Время лживой луны - Алексей Калугин

Макарычев воткнул шест в землю и остановился.

– И кто мне скажет, как это называется?

Никто ему не ответил.

Сержант обернулся.

Позади него никого не было.

Болото.

Глава 14

Стецук выдернул из земли воткнутый Макарычевым шест. Палка – вот она, а сержанта – нет. Исчез, будто и не он это был, а высококлассная голограмма.

– Где сержант? – Стецук спросил это так, будто не сомневался, что кто-то из тех, к кому он обращался, был причастен к исчезновению командира группы.

Все молча смотрели на Стецука, словно были уверены, что именно он должен дать объяснения по поводу случившегося.

– Кто-нибудь видел, куда он… пошел? – иначе сформулировал вопрос ефрейтор.

– Он никуда не пошел, – сказал Муратов. – Просто исчез.

– Как это так «просто»? – саркастически усмехнулся Стецук.

Муратов молча пожал плечами.

– Кто-нибудь еще видел, как исчез сержант?

– Я видел, – поднял руку Портной.

– Ну и как это произошло?

– Как в кино. Вот он есть, и – вот его нет.

– Не-не-не-не-не! – быстро затряс головой Стецук. – На самом деле так не бывает!

Он перехватил палку за самый конец и описал ею широкий круг вокруг себя. Выждал секунду и еще раз взмахнул палкой.

– Ты что, думаешь, он сделался невидимым? – спросила Тарья.

– А вдруг, – не глядя на нее, ответил Стецук.

– Тогда бы он мог голос подать.

– Это кто сказал? – глянул по сторонам ефрейтор.

– Я.

– Кто – я?

– Ты что, смеешься?

– А что, похоже, что мне весело?

– Тогда…

– Назовись! Быстро!

– Рядовой Дергачев. Что дальше?

– Руку протяни.

– Зачем?

– Затем, что я тебя не вижу, тупица!

– Серьезно?

– Точно, точно, Степка, ты тоже исчез, – подтвердил Егоркин.

– Ну… Вот он я…

– Где?

– Я руку тебе на плечо положил.

Стецук хлопнул себя по плечу.

– Это плечо?

– Это.

– Ну и где твоя рука?

– Не знаю…

– А Ерохин где?

– Ерохин!.. Ерохин!..

– Черт! Этот уже и не отзывается!

– Дергачев! Ты Ерохина, часом, не видишь?

Тишина.

– Умолк, – полушепотом произнес Игоряша.

– Все. Я так больше не могу! – Петрович скинул с плеч рюкзак, сел на траву и обхватил голову руками.

– Быстро! – крикнул Стецук. – Огляделись! Все остальные на месте?

– Портного нет, – ответил Муратов.

– Он же только что здесь был!

– А теперь – нет. И Тарья вместе с ним пропала.

– Ч-черт!

Стецук топнул ногой и резко крутанулся на каблуке. Злость и раздражение – вот те два чувства, что гоняли адреналин по его крови. Происходило что-то неладное… Нет, не так! Происходило нечто, выходящее за рамки здравого смысла. Да! Люди не могут исчезать просто так. Потому что это противоречит… Чему? Основным законам мироздания! Так! Верно! Ну а если так, получается… Что там у нас получается?..

– Привал, – махнул рукой Стецук.

Освободившись от рюкзаков, бойцы сели плотным кружком. Поближе друг к другу. Как будто боялись, что кто-нибудь еще может исчезнуть. Муратов достал из рюкзака банку консервированной ветчины, отодрал крышку, ножом срезал тонкий пласт мяса в желе и протянул Егоркину. Тот сделал отрицательный жест рукой. Остальные тоже отказались от еды. Равиль тяжело вздохнул и стал есть в одиночестве. Чем-чем, а вот отсутствием аппетита Муратов никогда не страдал.

Стецук достал из кармана мятую пачку сигарет. Закурил. Выпустил тонкую струйку дыма.

– Ну, скажи что-нибудь, Игоряша, – попросил он Дробинина.

– А что я могу сказать? – удивился тот.

– Не знаю, – пожал плечами ефрейтор. – Я думал, может быть, ты понимаешь, что происходит.

– Если бы мы находились под воздействием психотропных веществ… Вроде тех синих грибочков, про которые говорил Антип… То мы не смогли бы общаться друг с другом. Сознание каждого из нас создало бы свой собственный иллюзорный мир. Следовательно, на нашу психику оказывают воздействие уины. Они не выключают полностью сознание, но искажают наше представление о реальном мире.

– То есть мы можем вполне здраво обсуждать абсолютно бредовые вещи, – вставил Петрович. – Вроде внезапно обратившегося в ничто сержанта Макарычева.

– Вроде того, – согласился Игоряша.

– И как долго это будет продолжаться? – спросил Стецук.

