Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер - Владимир Брюханов

Вот, вроде бы, и нашелся человек, который открывал дверь гостиничного номера четырем офицерам, приходившим к Редлю — это вполне мог быть Йозеф Сладек.

Но дальше возникает очередная логическая нестыковка: затем его должны были удалить из номера до самого утра, чем-то и как-то это мотивировав, не вызвав при этом его возражений и подозрений и не спровоцировав на принятие им каких-либо мер для защиты его самого и его хозяина — легко ли это было осуществить? Тем не менее, это было совершенно необходимо сделать, иначе Сладек мог бы оказаться совершенно четким свидетелем и непрошенным участником всего, что происходило затем в номере Редля. Вместо этого Сладек наутро был вынужден ограничиваться лишь построением собственных версий!

Ронге то же самое излагает предельно коротко: «Когда утром члены комиссии, охранявшие после выхода от Редля улицы, прилегающие к гостинице, заглянули к нему, то увидели, что предатель уже мертв».[360]

3.4. Бросок в Прагу

Далее рассказ Роуэна: «Как только Конрада фон Хётцендорфа известили о самоубийстве Редля, он назначил комиссию в составе полковника и майора и отправил их спецпоездом в Прагу»[361] — на наш взгляд, после смерти Редля особо торопиться было уже незачем, а вполне можно было продолжать распивать кофе, как это и происходило в течение нескольких часов до этого. Поэтому эту спешную посылку спецпоезда нам еще тоже предстоит обсудить.

Членами этой комиссии оставались все те же полковник Урбански и майор Ворличек.[362] На самом деле вместе с ними отправился и Хёфер — из исходных членов комиссии в Вене остался лишь Ронге. Он сам об этом написал так: «Незавидная работа предстояла мне в ближайшее время. Дело шло о том, чтобы проверить показания Редля. Ввиду важности этого дела, а также для того, чтобы облегчить меня, так как я, благодаря моей работе, был привязан к Вене, расследование в Праге взял на себя полковник Урбанский».[363]

Об этой поездке рассказывают воспоминания Урбанского и упомянутый официальный отчет генерала Хёфера, обнаруженный Хайнцем Хёне.

Пока что продолжим изложение Роуэна: члены комиссии «произвели обыск в доме Редля в присутствии генерала барона фон Гизла, результат которого оказался сенсационным. Дом был обставлен шикарно. Документы свидетельствовали, что полковник в 1910 году вступил во владение довольно ценным имуществом — громадным особняком в Вене, а в течение последних пяти лет приобрел четыре самых дорогих автомобиля. Жил он как мультимиллионер, и его коллеги-офицеры считали, что у него большое состояние. В его винном погребе хранилось 160 дюжин бутылок шампанского самых дорогих сортов. По некоторым данным, он получил от России только за девять последних месяцев 60 тысяч крон, что в десять раз превышало оклад полковника. Образ его жизни свидетельствовал, что он буквально купался в деньгах. Царская секретная служба не мелочилась /…/»[364] — это и завершило бы разоблачение Редля как шпиона в глазах любого предубежденного и даже непредубежденного наблюдателя, посвященного в обнаруженное, если бы действительно нечто подобное обнаружилось.

На самом же деле именно в этом пункте легенда о Редле, излагаемая Роуэном и другими подобными авторами, вступает в непримиримое противоречие с прозой жизни.

Обратим сначала внимание на фразу: Редль «получил от России только за девять последних месяцев 60 тысяч крон, что в десять раз превышало оклад полковника» — именно отсюда мы и рассчитали приведенные нами выше данные, что служебный оклад Редля составлял около 700 крон в месяц.

Теперь вернемся к информации Роуэна по существу.

Никакого особняка вовсе не было, а в Праге Редль жил непосредственно в служебном здании штаба 8-го корпуса, занимая там квартиру в две комнаты — притом, что особо подчеркивалось Урбанским, практически вплотную с рабочим местом самого Редля.

Та часть служебного штабного помещения, которая играла роль кабинета Редля, где он занимался массой дел и общался со множеством подчиненных, разделялась с его жильем лишь только дверью — или же их двери находились рядом впритык (обе эти возможные ситуации передаются по-немецки одним термином). Эти подробности Урбанский приводит, подчеркивая, насколько легко Редль мог временно забирать в свою квартиру служебные документы, фотографической пересъемкой которых он и занимался в своей жилой комнате.[365]

Такая квартирная ситуация, очевидно, сложилась еще осенью 1912 года, когда переехавший в Прагу Редль, будучи совершенно одиноким человеком, предпочел не обзаводиться собственным жильем, а устроиться прямо на работе.

