданно вспомнил и к чести своей признался, что собак любил другой дедушка – Ким Ир Сен, который, вовсе наоборот, кореец, но в Корее это было можно – там все едят собак по национальному признаку, в смысле – из-за национальной особенности питания. Как называлась другая столица Вьетнама – северная и главная, образовавшаяся в результате разборки севера с югом, они так и не выяснили – времени на предварительные исследования не хватило. В любом случае, через тридцать два часа, измученные сначала длинным перелетом, затем – коротким, и добитые под конец вонючим автобусным переездом, они свалились наконец в небольшой курортный городишко на берегу океана. Их поселили в номере вдвоем, в огромном белом отеле, построенном еще до войны американо-французскими колонизаторами. Для начала они немного отдохнули, а потом Гарик, не выдержав испытания души, зажатой где-то в промежутке между любознательностью и любопытством, выполз-таки на освоение нового жаркого пространства. Через пятнадцать минут он вернулся в полной растерянности с двумя объемными пакетами. В одном из них болталось семь, а в другом – восемь здоровенных ананасов.

– Зачем нам так много? – удивился Юра. – Не сожрем же.

– Я не в курсе, – отвечал Гарик. – Я дал ему доллар, а он загрузил мне все пятнадцать, включая тару. Они тут, оказывается, по штуке стоят, в донгах, за штуку – ананас, а в баксе – пятнадцать штук, по курсу…

Юрий Лазаревич задумался… Изложенное замом ухватывалось не сразу, но, как ни крути, арифметика получалась привлекательной…

В общем, жизнь быстро наладилась. Нашпигованные крупной соломкой привяленные тараканьи уши, вприхлеб с горячим змеиным супчиком, быстро восстановили и привели в порядок пострадавшую на ниве революционных потрясений нервную систему молодых акционеров-беловежцев. Кроме того, предусмотрительные колонизаторы, помимо пляжей, велорикш и отелей, воспитали и оставили после себя целое поколение в сфере главного национального богатства – проституток всех возрастов и систем, от двенадцати – по возрасту до девяноста – в смуглых бедрах. В среднем – все равно выходило по пять долларов за штуку. Приобретались девушки в этих местах весьма своеобразным способом – путем одного слабого шевеления фалангой мизинца на любой из рук, ближайшей к объекту страсти. С первого дня пребывания на земле необетованной Юрка с Гариком решили, что любовные эксперименты они продолжат в какой-нибудь более цивильной географии, а то здесь, если чего, и врача не сыщешь, а схлопочешь по самые помидоры, вернее, ананасы. Такое разумное, хоть и неожиданное, решение сразу внесло покой и распорядок в график употребления солнечного актива, освободившегося от южной гормональной зависимости, и позволило им сосредоточиться непосредственно на отдыхе и изучении местных особенностей в подлинном, краеведческом смысле вопроса. Заключалось краеведение в неуемной покупке мелких серебряных безделушек, с сапфирами и без, по полтора доллара за штуку, для многочисленных подарков всем оставшимся до конца жизни девкам, включая беловежских продавщиц. Позже, опять где-то над Ташкентом, выяснилось, что все местное серебро производится из дюралюминия от подбитых войной и раскуроченных населением американских бомбардировщиков, раскиданных там и сям по джунглям. Неудобство состояло в двух вещах – ношение с собой обменянных на доллары донгов требовало покупки рюкзаков среднего размера, так как донговый эквивалент одного бакса в мелких купюрах вытеснял объем, приблизительно равный половине тела европеоида. Второе неудобное обстоятельство заставляло компаньонов совершать регулярные утренние пробежки в спасительном, нефизкультурном смысле, поскольку, избегая опасности быть сметенными проститутской толпой, поджидающей каждого выходящего из отеля невьетнамца, они вынужденно, с гиканьем, неслись вдоль улицы с одной мыслью – занырнуть в коляску к велорикше. Дальше все было просто и чудесно. Велорикши, черные от солнца парни с жилистыми ногами и выдубленной соленым воздухом кожей, цыкали на конкуренток, и те наконец отставали. С этой минуты начинался отсчет ежедневного кайфа. Юрий Лазаревич и Гарик, оба в белом, кроме очков, не спеша катили в сторону океана, степенно и со вкусом беседуя на излюбленную тему – дополнительные способы ухода от налогов и органов. Велорикши держали свои устройства ровнехонько рядом, ноздря в ноздрю, зная, что взаимный отрыв на четверть корпуса может изрядно снизить пафос великосветской беседы господ в белом. Доставив их на берег, жилистые труженики педальной тяги, произведя нехитрые вычисления, не уезжали обратно, а предпочитали оставаться здесь же, на краю пустынного пляжа и ждать несколько часов, чтобы не упустить законного права на обратную доставку в город. Как-никак, если пересчитать назад, с донгов, на каждого выходило не так уж и мало – по пятнадцать центов на брата.