– Ну, за кордоном люди всю жизнь так живут, – ответил Игоряша.

– Мы не за кордоном! – рявкнул ефрейтор.

– А что ты на меня орешь, – обиделся Дробинин. – Я-то тут при чем?

– Извини, – быстро провел ладонью по лицу Стецук. – Сорвался.

– Ладно, проехали.

– Я думаю, уины будут заботиться о нас и не дадут нам погибнуть, – сказал Петрович. – В рюкзаках у нас все время будет появляться свежая еда, во флягах – чистая вода. А может, даже и вино, если кому-то захочется. Одежда будет сама собой очищаться от грязи. Может быть, мы даже найдем место для жилья. Какой-нибудь дом, палатку или шатер… Вот только выйти за пределы круга, очерченного вокруг главной информационной башни, замаскированной под колокольню, нам не удастся. Никогда.

– Как это – никогда? – Стецук посмотрел на Синеглаза так, будто засомневался в его психической вменяемости.

– А вот так. – Будто крылья, раскинул руки в стороны Петрович. – Nevermore!.. Слыхал о таком?

– Да иди ты, – кисло скривился ефрейтор. – Тоже мне, Вергилий выискался.

– Ну, Вергилий – не Вергилий…

– Хватит чушь нести! – звонко хлопнул в ладоши Стецук. – Давайте попробуем рассуждать логически.

– Ну, давай, – саркастически усмехнулся Петрович. – С чего начнем?

– Как я понимаю, окружающая нас реальность несколько видоизменилась на уровне нашего подсознания, но при этом мы все еще находимся на уровне физического ее восприятия, – Стецук указал пальцем на Игоряшу. – Верно?

– Я не совсем понял, что ты имеешь в виду, – с сомнением поджал губы Дробинин.

– Я хочу сказать, – с трудом сдерживая готовое вырваться наружу раздражение, начал объяснять ход своих мыслей Стецук, – что мы все еще находимся на уровне объективно существующей реальности, а не в горячечном бреду. Так?

– Ну… Так, – подумав, согласился Игоряша.

– Мы видим то, что нас окружает, только наше сознание неправильно интерпретирует сигналы, поступающие в мозг от внешних органов чувств. Так?

– Так, – снова согласился Игоряша.

– В таком случае я не понимаю, как могли просто взять и исчезнуть Макарычев и остальные? – Стецук с беспомощным видом развел руками. – Если бы сержант превратился вдруг в бегемота – это было бы нормально…

– Ты так считаешь? – усмехнулся Герасим.

– Сейчас – да, – вполне серьезно ответил Стецук. – Но он ведь не превратился во что-то другое, а просто исчез. Как, спрашивается, могло такое случиться?

– Макарычев и остальные находятся тут же, рядом с нами, – ответил за Игоряшу Петрович. – Но наши органы чувств не воспринимают их присутствия, потому что они находятся на ином уровне реальности.

Стецук сложил руки на груди.

– Я не совсем понимаю…

– Сейчас объясню, – не дослушав, перебил Петрович. – Ты никогда не обращал внимания на то, что у разных людей может оказаться совершенно противоположное восприятие и, соответственно, иная оценка того или иного произведения? Книги, музыки или фильма? Все дело в том, что художественное произведение представляет собой своеобразный слоеный пирог. И его восприятие зрителем, слушателем или читателем зависит от того, как глубоко, на сколько слоев тот готов в него вгрызться. На самой поверхности, понятное дело, лежит сюжет, доступный восприятию абсолютно каждого. Чуть глубже – психологическая мотивация действий героев. Еще глубже – несколько умных мыслей, вложенных автором в уста своих героев. Еще глубже – некая обобщенная идея, апеллирующая к личному опыту зрителя или читателя. Еще глубже – философская подоплека всех использованных автором мотивов… С хорошей авторской работы можно снять множество слоев, каждый из которых будет чем-то отличаться от остальных. А поистине гениальное произведение так и вовсе неисчерпаемо в этом плане. Теперь давайте подумаем о том, что даже самое гениальное художественное произведение является не чем иным, как только копией реального мира, глубина которого поистине запредельна. Обычный человек, глядя на мраморную глыбу, видит, к примеру, плиты, которыми можно замостить двор. Микеланджело видит в ней Давида. А если так, значит, статуя Давида уже существует на неком ином, доступном лишь избранным, уровне восприятия реальности.

– Здорово, – немного растерянно улыбнулся Муратов. – Нет, в самом деле здорово! – Он азартно потер ладони. – Прежде я даже и не задумывался об этом.

– Хочешь сказать, что Макарычев превратился в мраморного Давида? – подозрительно посмотрел на Петровича Стецук.

– Что-то вроде того, – кивнул тот. – Мы не видим его, а он не видит нас, потому что мы по-разному стали воспринимать и, что самое главное, иначе оценивать окружающую реальность.