Напомним, к тому же, что описываемый период пришелся на время затянувшейся Балканской войны (сражения 1912–1913 годов распались на несколько фаз, разделенных мирными переговорами, так что некоторые историки различают две Балканские войны, а иные — даже три) — и 8-й корпус был постоянно готов двинуться в поход.

Упомянутый денщик Сладек — рядовой 11-го пехотного полка[366] — размещался, по-видимому, в ближайшей солдатской казарме.

Хотя в квартире Редля обнаружилось при обыске оборудование целой фотолаборатории (фотоаппараты фирмы Цейсса, наборы фотообъективов фирмы Теззара, копировальный аппарат, штативы, рефлекторы и лампы специального освещения, кассеты с фотопленками и т. д.[367]), но и для всего этого не было специального помещения, а свою фотоработу Редль производил прямо в комнате, плотно завешивая окно и действуя при искусственном фотоосвещении.[368] К другим подробностям этой фотодеятельности мы еще вернемся.

Понятно притом, что загромождать такую квартиру ящиками с шампанским и всей прочей роскошью, тем более — незаметно для окружающих, не было никакой возможности и не было в том никакой потребности!

Расточительный широкий образ жизни Редля, демонстрируемый почти во все книгах и во всех фильмах о нем, является, таким образом, полным бредом.

Автомобиль был у Редля, как упоминалось, один-единственный — и к тому же еще не оплаченный. Некоторые траты не вполне соответствовали его служебному положению, но и сведения о наследстве не были лишь слухом, распускаемым Редлем — об этом наследстве имелось официальное упоминание в его личном служебном деле.[369]

В последнем не было ничего странного: едва ли родители Редля дожили до 1913 года, а его отец вовсе не должен был оказаться неимущим к концу своей достаточно успешной служебной карьеры. Хотя сонаследниками Альфреда Редля и были его многочисленные братья и сестры, но все они могли иметь и других обеспеченных родственников в старших поколениях.

Понятно, что такое наследство, может быть и не очень значительное, но о котором были наслышаны окружающие, позволяло Редлю свободнее обходиться с публично не скрываемыми личными тратами — и действительно выходить при этом за формально доступные для него рамки.

В целом же в поведении Редля не замечалось ничего, что могло бы вызывать подозрения в жизни не по средствам — здесь Редль нисколько не терял самоконтроля, необходимого профессиональному разведчику.

Его деятельность, заполненная риском и азартом, вполне покрывала львиную долю его неутоленных страстей — как к этому призывал и генерал Батюшин.

Однако и длиннейшие перечни всяческого добра, обнаружившегося после смерти Редля, также имели реальную основу: кто и как этим имуществом владел и пользовался — нам еще предстоит рассказать.

Заметим, однако, что даже и эти (преимущественно воображаемые!) скандальные обстоятельства стали возникать лишь после смерти Редля, да и свидетельствовали (если свидетельствовали!) лишь о непонятных источниках доходов Редля, а вовсе не обязательно о шпионаже и уж тем более не о шпионаже определенно в пользу царской России — ведь даже сам Роуэн пишет о преданных секретах военных планов против Сербии, а Сербия и Россия — это вовсе не одно и то же: ни тогда, ни теперь!

Да и на деньгах (в данном случае — на австрийских кронах!) обычно не указывается способ их появления у какого-либо конкретного лица, если только не предпринимаются заранее вполне определенные меры для их отслеживания!

С учетом же сведений, приведенных нами выше, о широчайшем размахе торговли военными секретами накануне Первой Мировой войны, становится ясным, что и Редль вполне мог использовать этот канал наживы в собственных интересах.

От обвинений и подозрений по данному пункту мы и не собираемся его освобождать.

Роуэн продолжает: «Между тем после смерти Редля и обыска в его доме были приняты самые беспрецедентные меры, чтобы скрыть его предательство. Во всей Австрии не более десяти человек знали правду /…/. Каждый из них, как потом оказалось, дал клятву не говорить никому ни слова о случившемся. Даже император Франц-Иосиф и его наследник эрцгерцог Франц-Фердинанд не были посвящены в это дело».[370]