ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн

Его собеседник был моложе и ниже ростом, бесформенно полный, с выдающейся вперед грудной клеткой и тонкими усиками.

– Ну, не знаю, – снисходительно, со скучающим видом говорил он. – Все как один кричат о росте эксплуатационных расходов. И скулят все те, кому не дают наживаться так, как им хотелось бы. Не знаю. Нужно хорошенько подумать, а там мы решим, позволить ли вам вообще извлекать хоть какую-то прибыль.

Реардэн взглянул на Франциско и увидел то, что было выше его понимания, он увидел, что может сделать с человеческим лицом беззаветная преданность единственной цели: Реардэн никогда не видел большей безжалостности. Он считал себя достаточно жестким, но знал, что ему далеко до этой неумолимости, глухой к любым чувствам, кроме справедливости. Каким бы он ни был, рассуждал Реардэн, человек, который способен на такие чувства, – титан.

Это длилось лишь мгновение. Франциско повернулся к Реардэну и очень спокойно произнес:

– Я передумал, мистер Реардэн. Я очень рад, что вы пришли на эту свадьбу. Я хочу, чтобы вы это видели. – Затем он неожиданно громко, веселым, естественным тоном совершенно безответственного человека сказал: – Неужели вы не предоставите мне кредит, мистер Реардэн? Это ставит меня в ужасное положение. Я должен достать деньги, добыть их сегодня…^Я обязан достать их к утру, прежде чем откроется биржа в противном случае…

Ему незачем было продолжать – невысокий мужчина с усиками уже сжимал его руку.

Реардэн никогда бы не поверил, что человеческое тело может так быстро менять габариты, но он увидел, как мужчина вдруг сжался и похудел, словно из его округлостей выкачали воздух, надменный властелин превратился в жалкий мешок, который не мог представлять никакой угрозы.

– Что-то… случилось, сеньор Д'Анкония? Я имею в виду… биржу?

Франциско судорожно прижал палец к губам. – Тише, – испуганно прошептал он, – ради Бога тише! Тот затрясся:

– Что-то… не в порядке?

– Вы случайно не являетесь акционером «Д'Анкония коппер»? – Мужчина закивал, не в состоянии говорить. – Боже мой! Послушайте, я скажу вам, если вы дадите слово чести, что никому не расскажете. Ведь вы не хотите посеять панику?

– Слово чести… – задыхаясь, произнес мужчина.

– Тогда немедленно свяжитесь со своим брокером и распорядитесь продать мои акции, потому что дела «Д'Анкония коппер» очень плохи. Я пытаюсь раздобыть денег, но, если это мне не удастся, завтра утром можете считать себя счастливчиком, если получите десять центов с доллара. О черт! Забыл, что вы не можете связаться с брокером до открытия биржи. Это очень плохо, но…

Мужчина понесся через весь зал, расталкивая людей, словно пущенная в толпу торпеда.

– Смотрите, -= сурово произнес Франциско, оборачиваясь к Реардэну.

Мужчина затерялся в толпе, они не видели его, не знали, кому он продавал свою тайну и хватило ли у него хитрости, сделать ее предметом торга с влиятельными особами, но проход, где он пробежал, расширялся, и по всей комнате неожиданно пробежали зарубки, расщепляющие толпу. Сначала образовалось несколько первых трещин, а затем ускоряющееся разветвление распространилось, как полоски пустоты по готовой обвалиться стене, – трещины, прорезанные не чьей-то рукой, а безличным дыханием ужаса.

Раздавались отрывистые выкрики, повышающиеся истерические интонации, бессмысленно повторяемые вопросы, неестественное перешептывание, женский визг, несколько принужденных смешков – кто-то еще пытался притворяться, что ничего не происходит.

Иногда толпа внезапно замирала, словно в параличе; возникала неожиданная тишина, будто вдруг выключался двигатель; затем движение возобновлялось – неистовое, судорожное, бесцельное, неуправляемое, так падают с горы камни, толкаемые слепой волей земного притяжения и каждого выступа скалы, который они задевают на пути. Люди бежали к телефонам, друг к другу, кричали и толкались. Эти люди, самые могущественные в стране, бесконтрольно держащие власть, власть над хлебом насущным и над каждым моментом жизни человека на земле, – эти люди стали щебенкой, с грохотом несомой ветром паники, щебенкой, оставшейся на месте подрубленного у самого фундамента строения.

Джеймс Таггарт, непристойно выставив на всеобщее обозрение свои истинные чувства, подскочил к Франциско с криком:

– Это правда?!

– В чем дело, Джеймс? – улыбаясь, спросил Франциско. – Что случилось? Почему ты так расстроен? Деньги – источник всех бед и корень зла, а я устал быть злом.

Таггарт бросился к выходу, по пути пронзительно крича что-то Орену Бойлу. Бойл кивнул и так и остался покачивать головой с покорностью нерасторопного слуги, а затем стрелой помчался в другом направлении. Шеррил, с развевающейся свадебной фатой, хрустальным облаком реявшей в воздухе, догнала Таггарта возле двери:

– Джим, что случилось? Он оттолкнул ее и выбежал.

Лишь три человека стояли не шелохнувшись как три столпа, расположенных в разных концах зала, и линии их взглядов пересекали поле крушения: Дэгни смотрела на Франциско, Франциско и Реардэн смотрели друг на друга.