Без пяти минут беременна - Амалия Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пилю мясо и нагло потягиваю вино Дани, пока он не замечает. Ну просто красное мясо без красного вина… это моветон вообще. И сплошное напряжение.
Бедный Килиманджаро отдувается за двоих. Филигранно сливается с очередной скользкой темы, как мне и обещал, и переключает фокус внимания на папу. А папа знатный любитель потрепаться о любимом футбольном клубе и рыбалке. И весь неловкий обед скатывается в веселые отцовские истории и обсуждение счета последней игры. Тут уже Даня замолкает, явный не любитель спортивных дискуссий, и на арену выхожу я. Потому что судья реально – козел, ни за что желтую карточку Ерохину в нос тыкал, а билеты на Арену в этом году просто неподъемные и все это приходится высказывать телеку, а не лично в лицо перцу в желтой футболке.
Пока мы с папой увлечены обсуждением текущего сезона, Даня заметно расслабляется. Откидывается на стуле и впервые решает глотнуть домашнего вина. Я замечаю это все слишком поздно. Буквально краем глаза, когда уже смертельно поздно и его настоящий бокал крепко сжат в моих пальцах.
Вот черт. Попалась.
Глава 26. Лучшее - враг хорошего
Время – очень интересная штука. Такое скоротечное, если случается что-то по-настоящему интересное, и такое тягучее в ожидании провала.
Вот и сейчас я чувствую, как оно замедляется, пока я поворачиваю голову к Дане, наблюдаю, как он делает глоток гранатового сока из моего подставного стакана, пробует его на вкус, смакует языком, и целый спектр эмоций проносится на этом каменном лице. От недоумения до понимания. От растерянности до негодования.
И почему-то все самые негативные эмоции достаются мне. Глаза в глаза.
Я втягиваю голову в плечи и поджимаю губы. Ме-е-едленно ставлю зажатый в одеревеневших пальцах бокал на стол и двигаю его по скатерти подальше от себя. Даня прослеживает этот трюк хмурым взглядом, оценивает сильно уменьшившуюся порцию и снова стреляет в меня глазами.
Я буквально вижу, как его рот открывается, чтобы меня отчитать. Вот секунда-две сменяются третьей и мужской рот захлопывается. Он резко выпрямляется на стуле и всовывает свой/мой бокал мне в руку, настойчиво там сжимая. Тянется за своим и опустошает его за секунду.
Не понимаю, как ему удается разговаривать со мной без слов. Или это во мне просыпаются суперспособности к чтению мыслей? Вот конкретно в данную минуту я четко слышу у себя в голове: ты что творишь? А следом догоняет: нельзя же!
Тиранище продуктовый.
Но перед родителями он не палит. Сверлит мой висок своим требовательным взглядом, пока я делаю глотки противного гранатового сока и чуть не давлюсь. Не то. Совсем не то.
Папа продолжает травить байки о легендарной юношеской сборной, в которую он чуть не попал тридцать лет назад. Мама поглаживает его по плечу, невербально пытаясь утихомирить его открывшийся поток. Сестра-коза скучающе ковыряется в тарелке. Убью заразу, как только случай представится. Если она не прибьет меня правдой раньше. Тут главное сработать на опережение.
– Ты чего не ешь совсем? – тихонько интересуется бабуля, наклоняясь ко мне поближе.
– Ем, ем, – снова берусь за вилку и тут же отправляю кусок мяса в рот.
– Правильно, ешь, ешь, – кладет руку мне на живот и поглаживает. И в такой улыбке расцветает… Что то мясо мгновенно становится поперек горла.
Буквально.
Я пытаюсь незаметно прокашляться, втянуть воздух носом, поработать диафрагмой. Но все усилия напрасны, горло сдавило спазмом. Я вскакиваю с места, с шумом отодвигая стул, и в три прыжка достигаю туалета за кухней. Как я откашливаюсь слышно и на Юпитере, клянусь.
Даже глаза заслезились.
Втянув, наконец, воздух, открываю кран и протираю некрасивые потеки туши под глазами. Стон облегчения смешивается со скрипом двери. Еще один минус частных домов: за всеми петлями фиг уследишь.
– Ну ты артистка, – хмыкает Эля, прикрывая за собой дверь.
– Я подавилась, – хрипло каркаю я, набирая в рот воды и выплевывая.
– Уверена? А то там за столом сейчас обсуждают у кого какой токсикоз был на ранних сроках, – кивает себе за спину. – Может это… и придумывать ничего не придется? – наклоняет голову и таким взглядом меня окидывает…
– Ой, да заткнись ты. Не от святого же духа в конце концов? – стряхиваю с рук воду и вытираюсь полотенцем. – И вообще, ты офигела так меня подставлять? Что я тебе сделала?
– Э! Я тебе помогаю. Готовлю почву для плана под номером три! – возмущенно-насмешливо кидает Элька, шагая к зеркалу.
Наклоняется поближе, чтобы проверить свой легкий макияж и строит дурацкую рожицу, оттягивая кожу под глазами.
– Морщины, мать твою.
– Ага, на все тридцать, – ехидно добавляю я. Знаю, ее бесит, потому что ей реально тридцать. – И не надо больше твоих «подготовок почвы», ясно? Только запутываешь все.
– Да ладно, ты видела его лицо, когда я про пол спросила? Такой милашка. И так на тебя посмотрел.
Я закусываю губу, заинтригованная сказанным. «Так» это как? Как?
– Нормальный пацан, в общем. Небось уже готов предъявить отцовство на твое несуществующее чадо. Смотри, в ножки будет бросаться, в грудь бить – бери, не профукай.
– Да ну тебя, – отмахиваюсь от ее глупостей и выхожу из туалета.
Эта ее сестринская заботушка… не выдерживает никакой критики. Не будет Даня мне в ножки бросаться. Максимум – на грудь. Зря что ли пуш-ап надела?
Возвращаюсь за стол как раз на стадии маминых ностальгических воспоминаний о том, как потрясающе проходила ее первая беременность и как ужасно вторая. Кто всему виной понятно. Вторым детям вечно достается. Сколько себя помню, мама не забывала сравнивать меня с сестрой по достижениям в этой жизни, а в конце прибавлять: что я зря девять месяцев с тобой мучалась? А то, что мучалась она – никаких сомнений, это сейчас за столом она весело рассказывает о токсикозе, изжоге, зажатых нервах и нескольких месяцев на сохранении. Мне в юности было не до смеха, когда все это вываливалось на неокрепший мозг, стоило только не поступить в хороший институт, как сестра.
Кто ж знал, что все былые заслуги сестры померкнут на фоне первого внука. Даже пока несуществующего.
Тяжело опускаюсь на стул и шумно выпускаю воздух, давящий на ребра. Правда щемит в
